Мальборо

Снег падал крупными хлопьями. Мокрый, тяжелый, и в тот же момент безумно легкий, снег. Тяжело-легкий снег. Ха. Он заметал все, погружал в эту молочно-синюю пелену, которая отбрасывала резкие, колющие глаза, блики от только что включенных фонарей. Первый снег этой зимы. Первая зима без той самой.
Он стоял у подъезда. Не ее. Уже у совсем другой. Он давно заглушил машину. Он давно потерял надежду, что "спущусь через пять минут" будет хотя бы через полчаса. Этот пушистый тяжело-легкий снег облепил весь черный мат его машины и медленно таял, так же медленно, как тянулось время в этот проклятый снежный вечер. Наконец-то потемнело. Наконец-то фонари не бесполезно горели.
В этом синем сумраке ярко выделялись смоляные черты его пальто, усыпанного снежинками... Казалось, что они так и тянулись к нему, летели за ним, отдавались ему. Черные его волосы были тоже усыпаны снегом, и ресницы, и эта трехдневная излюбленная ею, той самой, щетина.
Он бродил вдоль своего новенького мерса и вздыхал каждый раз , когда смотрел на часы. То ли от того, что она опаздывала как обычно, то ли от того, что на швейцарский ролекс упал снег и не дал посмотреть время...
Вздохнув уже в семнадцатый раз он опустил свою мраморно-белую руку во внутренний карман и достал оттуда пачку излюбленного красного Мальборо...
Открыв ее, он опять вздохнул, и теперь уже точно от того, что она опаздывала, так как в этой, уже мокрой от снега коробочке, была лишь одна сигарета.
Быстрым, ловким, таким обыденным движением, он вытащил сигарету, смял с хрустом не до конца промокшую пачку, бросил ее... И черт! Как безошибочно то попал в мусорку , находившуюся в трех-четырех метрах от него.... За часы ожидания этой стервы он натренировался.
Похлопав свои карманы, он нашел спички. Чирк-чирк... Нет. Это надо слышать. Загоревшееся пламя на конце этой тонкой палочки, пропитанной сотней химикатов, оно было похоже на него. Не смотря на этот мокрый снег, оно горело, столь ярко и тепло, столь обнадеживающе.
Он поднес пламя к сигарете, хорошенько затянулся и прикрыл от удовольствия глаза. Вот оно. Никотин медленно побежал по его теплой крови, пропитывал каждую клетку страдающего без него организма. И мысль о ненависти к ней из-за опозданий просто растворялась в этом н-друге, и становилось легче, и становилось так свободно. Он выдохнул, чуть покашляв. А дым не спешил растворяться в воздухе, как и снег не спешил таять на его черном пальто, как и она не спешила выходить. Дура!
Он поднес сигарету ко рту снова. Этот табачный запах манил его, он словно умолял его, звал к себе, просил еще... Он затянулся еще раз. Она уже не дура, просто долго собирается. А надо ли оно ему? Эти "долгие сборы"? Дым медленно клубился, застилая ему картину перед глазами. Он оперся на бампер своего любименького мерса бледной, с мраморной кожей, рукой, на пальце перстень с черным сапфиром, в серебре.... Ну , не любил он золото! Между пальцев тлело Мальборо , а в голове ни той самой, ни этой другой... Прошло, отпустило....