Ларчик

                Надежде Аракчеевой

Театр – это просто ларец, от которого ключ затерялся
в рундуках-сундуках на чердачном, осьмом этаже,
по музейным сусекам, лоткам, коробам, закоулкам блошиного царства
иль валяется где-то средь винтиков, болтиков, гаек в чужом гараже.
Ну, и пусть… я на крышку шкатулки подую,
пальцем трону ребро и пружину со звоном найду,
оживлю механизм и хрустально-печальную, тонкую, с вида лишь только простую
величально-отходную музычку вдруг невзначай заведу.
И представлю себе, как фигурки внутри шевельнулись,
как сверкнули бездонностью мглистою крошечные зеркала,
как петух кукарекнул, как духи в могилах проснулись,
как Шекспир толкователям всем заявил, что на пьесы свои он имеет прямые права.
Этот скудный гиньоль, скромный театрик времён лихолетья
позабавит меня, разыграв эротический, лиро-эпический бред,
а в финале из драм Метерлинка прийдут нерождённые дети
пожелать накануне Второго пришествия всем народившимся множество лет…
Ну, и пусть… ведь тогда распахнётся, как занавес, новое небо –
небо старых надежд, антрепризных спектаклей, семейных расхристанных саг, -
и, кто выживет, тот без билета посмотрит избитую небыль
о бредущих слепцах, блудном сыне, о смерти Гонзаго, о пире чумных, забубённых
                бродяг.
Балаган отшумел, отзвенел и вполне уже отбалаганил,
закулисные тайны раскрыты, суфлёр в своей будке заснул, -
словно пёс шелудивый, залижет гримёр нанесённые Гамлетом раны,
капельдинер утащит в подсобку поломанный толстым Полонием стул.
Опросталось пространство, сомкнулись Летейские воды,
нераскрывшийся ларчик огни погасил и навеки умолк,
в календарные книги вернулись, устав побираться, прожитые годы,
на музейные фонды навешен амбарный, заржавленный и бутафорский замок.