Полуношник

          Михаилу Якушину


Теней и рук переплетенье
и полунощный разговор,
пока вседневное терпенье
не отметёт вседневный сор
и не устанут за балконом,
вновь оснежённые луной,
деревья монотонным звоном
тревожить полночи покой...
И, замыкая круг старинный
вещей, не названных тобой,
для полноты ночной картины
ребёнок плачет за стеной...
И только тихо, только тихо
находит на дом недолга:
спит за машинкою портниха,
и тускло светится игла,
и настороженно и глухо
напёрсток на столе гудит...
поводят тени краем уха
и льнут испуганно к груди...
О, не суди, не тем мы живы -
сгущается под лампой свет
и в поисках ночной наживы
бросает блики на буфет...
Ночною бабочкой прильнула
глухая темень к щелям век...
рядком составлены три стула,
посапывает человек...
Но невозможно не услышать,
как невозможно не понять:
лунатиком по краю крыши
крадясь, уходит слово вспять...
и лишь под утро в вихре света
умчится за окошко тень,
последний сон нагонит лето,
а с ним предутреннюю лень...
по холодку на дне оврага
зашебуршит опять листва,
а на уме у бедолаги,
как тени, бледные слова...
они то шорохом, то вспорхом,
то сучьев треск, то бой часов...
как голодающий за крохи,
за них свой крест отдать готов...
Так из беспамятства былого,
из летаргических немот
великорусского живого
реченья дерево растёт...
я суеверьями и снами
набит, как записной дурак,
слова же вылетают сами -
косноязычны, как сквозняк...