Герой и любовь

          Посвящаю родителям моим

К небу любовь мгновенна,
к небу любовь огромна.
Лётчики режут вены,
если врачи непреклонны.
Лётчики умирают,
в небе глаза оставив.
Медленно им мигают
звёзды-глаза, как память.
К чёрту болезни, старость,
к чёрту запреты и акты.
Рвутся седые асы
к новым воздушным трактам.
Если бы знать, как пахнут
там облаков сугробы!
Небо - их место лобное,
может, святая плаха.
В небо не крыльями тянутся,
в небо глазами тянутся.
Не в орденах тут дело,
а в скоростях и смелых!
В небе законы чёткие,
небо не терпит хлюпиков
и подчиняется мужеству
лишь настоящих лётчиков.

ОН был лётчиком, серьёзно и по-своему влюблённым в небо. И оно любило его,
и солнце,
         и вихри полёта,
                и рёв самолёта,
и трепет штурвала
                в надёжных руках.

Он редко держал меня маленького в своих руках. Всё время старался подбросить
вверх и поймать, конечно, от чего ОНА всё время вскрикивала и тянула свои руки
для поддержки. А мне в его руках было так спокойно, как в кабине потом, когда
вспарываешь синеву,
как будто иглой
голубую канву.
И "взлётки" бетонной
                порвав бечеву,
уносишься в небо
                крутым самолётом,
проносишься в выси
                счастливым пилотом,
держащим в руках не штурвал,
а частицу себя...
И хочется петь и молчать,
и забыться,
кричать и глазеть
и из неба напиться.
Но как это  странно, -
          Забыться как раз и нельзя.

Ведь на хранимой небом земле, в маленьком вечно дрожащем от рёва двигателей
домике жила вторая его любовь - ОНА.
Как совесть его,
как его крутизна
взмывающей в небо
послушной машины,
как мать его сына,
грядущего сына,
Его продолженье
полётов,
        стремленья.
И первой любви,
        и второй обновленье.
ОНА - его мненье,
         покой его сна.
И даже во сне
         его песня- ОНА!

Жизнь по-разному распоряжается судьбами лётчиков, ибо жизнь есть жизнь. И так
неожиданно вдруг улетать...
А как же она?
А ОНА будет ждать.
Порой месяцами не знать ничего,
не знать ничего,
                кроме "ЖИВ" одного.
Летать далеко -
это значит, надолго.
Летать - это как
                продолжение долга.
А долг - не в семейных расчётах,
он - выше.
Полёты,        полёты,
       полёты   допишут
открытки и письма
                без синих конвертов.
Полёты доскажут,
                долюбят, наверно.
Дошепчут им многое,
                нежное что-то.
И снова полёты,        полёты,
               полёты...

Мелькают "зебры" наземных вех.
Теперь на север со "взлётки" - вверх!

...Волосы зашевелились под шлемофоном, неприятно царапая голову мыслью:
"Обледенение. Не долечу."
Пусть даже очень того хочу.
Но если надо, надо лететь.
Мало для этого только хотеть.
Мало.
Лёд на крыльях и фюзеляже.
Толстый,
        противный,
                тяжёлый лёд.
Надо лететь, - остальное неважно,
ведь оборвётся не только полёт.
ЛЁД.
    ЛЁД.
        Чёртов лёд...
Это почти что гибель,
когда самолёт,
              как натруженный бык,
из всех своих сил выбивается,
                лишь бы
прорваться,
           пробить атмосферные лбы.
И всем доказать,
                что он всё-таки сильный,
что лёд для сравнения с волей -
НИЧТО.
"Ничто" всё же оченно давит на крылья,
а вот для посадки не видно "крестов".
Не видно,
         не видно.
                Обидно!...

Из ЕЁ дневника. "Это ужасное одиночество. Я не знаю даже, куда писать письма когда ты всё время там, в небе. В этом проклятом небе, которое обязательно связано с ожиданием, тяжёлым и долгим, как кошмарный сон. И вот этот последний сон тянется уже восьмой месяц. И ты до  их пор не знаешь, что у нас будет ребёнок. Понимаешь, мой милый лётчик, твой сын. Ты ведь всегда хотел мальчика..."

Обидно,
       обидно,
              обидно.
А кроме всего,
               ведь она его ждёт.
Скучает, наверно.
                Не знает, наверно,

что - нет! - не кончается этот полёт.
И всё этот лёд!..
И внизу этот лёд.
И надо сажать на него самолёт.
А ОНА ЕГО ЖДЁТ!

ОН посадил свой самолёт.  Посадил и пошёл, дырявя своими унтами полотно снежной долины-перфокарты. Потому что долг. И ещё - потому что его ждала ОНА.

А лётчику вязко по снегу пешком,
и путь его вряд ли, наверно. ВОЗМОЖЕН,
КОГДА ТОЛЬКО СНЕГ И ТОРОСЫ КРУГОМ,
НО есть одно слово могучее - "должен".
Не будет иначе, он должен дойти,
ведь долг офицера на веру помножен,
делённый на риск и на трудность пути.
Шаг - должен.
             Второй - должен.



......................................
......................................
......................................

...ЕГО нашли.Принесли в тепло. Влили сквозь стиснутые словом  "должен" зубы полглотка спирта. Потом сказали, завидуя, что у него родился сын. И ОН стал жить.

Как небо его,
             возвращенье всего,
как счастье, которое
ОГО-ГО-ГО -
ОНА!

И в мыслях она,
и в видениях сна,
и чистой святыней
в глазах его сына.
грядущего аса,
              поэта,
                мужчины.
ОНА - его встреча, простая весна.
ОНА - его небо и счастье - ОНА!

...Они шли медленно, втроём. ОН, сильный, с маленьким пятиконечным кусочком золота на груди, с так и оставшимся на висках инеем. ОНА, счастливая, с глазами, полными гордой любви и тоненькими перламутровыми ниточками в волосах,
будто переселившимися с его висков. Между ними весело шёл сын, влюбляя глаза ми небесного цвета и улыбкой, похожей на материнскую. А на детской его бескозырке отцовским золотом горело слово "Герой". Честное слово, так и было когда-то...

                Вообще-то, это написано в прошлом веке, но
                для меня - навсегда.