Месть

Бежать она больше не могла, прихрамывая, перешла на мелкую трусцу и сбавила шаг, теперь уже совсем медленно,
обходя открытые поляны, плелась, низко опустив голову. Силы покидали её с каждой минутой.  Наконец, лапы
подкосились, и она рухнула в густую траву. Вздрагивая всем телом от боли попыталась зализать огромную рану в боку
из которой струилась кровь.
          Она была молодой и сильной самкой, а в логове её ждали четыре щенка – толстые крепыши, еще не познавшие что
такое голод. Несколько лет подряд не было засухи и сильных морозов. Дичи в лесу было много, пищи хватало всем,
казалось, ничего не предвещало беды. Но она пришла. Часто лесное эхо доносило грохот ружейных выстрелов, а ветер
попахивал странным дымком, который не был похож на дым лесных пожарищ. В нем чувствовался, какой то манящий
аромат, от которого начинало посасывать, и выделялась слюна. Теперь, уходя на охоту и оставляя детёнышей, волчица
долго принюхивалась и из целой гаммы привычных с детства запахов, ловила какой-то, очень далёкий, еле уловимый,
незнакомый дух, который заставлял её настораживаться. Инстинктивно  шерсть на холке поднималась дыбом и смутное
беспокойство переполняло её материнское сердце. Это был страх, страх перед неизведанным, никогда не виданным –
страх перед человеком. Он был заложен в неё её предками и предками их предков.
         Скуля от нестерпимой боли, волчица поднялась.  Лапы дрожали, кровь из раны хлынула сильней, но ей надо идти,
идти туда, где её ждут дети.
          Поздней осенью, когда первый раз  в буреломе, под большим, наполовину поваленном деревом, между спутанных
корней она увидела лаз и исследовала его – сразу поняла, это её дом. Здесь, в конце зимы родятся её щенки и им будет
тепло и уютно, а деревья, сваленные и нагромождённые со всех сторон, надёжно укроют от посторонних глаз. И вот сей-
час, её малыши ждут свою мать, которая сутки назад ушла за добычей и до сих пор не вернулась. Превозмогая страшную
боль, она шла, пошатываясь, припадая на задние лапы, перед глазами плыл туман. Иногда ей казалось, что в этом
тумане она видит своих детей.  – Самый старший, который первым появился на свет, был крупный и толстый и когда, иг
рая с остальными он падал на спину, то долго барахтался и не мог перевернуться, потому что был круглым как мяч.
          Ей нравилось наблюдать за их играми. Щенки хорошо подросли, и она специально старалась принести чуть  приду
шеную дичь, что бы та ещё билась. Это были зайцы, куропатки, иногда попадались мелкие грызуны, и сытые волчата не
сразу рвали и пожирали пищу, а долго играли со своей жертвой, что доставляло всем огромное удовольствие.
          Волчица была счастлива – её первенцы растут и набираются сил.  В помёте была одна самочка, родилась она
последней и потому, наверное, была меньше всех, но слабенькой она не была, напротив, резвилась больше своих
увальней – братьев и всегда первой затевала возню и драки.
         
            До логова оставалось уже не так далеко, когда чуткие ноздри волчицы уловили запах человека. Шерсть на холке
поднялась дыбом. Она резко остановилась, но задние лапы вновь подкосились, они уже не слушались её. Рыча, самка
пыталась ползти, внюхиваясь и вслушиваясь в шорохи леса, но постепенно звуки стали сливаться в однообразный гул,
голова упала на передние лапы…
             Глубокой ночью, моросящий дождь освежил её измученное тело, в голове прояснилось, кровь из раны больше не
шла и материнский инстинкт вновь погнал её вперёд к логову. Чем ближе она подходила, тем больше ощущалось 
присутствие человека. Но у неё больше не было страха – была лють, страшная, звериная.

                Вчера утром, когда увлёкшись охотой, она почти уже схватила добычу, а в такие моменты 
осторожность отодвигается на второй план – и это была её роковая ошибка, раздался выстрел. Боковым зрением,
самка успела увидеть синий дымок и силуэт стрелявшего в неё охотника. Неловко кувыркнувшись, она вскочила на лапы,
боли не чувствовалось, только сильный толчок, заставивший сделать  непроизвольный кульбит. Видимо это был шок от
испуга, тело пружинисто сжалось и прыжки, которыми она покрывала расстояние до деревьев были больше похожи на
полёт. 
                И вот сейчас, тяжело раненная, истратившая все силы на дорогу к логову, она сама шла на человека.




                Саня, в леспромхозе  был не на лучшем счету. Несколько лет назад от него ушла жена и он неряшливый,
вечно хмурый и небритый, к тому же еще и запойный одиноко жил в своем недостроенном доме. Когда председатель
зачитал распоряжение на отстрел волков, он кинул недокуренную папиросу, сплюнул на пол и пошел собираться. Вот и
дело по душе нашлось. Он выбрал самый отдалённый участок и один без напарников ушел в лес.  Сегодня был седьмой
день охоты, ровно неделя. На счету семнадцать волков - хороший показатель. Но именно сегодня ему не везло. С утра
эта странная волчица, неизвестно откуда появившаяся испортила и без того паршивое настроение. Стрелял он не
плохо, а тут четыре выстрела и выходит все мимо. Но он же своими глазами видел, как серая громадина взвилась в
воздух, кувыркнувшись в немыслимом сальто. Он совершенно не сомневался, что убил её, но в следующее мгновение,
матёрая самка вскочила и неслась с такой скоростью, что из трёх последующих выстрелов не один не попал в цель.
А хуже всего было то, что водка у него заканчивалась. Пройдя ещё километра три, и не обнаружив свежих следов,
Саня остановился на привал, разложил костёр, что бы наскоро приготовить еду, достал бутылку. Чёрт – ругался он вслух,
последняя. Пил прямо из горлышка, в казанке закипало мясо, а в бутылке уже было на донышке. И тут, со стороны
бурелома, он услышал тявканье и поскуливание.  Сначала подумал – показалось…  Но обойдя лесной завал увидел
волчью тропу. Ага, да здесь ведь логово!  С пьяным азартом он стал разгребать завал. Изрядно подустав, всё-таки
добрался до лаза. Аааа, паршивцы, ну держитесь, вашу волчью мать!  Логово оказалось не очень глубоким, щенки
прижавшись, друг к другу пялили на него в испуге бусинки глаз, поскуливали и трусились. Только один, видимо самочка,
отважно тявкала и рычала, а когда он протянул руку, больно схватила острыми зубами за пальцы – брызнула кровь.
                А, так…!  Он схватил ружьё, но подумав, стрелять не стал и прикладом стал молотить волчат изо всех сил.
Он не видел, куда попадали удары, но чувствовал мягкую плоть, слышал жуткие для человеческого уха звуки хруста
косточек и характерное чвяканье,  на него брызгала кровь. Но он с каким то тупым остервенением продолжал бить.
                Совсем неожиданно, громкий звук выстрела отбросил его на ветки сваленного дерева. В первый момент
Сашка ничего не понял, плечо обожгло огнём. Это выстрелило его собственное ружьё. Взвыв зверем, схватившись за
рану и проклиная всё на свете, он отполз от лаза.



                Предрассветные сумерки дышали прохладой. Серебристый рожок месяца мерк в вышине. А край
неба уже окрашивался в розовый цвет. Волчица осторожно кралась к логову, везде был запах крови. Внезапно она
остановилась как вкопанная. На поляне, где начинался лаз в бурелом, было всё разворочено, и там, под  большой
корягой, лежала,  умирая,  её дочь. Редкие конвульсии  ещё содрогали маленькое тело. Кровь застыла коркой и целый
рой мух, обсиживал открытые проломы на голове. У несчастной самочки, хватило сил выползти из норы, что бы
умереть под открытым  небом. Тела остальных щенков оставались в логове.
                Дикий вой раненой матери огласил лес. Сначала она пыталась облизывать своих детей, подталкивала их
носом, пытаясь разбудить. Потом осторожно выволокла из норы одного детёныша и положила его рядом с самочкой,
легла возле них, как бы предлагая им свою грудь, то залезала опять в нору и лежала там, возле мёртвых малышей,
и вновь шла на поляну, при этом она скулила и издавала рычащие звуки, которые так напоминали рыдание.
                К вечеру, как будто, наконец, поняв, что детям уже ничем не помочь, она, задрав морду вверх завыла.
Долго разносило по лесу эхо  жуткую волчью песню, в которой выплёскивалась материнская боль.
                А потом она взяла след…

               

                На отдых волчица не останавливалась. Пригнув морду к земле, мелкой трусцой, что бы не потерять
запаха, не чувствуя своего тела, не зализывая раны, из которой сочилась кровь, она упорно шла к своей цели. Никогда
так далеко со своего леса она ещё не уходила. Сейчас, пересекая широкие тропы, везде чувствовала запахи людей.
Но это не сбивало её со следа, тот запах, по которому она шла, уже ни с чьим спутать было невозможно.  Она видела
места его отдыха, он начинал выбиваться из сил – ранение давало о себе знать. Но она нигде не останавливалась.
Своего врага ей удалось догнать, почти у самого охот хозяйства. Долго шла за ним по пятам, затем расчётливо обогнав
охотника, притаилась в кустах, на его пути. Сашка ничего не успел заметить, серая тень мелькнула перед глазами,
зубы мёртвой хваткой вцепились ему в горло. Уже заваливаясь на бок под весом матёрой самки, он все-таки, правой
здоровой рукой, успел выхватить нож из голенища сапог и, теряя сознание, два раза вонзил его наугад в придавившее
его, тело самки.

                Они лежали на узкой тропинке, словно любовники, тела их сплелись в неистовых объятиях. Она
приникла к его шее застыв в смертельном поцелуе, вытянувшись  вдоль  тела охотника почти во весь его рост…  И он, крепко обвив её руками и даже одной ногой.
Сейчас, двух непримиримых врагов, мирила смерть!