Краплёный

Плесневеющая чаша.
Морда чудища и дева.
Через парк дорога к пляжу
влево.

Дача Чехова Антона.
Бухта. Ящерицы хвост
по оранжевому склону
остр.

У лотка стоит татарин.
Мятый трефовый король
принимает, скорчив харю,
алкоголь.

Он небритый и колючий.
Он песчинка в сандалет,
зацепившийся за случай
винных дел авторитет.

День сегодняшний не начат.
В виды видевшем хвосте
у лабаза рваный мачо
сохнет, будто на кресте.

Износивший в дыры тельник
зло щекой запарусил,
прокричавши на весь берег:
Открывайте магазин!

В крик всего себя потратив,
перепрыгнул парапет.
Он бежал от винных пятен,
что ползли в его жакет.

Башковитый и рукастый,
клялся мамою своей,
бородой Фиделя Кастро,
что он фей.

В нём ведь слов, как тараканов.
Шевелится голова.
Под развесистым платаном
тень его едва жива.

Он и малые потери
отрабатывал душой.
Говорили люди в сквере:
«Парень выдумщик большой».

Тарахтит бегущий к чаше,
как ведром, провалом рта.
Набегу, он чем-то машет
наподобие креста.

Не хитон на нём, а тельник.
Снят и выброшен жакет.
Каждый день, как понедельник.
Счастья нет!

Мимо дач дорогой к пляжу,
объезжая кирпичи,
мчатся с кипою бумажек
скорой помощи врачи.

Парня взяли при народе,
завязали рукава.
Говорил врачам Володя
нехорошие слова.

Не сидит на лавке в парке
день-деньской, мозоля глаз.
Его любят санитарки.
Жизнь, – в полосочку матрас.