Фесильген

ЛИСТ

Нет, не пышное цветенье
И не день роскошный летний
Лист последний.
Как, художник, нарисуешь лист последний?

Как своим удержишь взором
В сетке дерева сквозящей
Лист последний, без опоры
В стылом воздухе висящий

Где найдешь такие краски
Чтобы в сумраке вечернем
Лист бумаги канцелярской
Зазвучал виолончелью?

Взял угля осколок острый
Взял немного теплой охры
Черным скрипнул,
желтым тронул…
Я взглянул, узнал и вздрогнул:

Черных веток росчерк резкий
Четкий очерк скуп и чист
Слабою ладошкой детской
плещется последний лист


ИЛЬЯ-ПРОРОК

За горой зреет гром
От жары слепнет небо
Там рокочет пророк
Зной звенит на Илью

Лета край. На краюшку
Зачерствевшего хлеба
Долгожданным дождем
Свои слезы пролью
Будет сладок и свеж
Омывающий ливень
Будет полон как жизнь
Облегчающий плач
Утром лето уйдет
Но напомнит полынью
Как был радостен зной
Как был камень горяч


ОКТЯБРЬ

Мне кажется, я понимаю все
И под Аустерлицем так бывало
Не знаем неба мы пока живем
И облака для нас – такая малость

Теперь я понимаю жизнь цветов
Гвоздики горечь, мудрость хризантемы
В больничной утке дорогую кровь
Я понимаю. Дождь сечет мне вены

С тех пор, когда ушла, родная, ты
Все наклонилось. Близко небо встало
Стоят так долго и живут цветы
У твоего креста. Октябрь настал


УЛУГ-ХЕМ

Когда черешня отцветет
Когда закончится тетрадь
Когда уравнен станет счет
Между сегодня и вчера

На гряды сопок голубых
На потемневший Улуг-Хем
От крыльев ласковых моих
Падет и все укроет тень

И над пространствами души
Над смутной памятью полей
Мой теплый сон начнет кружить
Цепляя плечи тополей

Он все летит, летит мой сон
Над холодеющей рекой
Над дымным ужасом времен
Летит спокойно и легко

Покатая Земля молчит
Лишь лба касается рука
И только слышится в ночи
Как медленно идет река


НЕБО

Нет никого
Одиночество свято
Облако светлое
Спит над горой
В час ли рассвета
В час ли заката
Вечное небо
Я буду с тобой

Грецкий орех распростерся широко
Темен стоит он. И горек. И свеж.
Там отдохну. И просторной дорогой
Прянет душа из холщовых одежд

Здесь, над горою
Наклонится небо
Звезды с цикадами тянут свой хор
Верить легко и любить. Быль и небыль
Неразделимы. И  весь разговор.


ВИНО

И запахов полна
И плоти и дыханья
Ты, полная луна,
Как  полное страданье.
Под вечер сумрачно
Нет ветра, тишь
И празднуют душа и ночь свое свиданье
Молчи, молчи, молчи
Пока молчишь
Холодное слепое мирозданье.
Вино и ночь
И звездный хор пророчит
Душе моей
Святое одиночество.


ПРИБОЙ

Не солонее слез морская соль
Но бешено о берег бьёт отчаянье
На камни мечет ветошь, рвань и боль
И мертвый клич летит от чайки к чайке

То бьет, то гладит
Плачет и поёт
Поёт и плачет
Слезы с  камня лижет
Восстанет солнце и опять падет
И в сумерках стихает рев. И тише
Листает заклинания прибой
Твердит о чем-то и о чем-то молит
Лишь в полночь внятен смысл:
мол, жизнь не боль…
не только боль – а воля. Воля. Воля


ПАРКА

Самое главное – что не случилось
Самое славное – что не сбылось
Если б задуманное получилось
Как бы сегодня жилось?

Жест одинокий в знАменье крестном
В шуме вокзала средь глаз и рук
Это оставь мне, так будет честно
А встреча – лишнее, друг

 Так было, так будет –
Заслышав листья
Встану из ночи в рассвет
Тебе молиться
Тебе, единственный
Тебе, которого нет

Судьбе все равно
И верно рассудит –
В трех измерениях ткёт года:
Только в том, что было, что будет
И в том, что не сбудется никогда


ПЕСНЯ НОВЫХ ГЁЗОВ

Клеймом в груди  смиренье наше выжжено
А ненависти нам не занимать
Мы стуком пепла к этой жизни вызваны
И нам не спать.

Из клетки ребер наше сердце вырвано
Не на ладони светит – бьется в кулаке
Мы черными зияем в небе дырами
На сквозняке

Из зоны выдрались уже
Ползем на пустоши
Держава ржавая для нас не мать
Дай волю, родина. Ведь новым ужасом
Мы можем стать


СТАРОСТЬ

Время уходит
Уносит с собою пространство
Странно
Дом деревянный снесен
И в пространстве изъяном
Раной, укором стал двор
Обуянный бурьяном

Где ты, соседка
С торчащей в зубах папироской?
Просто
Дали квартиру с удобствами
Что за вопросы
Нынче она занимает ячейку огромного дома
Это удобно

В пыльном пространстве бурьянном
В развалинах прошлого лета
Здесь мы уже не живем
И во времени этом
Нет ни соседки, ни дома,
Ни прошлого лета
Да и меня уже нету

Где ты
Просторное поле цветов
На большом Гармакане?
Камнем
Падает память на дно
Всколыхнула стоячее горе:
Морем
Стало искусственным
Стало давно,
И на дно
Илом легло и истлело
Цветущее поле

Где ты, ковыльная вольная степь
И веселое поле?
С пользой
Служите илистым дном
И распахнутой пашней
Пахнет
Тихой водою
И хлебом насущным
И прахом

Это неправда,
Что все остается на месте.
В детстве
Вечным казалось и солнце над пыльной дорогой
Дрогнет
Сердце в предчувствии:
Солнце на небе другое
Солнце другое и небо другое

Годы
Долго проходят.
Рискну и однажды уеду
В детство
И в маленький город
По имени Зея
Где я?
Детство отсюда ушло – и душа старых мест не находит

Время уходит
Уносит пространство с собою.
Больно -
Радость проходит над головою
Старость приходит
Скоро идут облака над зеленым пространством
Здравствуй,
Старость моя и покой
Обретенное счастье –
Здравствуй
Там, по дороге – лишь теплая пыль
Тополь листву распростер
Здравствуй
Седой мой ковыль
Старости вольный простор


В ХЕРСОНЕСЕ

Привет, Отечество! Мы снова в Херсонесе.
Листает книгу памяти прибой.
Бродить по улицам пустынным больше не с кем,
Лишь с солнцем, осенью, да лишь с самим собой.

Приблизимся и снова отдалимся
Чтоб охватить объятьем давний век
И тайну, что познать всегда стремимся
Да не дано. Ей имя – человек

Ну, здравствуй, осторожный археолог!
В земле, поросшей бытом и быльем
Ушедшей жизни ты нашел осколок
Души моей жилье – античный дом

Хозяин в доме – времени своем –
Ты, Диофант, был глуп и бессердечен
Но с бессердечием почил ты вечным сном
И с глупостью своей.
А дух остался вечен

Здесь пахнет пылью, солнцем и корицей
в развалинах – лишь остов, а не дом
давай придем с тобою поклониться
душе бессмертной,
что осталась в нем.

В те дни, когда был мерою таланта
Наш политический максимализм,
В руинах Города и в доме Диофанта
Душа, теплея, воспаряла ввысь.

И вот бредем, безденежны  и босы,
По главной улице, отыскивая дом –
В нагретый камень стен уткнуться носом
И постоять, и помолчать вдвоем.

Давай же, Карс, закурим сигарету
Одну, последнюю, и подождем,
Пока наш друг старинную монету
Найдет под колотящимся дождем.

Здесь много их, укрывшихся болоньей
Ловцов удач, искателей примет
А мы с тобою отдохнем на склоне
На склоне лета и на склоне лет.

Всегда от мусора цивилизаций,
От грязи разума – не продохнуть! –
Я буду к Херсонесу продираться,
Чтобы упасть на каменную грудь.


ЧУЧЕЛО

В этой палате мер и весов
Нет  свободных мест
Идолом стала вещь. Потом
Чучелом стала честь

Жаль, ты не можешь не сметь.
Плата за жизнь – борьба
Плата за смелость – смерть
Чучело, я – за тебя

Зачем несешь ты к ним опять
Свой бритый скальп
Зачем опять несешь ты к ним
Свой бедный нимб?
Вот он стоит, иезуит -
И снова в бой
Обритой, открытой идешь головой.
Чучело, я с тобой.


14 ЛЕТ

В болезни растешь, говорят. Это правда.
Восстав от болезни, стою у окна
Черемуха новая смотрит, бледна
И тополь спилили у кинотеатра

На месте старинных кирпичных ворот
Частит как-то косенько свежий штакетник
Уменьшили двор. И от звука ракетки
Вдруг эхо как боль предо мною встает

Откуда мне знать, что уже мирозданье
Нацелилось в душу. Откуда мне знать,
Что с этого дня не смогу отличать
Я светлую радость от муки страданья?

Так вот что такое четырнадцать лет!
О счастье сиротства! О сладость печали!
Ты рана сквозная у мира в начале.
А в тридцать – ты струп.
Просто шрам.
Тебя нет.


ХЕРСОНЕС

Вечер теплый, и теплится в сердце огонь
Кто-то в небе зажег для живущих лампаду
Кто-то колокол тронул – и медленный звон
Отлетает, и россыпью вторят цикады.

Я не знаю куда, далеко ли идти.
Мне седой человек отвечал: все здесь близко.
Но душа заплутала и бродит среди
Осветленных луною стволов базилики.

Здесь соленой воды тяжела благодать.
Здесь на каменных стенах настояно море.
Свою милую жизнь захотелось отдать
Лишь за то, чтоб родиться на этом просторе.

Это город живых, это мой Херсонес.
По кварталу ночному гуляет прохожий.
Все дороги сюда привели. Только здесь
Свою детскую душу отыщешь, быть может.


УГОВОР

Мы в сговоре. Мы дружно поручились
Поддерживать живую вещность мира,
Приветствовать его определенность
И честно розу красной называть.
 Мы разные. Но мы договорились,
Что символом искусства будет лира,
В пространстве путь имеет протяженность,
И пятью пять, конечно, двадцать пять.

Но тут пошли с наукой неувязки:
Земля на деле оказалась шаром,
А линии, что были параллельны,
Вдруг неожиданно пересеклись.
И однополые друг другу строят глазки,
Назвался Жириновский либералом –
Подобные абсурдные фортели
Сигналят: непростая штука жизнь.

А многое вообще нельзя проверить:
Эйнштейн не знает, лево где и право…
И чем мобильники для нас опасны…
Все просто рвут подметки на ходу.

Уже никто не может быть уверен,
Что нота «до» - начало для октавы.
И если розу называют красной,
Спроси: что вы имеете в виду?


АВГУСТ

Мотылек ночной
Зачем прилетел
Что тебе со мной
Когда столько дел
Когда мне с собой-то
Побыть недосуг
Вечер, дверь закрою
Вдруг будет стук

Человек родной
Не спасет от мук
Только ты, ночной
Мотылек, мне друг
Жизнь твоя – лишь ночь
А моя – печаль
Улетаешь прочь?
Ну прощай, прощай


ПИСЬМО

«А мы не знаем, что такое сопки –
У нас природа – пляж» -
Стоит в твоем письме.
И дальше, развивая, -
Дом – коробка, а храм – гараж,
А истина – в вине.

Вина твоя – ты оказался прав.
Возьму на карандаш лихую фразу
Где лист шептал – там хриплое «ура»
Где падал свет – не продохнуть от грязи

Природы нет. Природа умерла
Поздравимся – мы своего достигли
Но буду жить, пока жива скала,
Откуда в море мертвое я прыгну


ПРОГУЛКА

Там фонари под старину
Натыканы в аллее
Пойду на эту сторону
Под фонарем теплее

Но жестяные вензеля
Так бедно непохожи
На вязь чугунного литья,
Как на тебя – прохожий

Как непохож квадрат на круг
Плакаты на иконы
Как дом с колоннами – на куб
Стеклянный и бетонный

Как непохоже на любовь
Все то, чем день был прожит
Как те, что встали в шесть часов,
На женщин непохожи

Когда стекает вечер с гор
И день стихает, Боже!
Как я хочу, чтоб приговор
Ты вынес чуть попозже


СИРЕНЕВЫЕ ХОЛМЫ

Чистая осень
И ясный свет
Глаза неотрывно пьют
И ветер носит обрывки лет
И рвет на клочки уют
На волю! В праздник!
Костры горят.
Это горят мосты
Как перед  казнью
Яснее  взгляд:
Господи, это ты!
Солнце прощает.
Горы во мгле.
Мы не вернемся назад.
Нежно и горестно
Там, на Земле,
Пахнет сейчас виноград


ЯЗЫЧНИКИ

Язычники, будем бродить по горам
Язычники, будем бродить по равнинам
Я вас проведу тем путем соколиным
Что вЕдом с небес кочевым облакам

Я вас поведу на плантации роз
Где спят на цветах опоённые пчелы
Где быть невозможно простым и веселым
Вдыхая нектар, словно боги, всерьез

Мы медленно выйдем к преддверию гор
Не веря глазам, полагаясь на запах
Как звери идут на босых своих лапах
Могучим  чутьем узнавая простор

Забудем кто мы и найдем имена
Достойные синего горного эха
И острым осколком на каменных веках
Напишем для будущих нас письмена

Вам запах свободы и темен и дик
Не бойтесь его, чабреца под ногами
Здесь падает свет и немотствует камень
И липнет к гортани ненужный язык


МОНТАЖ

Забылись Ваши пасмурные очи
Остались только – да и то не вечны –
Кусочек философии восточной
Да новое жаргонное словечко

Послушай, обезумевшая память!
Тебя бы вырезАли, как аппендикс!
Какие мы играли сцены с Вами! –
Игра в общенье, и в родство, и в теннис…

Но в роскоши обид и возвращений
Наш эпизод разросся, как кошмар
И не дает дышать, и нужен дар
Простого, как дыханье, сокращенья

Дай ножницы! Все прочь! Не пожалею
И пыльный коридор, и слов погоню,
И ласку, и печаль, и Апулея,
И час как жизнь, и эту жизнь – в огонь!

Вот плавится она, корежась в печке.
Остались только – да и то не вечны –
Кусочек философии восточной
Да новое жаргонное словечко.


ЕМШАН

В емшан-траве - о небо! - 
В беспамятстве, ничком
Под небом, где ты не был…
Ничем, и ни о чем

Бессмысленна как солнце
В просвет под облака
На свет душа несется
Легка, легка, легка

А к ночи тянет грустью
Нагретый камень спит
Пора к себе вернуться
Забытому в степи

Как жаль! – но эта пустошь
В тоске травы-емшан
Возьмет и не отпустит
Тебя, моя душа


КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Чуть тронуты веки.
Спят.
Повернуты реки
Вспять
И мутного Солнца глядит одинокий глаз
Да будет сон ваш
Глубок
Разбудит звонница
В срок
Мы будем готовы – и вы воскреснете в нас.

Долго терпеть.
Век.
 - Можно теперь?
 - Нет
Всем вам один ответ:
Всегда нельзя

Ждите. Века пройдут
Спите. Снега падут
В нас прорастете, когда прольется слеза


ВСТРЕЧА

Выпьем с тобой, выпьем, душа
Дабы отречься бренного быта!
Звездного ливня Большого Ковша
Нынче же ночью будет испито

Летнее время отменено –
Стало быть, осень уже на пороге
Стало быть, вызрело наше вино
Вызрело время вспомнить о боге

Бог мой, душа, как ты больна!
Жаждала воли – исполнилась грусти
Выпьем с тобой, выпьем вина
Может быть, боль тебя и отпустит


РИСУНОК ПЕРОМ

Висящее яблоко – мрака слеза
За ним – скала
Яблоня, что срубить нельзя –
Так она стара

И ветер листвы, и хор цикад
И пепел в глаза
Нельзя оставить и бросить так
Никак нельзя

А может, оставить без выраженья?


ЛЕТО

Вас долго нет. И только дверь
Оставили Вы приоткрытой.
Иль  призакрытой? Верь-не верь,
Мол, сказкам вещего пиита…

Не верю шелковым речам
Цветного летнего пожара
Но твердо верую в печаль
Неспешных строк эпохи Нара

А лето новой страстью жжет
Но из полуденного ада
Дверь приоткрытая зовет
Вдохнуть буддийскую прохладу


ЛЬВЕНОК

Львенок не кушает ближних
Львенок не знает жизни
Любит маму-львицу
За хвостом своим любит носиться
Бывает, и плачет спросонок
Пока он львенок

А позже, хоть и останется сыном,
Но пахнет кровью и псиной


ФОРОС. НОЧЬ

Время придет, придет
Время исчезнет
В полночь время уйдет
А небо воскреснет
Меркнет море и смолк
Человечий говор
Мерно молчанье волн
И звездные хоры
Время устало. Глухо
Запахли сосны
Скоро очнется дух
Опомнится воздух
Стихнет и сердца стук
И цикады зуммер
Только горчит мундштук
По тому, кто умер
Кто теперь – сухость трав
И в ночном покое
Смертию смерть поправ
Говорит со мною


ВОДА

Вода небес без передышки льет
Бьет в барабаны крыш
Хохочет в листьях сонных
И в лужах шлепают босые пятки звезд
И шепчет мокрый сад, поет и стонет
Увидишь – эта жизнь и этот бред
Умрет наутро, превращаясь в пар
И отстоится в цинковом ведре
И обернется солнечным ударом
Вот так нелепо слово «навсегда»
Смотри в себя спокойно и жестоко:
Все, что прошло по жести водостока, -
Не дождь уже, а бедная вода


ДЕМЕРДЖИ

Там небо сквозь проломленные своды
Но мы молчали, словно это храм
Мы не молились – мы дышали там
И с нами бог, спаситель наш – Свобода

Хоть за кордон, хоть вместе со скалы
Хоть память выжги жаром новой страсти,
Но там, где воздух разрежен, как счастье,
Так пристально с небес глядят орлы

Так белоснежна горная гряда
Так ненавистно все, что пахнет жизнью
Так неотступно в очи смотрит истина
Так много воздуха, что падает звезда


ПАСТЕРНАКУ

«Где воздух синь,
как узелок с бельем
у  выписавшегося из больницы»

Мне Вас бежать не приходилось
Так чужды были мне всегда
Вся Ваша боль, вся Ваша милость
Вся Ваша талая вода.

От поэтических внушений
Моих друзей, как от греха,
Бежать пришлось, а не от пенья,
Дыханья Вашего стиха

Казались мне манерным бредом,
Чужим природе бытия,
И Вы, и те, что были рядом,
И кто был не таков, как я

Жизнь добежала до средины.
Бег прекращаю. В горле ком.
Вдыхаю воздух синий-синий,
Как мой же узелок с бельем.

Однажды выйдя из больницы
В апрель, качаясь на ходу,
Через года, через страницы
С дыханьем схваченным иду.


ДОМ

Нас относит все дальше
Все темней силуэты
Все бледнее с тобою прошедшие годы,
Слабее черты.
Все кончается раньше,
чем хотелось. Все кончилось. Этот
нескончаемый дождь
стихнет позже, чем ты.

Потемнело крылечко.
Мокрый камень нехожен.
Девять дней не прошло –
этот дом еще не покидает душа.
Долгий дождь не излечит,
Но душа его пьет, и, похоже,
Все никак не напьется, уже чуть дыша,
Из Большого Ковша.

Дождь пройдет, боль отпустит.
Луч ударит отвесно.
Камень пахнуть известкой
И пятнами сохнуть начнет.
О как ясно! Как пусто!
У входа дрожит занавеска,
Словно в доме не умер никто,
Словно кто-то живет.


САМАГАЛТАЙ

За этот свет прощальный, за любовь
Что льет с небес задумчивое солнце
За то, что не хватает глаз и слов,
Чтоб охватить, и сил – чтоб с места тронуться
За то, что жизнь висит на волоске,
Что как струна звенит да не порвется
За то, что счастья не дано ни с кем
А только с небом, осенью и солнцем
За то, что ненавистная страна
Срослась с душой и проросла травою
За то, что чаша светлого вина
Полна, а сердце полнится виною…
Какой виной? Я не могу сказать
Простое сердце благодарность скроет.
И как благодарить? Поцеловать
Нагретый солнцем камень под горою?

За этот свет прощальный, за любовь,
Что льет с небес  задумчивое солнце…
Благодарю.


БЛЮЗОВЫЙ КВАДРАТ

Здесь будет все что непереводимо
Пустынный запах извести и дыма
И гул шагов и пыльный коридор
Как непереводима пантомима
Так слово безъязыко и ранимо
Кому слова ясны тот просто вор

Прошу простить но я не обещаю
Ни ясности ни даже чашки чаю
И ни минуты чтоб передохнуть
Иди за мной по лезвию отчаянья
Я знать не знаю кто там за плечами
Мы одиноки на дороге. В Путь.


ЦЕНТР

Все линии моей руки
Сошлись на обожженном плато.
Здесь, в Центре Азии, когда-то
Мы распадались на куски.

Нас растащило по кускам:
Тщеславье, быт, дела, привычки,
Общественный порядок, лычки,
Зрачки присутствующих дам.

Нас стаскивало по кускам:
Безлюбье, память, инвалидность,
Ночь разума, где зги не видно,
Вино, и осень, и тоска.

Достав проветриться на свет
Младые страсти и романы,
Я вспомню: загораясь рано,
Еще вставал в ночи рассвет.

Теперь я понимаю все.
Со мною отравитель-опыт.
Но до всемирного потопа
Не вспомнить мне мое лицо.


АТТРАКЦИОН

Пахнет прелым листом.
Хорошо наблюдать мне, как тучи
И со мною и с ветром в едином стремленье идут.
Можно было остаться в тепле и уюте. Но лучше
 Чтобы дух захватил грозовой неуют.

Здесь горела вчера
Пышнотелая роскошь барокко.
И - готически чистый - возносился костер тополей.
Отгремел маскарад. В зал вхожу – опустела природа.
И пустынное небо печалью пролилось над ней.

Всюду мертвый разор. Прочь уносятся рваные тучи,
Пропуская меж кадров - неба чистый укор.
В этом горьком похмелье природу объемлет могучий
Неизбывный как вечность
Холодный простор.

Ржавый лист шелестит
И поток одинокого света
Вдруг прольется в разрыв между туч
как из лейки вода
Рыжий пес остановится,
вдохновенно понюхает ветер
и опять затрусит неизвестно куда.

 
FAR, FAR AWAY

Под ровный бой колес и поездную гарь
Идут, идут угрюмые пространства
Вместить могущие десятки государств…
Здесь никогда не будет государства.

Под вечер в мареве седого ковыля
Вдруг забелела мамина косынка,
Пропала – и опять кружит земля
Хрипящей эмигрантскою пластинкой.

И брошенный навек лесоповал,
И бедные кривые полустанки –
Все будто голос, что по имени назвал,
Но не осмелился сказать: «Останься!»

Неделями составы ржавые трясет
Земля, что называется отчизной.
И только сердце безответное поёт –
И не понять мне моего патриотизма.


LACUS  SARDONYCUM

По набережной толпы шли босые
И на банджо играл чужой старик
От мертвых скал прибоем доносило
Отчаявшихся чаек дикий крик

В той высоте, где раньше мы парили,
От нас остался только слабый след.
В твоей душе, пустынной Киммерии,
Еще я есть, а в этой жизни – нет.

Тоска моя здесь просто неприлична.
Мир обиходный так приятно прост.
Мне нужно так: легко и иронично.
А получилось – тяжко и всерьез.


СОН

В ночи прорицанья, во сне, в забытьи  промелькнет
Виденье небывшей судьбы и иного призванья
Мне снились стихи, их торжественный
медленный ход
Их странное, мне неподвластное существованье

Они просто были. Как серое небо вокруг.
Как  эта сырая земля. Как известие снега.
Естествен природе был их всеобъемлющий гул
И так же, как осень, горчил. Так же был неизбежен.

Под небом пустынным вытягивал душу оргАн
И теплое тело, прощаясь, внизу оставалось
И с мокрой подушки прибившись к родным берегам
Всё мучилась память – но слово всё не вспоминалось.


ЛОШАДЬ И НЕМНОЖКО НЕРВНО

Публика, браво! Народ, на площадь!
Видели вы цирковую лошадь?
Ты только глянь – гладкая, сытая
Плюшем попоны по крупу покрытая

Лошадь нА две ноги встает
Лошадь поклоны бьет
Лошадь вам улыбается, скалясь
Лошадь танцует вальс

 - Аллес нормалес! Я вам нравлюсь?
Но это не значит, что вы мне нравитесь

Владим Владимыч вышел вперед
Да как заорет:
 - Лошадь, да разве же вы нас плоше?
Милая, все мы немножко лошади.

Слушала молча арена-площадь,
И молча кивала каждая лошадь.

Мы можем и цугом пройтись, и шеренгой,
Мы можем на задних, а можем иначе
И зрелище это народу не вредно
От скотства такого никто не заплачет.

А мы – лишь от запаха прерий,
Что степью зовется у вас.
За бархатным низким барьером –
Глядите: вот конский глаз.


КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ МАЛЕНЬКОЙ ЭРИНИИ

Солнце. Пойдем босиком.
Рано еще.
Скоро отчалит паром.

Мокрым покрыта плащом -
пАром река.
Сядем к плечу плечом.

Теплая вот рука.
Стынет причал,
дышит в дыму река.

Наша теплее печаль.
Скоро паром.
Скоро паром отчалит.


КОМНАТА  КРАССА

Там качаются блики и тени
Меняется свет
Проплывают улыбки, теряясь в окне,
И встречаются вещи.
В детской комнате Красса
На белой стене
Нарисованы свечи –
Свечи-лица, они оплывают
И их уже нет.

Да, теперь вспоминаю:
Сплывают и лбы, и глаза…
Много ль их – не увидишь ты
В свете изменчивом,
Сколько ни силься.
Красс ночами бессонными
стряхивал пепел
в снарядную гильзу,
там же смешивал краски –
и этим составом писал.

Шли ко мне со стены
Странный юноша, карлик и пёс.
Было в комнате Красса,
как помнится мне,
очень многое странно…
Только боль не болела,
И смысл отступал,
И спускалась нирвана…


РЕПЕТИЦИЯ

Бьет барабан - последняя пробежка.
Вот замер звук. И вдруг –
По плитам каменным – степенно, гулко, нежно –
Копытный перестук.
Здесь, на эстраде, дрогнули литавры…
Огромен, бос и наг
Там, за окном, задумчивым кентавром
Проходит Пастернак.
И лампы ослабели – вполнакала,
И стало нам темней.
А помнишь, друг, как сильно ревновал ты
Его – ко мне?


ПЕСЕНКА  НЕЛЕ

На перекрестке всех судеб
Ты  только случай
Я песенку спою тебе
А ты послушай
Был на земле далекий край
Хотя и поздно
Но ты глаза не закрывай
Смотри на звезды
Была река меж берегов
И в тихой пойме
Мильоны полевых цветов
Каких, не помню
Нет, помню мак и василек
Кукушьи слезки
На веки сладко сон прилег
Смотри на звезды
Мы шли по травам, по цветам
Одни на свете
Был этот день на счастье дан –
Мы были дети
Там был тальник, и тень, и лень,
Была усталость
Там в темноте стоял олень
Или казалось
Ты навзничь пал, цветами стал,
Кузнечным хором
Впервые небо увидал
Открытым взором
Глаза в траве (звенит зенит
На острой ноте).
Едва не наступив на них,
Стою на взлете
И мысль сказала: «Это он».
Но здесь ты не был –
Ты вверх был обращен лицом
Глазами – в небо.
Там пахла тихая вода
Цветы и травы
Взор бога достигал сюда
И это правда.


КОДА

Все было круто.
Надеваем куртки.
Наверно мудро
Что ночь умрет, переплавляясь в утро
Наверно трудно
Пылать всю ночь и плавиться на центре
Скрещенных линий
Как свет оплыл, приготовляясь к смерти,
Как  пламень синий
Погас последним в задымленном зале,
Мы не видали.

Пора в дорогу. Путь уж меркнет Млечный.
Мы отпылали.
Все правильно: друг друга в этой встрече
Мы не узнали.


ГРАФОМАНИЯ

Мученья жанра – вот что портит кровь
В авоське эпоса болтается баллада
А малокровный, но лирический герой,
По рассмотрении, - у классика украден

Гремит своим гекзаметром Гомер
А на поэму вечный Пушкин давит
Комедию Фонвизин и Мольер
Всю исчерпали, капли  не оставив

Пора понять – все сказано давно
Умолкни, коль не хочешь повторяться
Но замысел – бродящее вино, -
Опять пьянит, когда пробьет двенадцать

И вот сидишь, марая лист, корпишь
Царапаешь рассветы и туманы
Еще одно окно горит – поди ж!
Нас много, работяги-графоманы!


ПТИЦЫ

О темные, темные вы, предвечерние птицы
Полощете темью, на темной живете горе
Под небом осенним душа научилась молиться
В огромном и гулком как вечность сыром ноябре.
Не знать бы судьбы. Из неведенья хвойного леса
Вдруг выйти на чистую площадь – зови-не зови
Волненья не знать и сиротства, не знать Херсонеса
Не знать и не чуять, как замысел бродит в крови.
Однажды познавшему сладостный вкус воплощенья
Полынного запаха в слово, и слова – в полынь,
Однажды шагнувшему - вечное будет кочевье
На синих вершинах, где слово едино: Аминь!