приснись мне

наше небо давно отвязалось с сумеречного причала, -
месяц-ладья ушла на пенистое ребристое дно,
теперь она в мире китов и сбитая кардиограмма
 выводит сигналы, что молоко
 пролилось под ноги горячим прибрежным морем, вьюжные медузы жалят кожи далекой луны и, теперь бы умыться студеным забытым горем и в теплые фьорды лечь, укрываясь совсем иным

 миром, - он наша сгоревшая на ладонях карта, соединенная по звездам на выгибе холмистых спин, - куда приведут, должно быть обратно, где между позвоночных пластин
 раскрывается боль пионовым выпитым полем,
где губы покрываются в маковый сплин
 и в горле лесов поет кто-то о воле,
что в зажженных глазах взойдут: лежим

 у подножия скал и ты – эфиром незрима, за веками снов по движению ветра, и сомкнуты руки в мольбе херувима, видя тебя в сечение света,
что пробился в скорлупке – объятья леванта по изгибам твоих ресниц пуская бесстрастности пыль.

Шепчет нам мир, что нет возврата обратно – это чья-то глупая детская быль…

ты - возвратима на оперение снега, падая на пропащие плечи и воспевая «храним в больных сердцах промежуток синего неба
 для того, кто неуязвим».
неисполнима, и уходишь притяжением пепла,
оставаясь им же на охолодевших болью руках,
прошу тебя [лишь], чтобы напоследок ветром пропела, как мне вернуться, вернуться впотьмах…


*
наше небо давно позабыло звездные раны,
на опустевшем дне кочует ладья в тишине,
что схоронила меня, и во фьорды положила на сумеречные туманы, где ветер поет: приснись, приснись мне…