Горячка...

Под звук виолончели, слова мои аскомой бьются,
Не знаю я, зачем уходят мои мысли, и когда они ко мне вернутся.
Под тонкий строй свирели, вон в тёх вонючих кабаках, мы пели-пили-лили, ту желч, что есть у нас в висках.

А рокот жизни навевал нам в уши, что мир не наш, и что нет сил для нас его разрушить.
А я всё думал, что - куда - зачем, покуда смолкнет вой органа, и что я был, и что остался я ничем, смотря на дно того стакана...

А жизнь-то наша, она как буд-то океана, но не дно; а будто плачь фортепиано, - того пианиста, что зовём мы - Я! Ах. Всё для себя, всё для себя...

Ты не подумай, бред этот не мой, а вой, что слынет от органа, вот он как раз и твой, он твой, покуда есть рубец и рана.
И в бреднях суматохи, бросая сквозь туман себя, сгребаём в кучу мы те крохи, которые зовём слова...

Пускай мой слог не тот, и не речист, когда хотите слышать звуки песен Баха. Ах.
Но вот, послушайте; висит уже за мною плаха,
А я кричу: "Остыньте от эпохи! Примите вы меня! Я блудное дитя, - не найдённое в этой суматохе.

И наконец, оставив дрож руки-пера Вассала, хочу сказать: "Ну что-ж, вот это всё"
И, что окончена игра, что началась так рано...