dolor

"Пока все грезят о мужьях,
что лучше всех людей,
любить хочу живого я
из мяса и костей," –
вот и домечталась.



1

И ломать-то, казалось, нечего –
ноги тонкие, как предплечия,
изнутри стёрта в кровь, вся выжжена,
и казалось бы, что не выживу...

Нет.

Ты и мёртвых страдать заставишь,
разрывая на части кожу,
ты играешь с людьми, как в мячик,
бессердечный жестокий мальчик,
ты всегда сделать больно сможешь.
Отпусти меня, прекрати ломать,
прекрати давать след пустых надежд.
Без костей, без мяса и без одежд
распростёрлась я на земле опять.

Прошу.

Мне так больно, боль внутри вен течёт,
не могу ни мыслить, ни говорить,
не могу свести дням, неделям счёт
не могу летать, не могу парить.

Говоришь: «Беги от меня».
Бегу. Изо всех оставшихся в теле сил
убежать пытаюсь, но не могу.
Ты меня любил?
Ты меня убил.

Ты мне сердце вырвал и разорвал,
Рагнарёк, Везувий, девятый вал,
звёздный взрыв.

И вместо груди – нарыв.
Звёздный взрыв,
и вместо любви – кинжал.
И меня не жаль.
Ну совсем не жаль.

Ты сломал мой мир, все мои миры
уничтожил, жизнь разделил на «до»
и «после». Выйти бы из игры,
лето кончилось, снова настала
осень.


Так наивна, кудрява и так смешна,
так картава, так беззаботно пьяна
я.



2

Извини, во мне говорит лишь боль.
Ты не виноват. Ты и сам ещё
не решил, какую сыграть здесь роль.
Все слова – ничто. Все слова не в счёт.

Первый взгляд, и сердце своё вручил.
Только вот не ты. Только нет вины,
если я казалась тебе не той.

Погоди же, мальчик мой и не-мой,
ты мне дал мечту, поцелуи, смех,
ты принёс мне радость и чистый свет,
ты принёс мне боль, унижений злость,
я как пёс побитый, грызущий кость
или погорелец, что пепла горсть
прижимает к своей груди.

Не нуди, не надо, душа, пройди,
не могу дышать,
не могу дышать,
ты вгоняешь в страх, но не закричать –


безъязыкая, безгласая, бездыханная
я.



3

Ты предала меня.
Ты. Меня. Предала.
Душу всю вынула, рвёшь её на куски.
Я прогораю до пепла, до дна, дотла,
Боже, как больно. Боль издавила виски.

Боже, за что ты мне – радость, мечта и смех,
С разбегу о землю с небес. Как же вышло всё так?
Думали, будем всегда неразлучнее всех.
Что оставляешь мне? Хлад да зияющий мрак.

Думали, мы не такие. Не сможем пасть.
Я прогораю до жил, до нутра, до вен.
Я обездушена, я – не своя, ведь часть
пала во мне, как Помпеи и Карфаген.

Ты то отняла у меня, чем была я жива.
Как мне воскреснуть, когда вместо сердца – прах?
Как мне стерпеть, не кричать и найти слова,
как пересилить себя и предательский страх?

Где найти в себе силы забыть, простить,
ты вбила гвозди в ладони мои и ступни.
Ты оборвала во мне ту наивную нить,
встав среди тех, кто вопил во весь голос
«Распни!».

Как же воскреснуть, когда вместо сердца лишь смерть?
Как по осколкам, частям мне собрать себя всю?
Было безумие, шабаша круговерть,
радость, веселье… Как же я горечь снесу?

Ты предала меня.
Ты. Меня. Предала.
В щеку целует Иуда в садах Христа,
только вот я не Иисус. Я себя отдала
без остатка, а ты захотела меня распять –
и распяла.

Любуйся: вот я, почти мертва,
крови ручей струится с Голгофы вниз.
И не помогут идолы, божества,
как не поможет лживое «извини».

Хочется выть, предрекая, что все умрут,
прочь, одичав, убежать от безликой толпы.
Ты – нож вонзающий в сердце мне Юний Брут,
ты – воин Рима, мне гвоздь вколотивший в стопы.

Ты разбила меня,
ты убила меня.

Схоронившая заживо сердце своё для тебя
я.



4

Я была рождена, чтобы всё разрушать –
этот мир и саму себя,
мой каждый шаг
приближает конец, неминуемый крах,
Апокалипсис, Хаос, погибельный страх.

Оскар Уайльд говорил: «Разрушаем всегда
то, что сердцу милее всего». Ерунда!
Каждый раз то, что я предпочла бы всему
разрушает любовью меня лишь саму,

убивает, ломает, сметает в ничто,
целиком растирает меня в порошок –
все мечты, устремления,
всё, чем дышу,
предавая немыслимому грабежу.

Как мне быть, если я так безумно люблю
зелень глаз, громкий смех, очертания губ,
каждый мелкий изъян, недостаток и грех
я люблю лишь в тебе и люблю больше всех?


Я не знаю.

Вернее, не знала тогда,
что ответы сложнее, чем «нет» или «да»,
что покой обретет только тот, кто простит,
что здесь переплелись тысяч судеб пути,
и падут до единого все. Только вот
вверх подняться сумеют не все, кто падёт.

«Все проходит», – считал иудейский король,
поглощаются временем горечь и боль,
позабудется отклик всех бед и обид –
то, что раньше горело, уже не болит.

Все проходит.

Чернилами черными на предплечье:
«Ничто не цветет в этом мире вечно»,
сгораю в огне всех противоречий
и прахом иду ко дну.

Затем выплываю со дна я к свету,
и в сердце моё вновь приходит лето –
я знаю, что ты меня ждёшь, ты где-то
есть.

Я к тебе иду.

Из души вдруг исчезла кривая игла –
поумнела и боль всю сковала, прижгла
я.