Чоботы зу скрыпом

(Дядька Марк, из цикла "Наши старики"

Он был мужем няньки моего отца. Это родство - не родство, но, скажем так - свойство.

И отец, и сестры его, и братья - давно уж выросли (если уж я помню этого человека, то ясно, что много лет уже никто ни с кем не нянчился.

Жили они в улице напротив - там же, на Ермака, в Осинниках. Улочка была кривая и занимала целый лог. В Осинниках о жителях этого района говорили: "На Бисе живут".

Откуда такое название - не знаю. Может быть шахта когда-то так называлась, например "Капитальнай - бис", то есть - вторая очередь шахты... Короче - не знаю.

А звали этого "дядька" - дядько Марк, Марко Кондратьевич Матвейчук, и был он сапожником. Кривобокий, с высохшей левой рукой и левой ногой, он на удивление ловко обращался и с колодками, и с сапожным своим молотком, и с сапожной лапой.

Жили мы, по приезде с Севера, пока не получили квартиру от профсоюза, в нижнем порядке домов, выходящем огородами к гнилому ручейку под названием, кажется, Шурак - у деда с бабкой. Ручеек тек мимо городской больницы и потому здорово пах карболкой. Улочка была тихой и на задворках города.

Но, несмотря на задворки - к дядьке Марку в его маленький домишко часто заглядывали посетители. Хорошая обувка всем нужна. А дядька Марк построить хорошие туфли, ботинки или еще чего - очень даже умел. Не знаю, как он обходился с налоговиками... Скорее всего работал он полуподпольно. Знают, кому надо, что есть хороший сапожник - и ладно.

В Осинниках мы отсутствовали лет шесть, потому все перипетии житья в городе (еще в 52- 53 годах родичи очень хорошо помнили. Тетка моя, Мария Егоровна часто со смехом рассказывала, как я, двухлетний, буквально пасся возле летней кухни, где она стряпала и просил ее: "Тетя! Мауся!" И быстро, как выстрел: "Блин!!!"

А вернувшись "с северов" - я зачастил в верхний порядок домов, на горку к дядьке Марку и часто сидел у него в комнатушке, возле печки и глядел, как "вин будуе лаковы щиблеты" или "чаревики". Говорят же - смотреть, как другие работают никогда не надоест. Дядька Марк набивал маленькими сапожными гвоздями толстую, из спиртовой кожи стельку на колодку, потом брался за "головку" туфли или ботинка и,  размоченный в воде хром натягивал на стельку, смазав клеем и приколачивая такими же гвоздиками (но уже побольше) к краям стельки, вбивая гвоздики через кожу в дерево колодки. Кожа на стельке морщилась - ведь загнутые к подошве края не могли лечь ровно на колодку - лишнее оставалось. Вот и получались морщинки. Тут приходил черед тяжеленного угольного чугунного утюга. Дядька брал утюг своей правой, здоровой рукой и, несколько раз махал им в воздухе, отчего окошки в утюжинном корпусе зловеще загорались. Потом, пристроив конструкцию из кожи и головки между колен, несколько раз пропаривал ее со стороны подошвы. Кожа обжималась по форме, но оставались морщинки, которые дядька Марк срезал до ровного острым косячком. Так же он и сводил на нет ступеньку от загнутого на стельку хрома. Впрочем, иногда - делал такой же толщины хромовую вставку, выдернув из стельки гвоздики, чтобы не мешались, и садил ее тоже на клей.

Потом брался за другую головку, уже обсохшую с позавчерашнего дня на колодке и, прихватив шпандырем, пристраивал уже проклеенную двух, а то и трехслойную подошву из такой же спиртовой кожи, что и стелька - добротную подошву. И тоже садил на клей. Ясно, что такая конструкция не выдержала бы долгой носки. Потому он всаживал в подошву два, а то и три ряда крепких березовых гвоздей.

Наколет крепким шилом, вставит гвоздик и загоняет в два удара в подошву. А потом - еще два удара, чтобы расплющить кончик гвоздя. На печке всегда сохли березовые кругляши, отпиленные от цельного, нерасколотого полена. Они были толщиной полтора-два сантиметра. Высушив, дядька откалывал широким косарем от них тонкие, не больше толщины школьной линейки, пластинки, из которых потом и делал гвозди, уже не раскалывая, а срезая "на клин" эти тоненькие гвоздики.

А когда снимал с колодки уже почти готовый ботинок, совал внутрь заточенный  громадный плотницкий рашпиль и срубал вылезшие внутри кончики гвоздей. Потом надо было на лапе еще раз простучать эти "гвоздевые" строчки молотком, чтобы сформировать еще одну шляпку - уже внутри. Все это внутри закрывалось еще одной стелькой.

А как он шил эту кожу! Вощил конопляную или льняную самодельную нить березовым выпаренным варом, вплетал в кончики ее две свиных щетинки: такой наконечник отлично пролезал в любое, даже самое тонкое проколотое отверстие, а вар надежно запечатывал проход. Щетинки он совал и с лица и с изнанки в одну дырку, потому дратва, когда он ее затягивал, терлась нитки навстречу нитке, отчего вар размягчался и закупоривал проход. В такой шов вода не проходила.

Много было всяких хитростей. Например, он вставлял в туфлю или сапог березовую стельку, отчего нога в такой обуви никогда не прела и ноги никогда не пахли. Как уж он ухитрялся делать, чтобы стелька из бересты не коробилась - не знаю.

Так вот, сидит, бывало, и приговаривает:

-Збудуемо тоби, Валерка, чоботы зу скрыпом... Як пан ходить станешь. Подковкамы цокотать...

Что бы вы думали: збудовав!

В этих сапогах я проходил, навернув на ноги две байковые портянки на шерстяной носок - две зимы, шестьдесят первого и шестьдесят второго года. Потом нога выросла, а сапоги остались как новые.

Хорошие были сапоги - с наборными кожаными каблуками, с бронзовыми подковками и берестяными стельками. Нога была, как говорил дядько Марк, - "як у неньки у пазухе"! Куда девались потом - не знаю.

Интересный был человек. Читать не любил, а вот сидеть, подавать печнику замоченные кирпичи, держать ему правило или отвес - никогда не скучал. Или остановится, идя из магазина с авоськой, в которой болтались пачка творога, кулек сосисок или, иногда четвертинка - и смотрит, смотрит как плотники мост через Шурак чинят... Эта самая четушка и выпивалась, бывало, вместе с теми плотниками во время перекура. За что баба Лида, жена его давала нагоняй.

Про бездельников говорил: "Грицко! А якщо був бы ты богат?.. Був бы я богат - сало с салом ив бы! ...Во! Вин такый же - токарь по салу!"

Умер он страшно. Нужда в таких сапожниках постепенно сходила на нет, а в девяностые годы - еще и пенсию стали задерживать. Но дядька Марк никогда, никому, даже намеком не показывал, что ему трудно живется. Выходил он из беды так: пристраивался к похоронной процессии или усаживался за стол на чьей-нибудь свадьбе. Мало ли родственников покойника или жениха с невестой! Вот там и обедал.

Как-то хоронили одного его клиента, которому он еще в сороковых "сбудовав" чоботы. Дело было в пригороде Осинников - в Красной Орловке. До города идти - километра три. Да видать, прихватило сердце. Сел в леске на пенек, да и "нашелся", уже в качестве "подснежника" - весной. (А пропал в ноябре). Белки да бродячие собаки давно уж его объели, где было открыто тело... Хоронили в закрытом гробу.

Умер дядька Марк. А вот чоботы "со скрыпом" - я помню.