Первые приметы золотой осени

Шло молодое бабье лето. День в тепле и голубизне небес сиял так, словно душа праведника, вознесенная на небо. На сердце было светло и покойно.
Чуть раньше в кронах и стенах чащ виднелись рябинки золотых точек и окалинки осиновых листьев. Наступала пора золотой осени – древесная даль преобразилась:  уже не отдельные листья, а целые пряди сверкали свежим монетным  золотом.
К реке примыкала чащица, один бок ее горел кленовым багрецом, а другой бок был оттенен еловым сарафаном.
Сухая охристая  хвоя лежала на прибрежной тропе. Река с ленцой текла к синеватому плесу, кое-где стали мелькать золотинки палой листвы.
Листопад еще не начался, но первые вестники уже за неделю оповещают, что скоро роскошные одежды летошней красы лягут пышными коврами к подножьям осенних лесов.
На реке начался листоплав: протекают одиночные листочки, разводы, гирлянды и целые кутасы из лимонных россыпей листопадницы.
По щедрому дару осенних чащ река становится богачкой-купчихой, собирающей несметное богатство в тихих затонах, темных омутах и в заросших лывах.
Мошки толкутся над прибрежными кустами – верный знак  ясной завтрашней погоды. Они словно вернулись в лето – беспечно танцевали в хороводе, но синь-хрусталь прозрачной воды уже не манила окунуться, спасаясь от угарного июльского зноя. Сама река еще держала летний межень: были видны протяжные мели и заплески,  был открыт Тимофеев брод, через который все лето гоняли коров на дальние заимки. Но скоро заосеняет – задождит, тогда река набухнет, вода в ней станет сизо-молчаливой, а лес отразится в ней без прежней удали.
В подлеске ощущается легкое придыхание лиственной прели. Болотные чаши черны торфяной водой. Выхожу на сухой сосновый взлобок – справа открывается великолепная лесная ширь, узко проглядывают речные прогалы с извивами густых боровин.
Душа в такой момент исполняется бесстрастностью, ощущение плоти как бы теряется, все земное немного отодвигается, все небесное, в шапке литой лазури, ближе и доступнее.
Рябинник так обагрил свои плоды, что казалось, одел монисто из кровяники. Кисти его отяжелели и потемнели, а розетка листвы словно беличья лапка с коготками. Чуть за рябинкой нависла старая угрюмая пихта – ее лапник тяжелел как медвежья корлыпа. А заточенная вершина служила верным компасом в ту-солнечную сторону для вольных перелетных птиц.
Дубы с подпалинками, а под лещинником орешки – паданцы, не собранные лесными жителями. В липняке проклевывается  золото такой чистой пробы, что крой им монастырские купола – будет приметно не за один десяток верст.