ГК05-11. 2015 Стихи членов МСПМ

Международный Союз писателей и мастеров искусств

МИРОНЕНКО АНАТОЛИЙ
Председатель Международного Союза писателей и мастеров искусств,
член Союза писателей России
г. Сумы, Украина

УКРАИНЕЦ

От порога и до поворота
я успел без судьбы прошагать,
и спросил тихим шёпотом кто-то:
"А куда ты спешишь убегать?"

От себя ли бежал, от России?
Я и сам не пойму, что сказать?
Однозначно, что мне не по силе –
не под силу мне дальше бежать.

Стали лёгкими ноги и руки,
но тяжёлою стала душа –
я вчера добежал до излуки –
не пойму, а куда я бежал?

И назад не вернусь – стало стыдно,
и ни зги не видать впереди.
Вслед за мной Украина – обидно –
непутёвые ищет следы.

ПОЧЕМУ?

Я б родился и дважды, и трижды
под луною и солнцем, чтоб жить
и служить настоящей Отчизне,
а искусственной надо ль служить?

Той, что руки ломает и ноги,
той, что душу на клочья рвёт,
а потом стережёт на пороге
и бодается, и ревёт...

Каждый день обнимает насмерть,
четверть века уже поди,
каждый день говорит мне: "Мастер,
Не пиши про мои дожди.

Не пиши обо мне снегами,
гололёдами, не пиши..."
А какими ж писать стихами
мне из самой, скажи, души?

Королей выбирает свита,
и танцует голый король...
Так куда ж подевалось жито?
Так куда ж подевалась соль?

Жито – дьяволу, соль – на раны...
Мы – не люди, мы – хмыз людей.
Лучше б сразу родиться пьяным,
но не трезвым в стране своей.

Я б родился и трижды, и больше...
На Днепре, на Десне, на Сейму!
Но не в Англии, но не в Польше...
Объясните мне, почему?

ВАЛУН

Промчались годы вместе с городами,
со странами и с бывшими людьми.
Несёшь  в руках огонь ты, но не пламя
и пламя без огня несёшь в груди...

А что ещё изменится на свете?
Историю ты носишь, как щенка,
но твоего щенка чужие дети
из рук хватают с целью дать пинка...

Как вышло, что в твоей стране теперь
из кровных дети выросли в чужие?
Растёт и из щенка не друг, а зверь,
и полностью ослеп оглохший Киев.

Промчатся годы вместе с городами,
со странами и с бывшими людьми.
Как унести с собой тяжёлый камень,
который валуном лежит в груди?

МАТВИЕНКО ЕЛЕНА
Член Международного Союза писателей и мастеров искусств,
член Союза писателей Беларуси,
г. Гомель, Беларусь

У ПОДНОЖИЯ ГОРЫ

Покорю в боевом настрое
все вершины я, а пока
у подножья горы нас трое:
я, любовь и моя тоска.

Выжгла в прошлое все тропинки
солью-горечью слез тоска,
ни былиночки, ни травинки,
ни цветочка, ни колоска.

Ни зелёной живой полоски,
ни серебряных  звонких  струн,
только хриплые отголоски
плача в полночи полных лун…

Страшно: кубарем в ту пустыню
я скатиться могу опять,
если солнце моё остынет,
если время вернётся вспять.

А любовь мне воркует сладко:
"Посмотри, как прекрасна высь!
Вместе двинемся без оглядки,
лишь от прошлого оторвись.

Красота – не окинешь взглядом!
Налюбуемся – запоём.
Коль оступишься – буду рядом,
если праздновать, то вдвоём…"

Только я вот чуть-чуть устала
жечь мосты и растить мечты.
Мне бы высадить для начала
на сожжённой земле цветы.

Что потом – не моя забота.
Летний дождик продолжит труд,
и тюльпанов цветные фото
вспышки боли в мозгу сотрут.

И тогда в боевом настрое
вознесусь я за облака…
А пока нас, как прежде, трое:
я, любовь и моя тоска.

* * *

В этой точке планеты рифмуется
счастье с городом. Может, затем
мы гуляем по узеньким улицам –
по страницам событий и тем
в предвкушенье свершенья пророчества.
И от пламени маковых щек
тает лёд моего одиночества.
И потертой души вещмешок
наполняется чувствами новыми.
Смотрим вдаль со стены крепостной.
Время тщится бороться с основами,
да не ценится слой наносной.
Я дойду, докопаюсь до истины,
разгадаю следы на песке,
чтобы сердце с любовью, мой искренний,
рифмовать на твоем языке.

ДАЛИ

Я помню, в детстве, наперегонки
крутя педали,
мы мчались мимо леса, вдоль реки
в иные дали
за радугой, что выгнулась, как зонт,
над мокрой стежкой.
Казалась, очень близко горизонт,
ещё немножко…

Но радуга затем сплелась венком,
чтоб мы гадали,
куда она плывет за окоем,
в какие дали.
По-прежнему пьянит в грозу озон,
как жизнь без фальши,
но стал не то что ближе горизонт,
а даже дальше.

Сверкают в жизни обе стороны
одной медали,
но наши  будни и цветные сны
тревожат дали.
Мы достигаем жизненных высот
и, между прочим,
становится  всё выше горизонт,
а дни короче.

Невольно проверяешь каждый раз,
рука тверда ли,
силён ли дух, остра ли зоркость глаз,
чтоб видеть дали.
И, видно, в том особый есть резон:
пока мы дышим,
стремиться вдаль, где новый горизонт
лазурью вышит.

БЫВАЕТ...

Бывает: неба серое суконце
струит дождём, и нет воде конца,
но вспыхнет, как полуденное солнце,
дурацкая улыбка в пол-лица.

Среди забот, без видимой причины
В Бог весть каком неведомом краю
и видятся мне лица – не личины,
и я пою – от радости пою.

Случается: средь хлябей и тумана
видна дорога и тепло в груди,
и цель ясна, и вера не обманна,
и радуга сияет впереди.

ЛЮДМИЛА ГОНТАРЕВА
Член Межрегионального Союза писателей Украины, член Союза писателей России,
г. Краснодон, Луганская Народная Республика

* * *

Остаётся всего лишь молиться и ждать,
что метель не собьёт нас с дороги.
Опускается снег на зеркальную гладь,
словно конь на усталые ноги.

Раскололось стекло, и растрескались дни –
ни к чему фолианты столетий.
Снова цирк шапито зажигает огни,
за столом наливают по третьей…

А в мышиной стране в шесть-пятнадцать подъём.
Бутерброд, сонный чай и – на службу.
За отвагу и смелость шестую нальём,
а седьмую, восьмую – за дружбу…

Всё метель и метель – прячь под шапкой глаза,
прячь улыбку, и чувства, и муку.
Заметает зима запредельное "за",
колыбеля печаль и разлуку.

Остаётся искать эту тонкую грань.
Сумасшествие… Сумрак… Расплата…
Снова Книгу всех книг не спеша пролистай
от эпиграфа и до заката.

Сердце бьётся о лёд, значит, будет весна,
хлынут ливни из скважин замочных.
И полковник дождётся из дома письма,
чтоб читать его вслух между строчек.

Остаётся всего лишь молиться и жить,
свято веруя – время излечит…
Но пульсирует Вечности тонкая нить
неподкупно, бесстрастно, беспечно…

* * *

Мы войну объявим только завтра
на рассвете, когда солнце всходит...
На муку талоны, спички, сахар
и моя записка на комоде.

Добровольцем ухожу – смотрите –
в регулярные войска санчасти.
Занимай места в партере, зритель:
я спасаю раненое счастье.

Извлекаю день из-под обломков…
Красный мак и белые одежды…
Бинтовать разлуку так неловко,
так туга повязка – струны режет.

Приручив дыханье тёплых пальцев,
ощущаю боль как неизбежность.
В организме убывает кальций.
В перестрелке убивают нежность.

После взрыва – гулкое затишье,
крика своего уже не слышу.
Вспоминаю лето: вишни, вишни,
и закат багровым соком вышит.

Пусть зима забьёт крест накрест ставни,
осень взглядом мой состав проводит.
Я уйду внезапно, но оставлю
для тебя записку на комоде.

* * *

Мне всё равно погибнуть суждено.
Минутой позже – веком раньше:
я – слишком слабое звено
для лицемерия и фальши.

Измена источает яд,
пульсирует победы рана.
И стрелы вряд ли пощадят
прикованного Себастьяна.

Всё повторится вновь и вновь!
И снова сил смотреть не хватит
на землю, втоптанную в кровь,
на наготу в объятьях платья.

Всё повторится. Вновь сгорю
от темноты слепящей света.
Опять великому царю
судить опального поэта.

Всё повторится. Даже грех,
что время излечить не может,
хоть мир давно не стар, но ветх,
с младенчески невинной кожей.


СОРОЧКИН ВЛАДИМИР
Секретарь Международного Союза писателей и мастеров искусств, Председатель Брянского регионального отделения Союза писателей России,
г. Брянск, Россия

БРЯНСКИЕ ВОЛКИ

Ушедшие поэты… Стали строже
с годами лица их, и судеб миг.
Дрожжи;н, Денисов, Козырев… Но кто же
из них дороже? Холодок по коже
проходит, лишь подумаю о них…

Стихи их были, точно, с кулаками,
с клыками даже – от избытка сил
и от любви, копящейся веками…
Не зря в романе брянскими волками,
любя их, Юрий Фатнев окрестил.

Они до жизни были очень хватки,
ложь не терпя, не ластясь ко двору…
Ты знал все их ухватки и повадки,
знал цену дружбе, с этим всё в порядке –
знал, как никто – свой в стае, и в миру.

Просты в быту, но в творчестве вели;ки,
они прошли по жизненной меже
красиво, трудно, в лёгком кураже…
Благодаря тебе живут их лики,
их голоса звучат в твоей душе.

Поэт, как волк, охотится ночами
на строчки, устремляясь к небесам,
один в своём неведомом начале.
Они ушли, а волки измельчали –
не те уже волчата, знаешь сам.

Пред творчеством твоим снимаю шляпу.
И серым братьям отдавая долг,
пойдём и мы в их стаю, по этапу
когда-то, по невидимому трапу…
Позволь пожать твою большую лапу,
мой милый друг, последний брянский волк!

КАКОЙ ПОРТНОЙ...

Какой портной в пресветлой горенке
под шорох ветра и планет
смог без сучка и без задоринки
сшить воедино этот свет,
соединить сиянье месяца
и синеву звенящей мглы...
Посмотришь – жизнь твоя поместится
на острие его иглы.

ДВА ВИТЯЗЯ

Сузилось небо как сеть.
Сжалась звенящая высь.
Там и сошлись, где не грех умереть.
Только на том и сошлись.

Накрепко сшиты копьём и мечом
жизни и смерти края.
Первый спросил у второго: "А в чём
верная правда твоя?"

И он услышал в ответ тетиву
жгучую, как суховей:
"Правда моя, что пока я живу,
правды не будет твоей".

НА ЛОВЦА...

На ловца и свет бежит
в вечном поиске ответа.
Как же всё же трудно жить
на границе тьмы и света.

И всегда искать своё,
видеть в будничном иное.
Свет начертит бытиё,
мрак допишет остальное.

Взгляд спасёт былые дни,
прошлым ставшие отныне.
Нам лишь крайности даны,
а душа – посередине.

Но дано лишь ей одной
нашим зреньем и устами
колдовать над полумглой,
разговаривать с тенями.

Быть, творить, бороться, знать,
чтоб во мгле пути земного
тьме забвенья не отдать
свет немеркнущий былого.

СЕВЕР ЛЕОНИД
Секретарь Международного Союза писателей и мастеров искусств,
член Союза писателей России и Союза писателей Беларуси,
Неклиновский район, Ростовская область, Россия

ЧТО С НАМИ, БРАТ?

Что с нами, брат? Близнец мой кровный!
Наш отчий дом уже горит,
и клин вражды и лютой злобы
вогнал меж нами хитрый Смит.

За веру ставили нас к стенке
веками –  лях, француз, пруссак,
и Ковалёва с Коваленко
всегда считали за собак.

Для них мы – недочеловеки:
"psia krew; bad russian; russisches schwein" *
Тебе сулят щедрот телегу?
Карман пошире подставляй!

Ты думаешь, они забыли,
как мы их били и не раз?
И веришь, что у сытых рылом
тебе есть пайка про запас?

Мы рвём друг друга на портянки,
а в отчем доме дурь и шмаль…
Твой сын, он мне родной племянник,
всё скачет, "вiн вже не москаль"? **

Спина к спине любую свару
мы побеждали, а теперь
плюём друг другу харя в харю
и заколачиваем дверь.

Не лучше ль тяпнуть по единой,
покаяться, как на духу,
и под "Катюшу" с "Черемшиной"
напомнить Смиту "who is who"***

Ну, поскублись… Так мы ж родные!
Переяславль – не Майдан,
казачьи клички родовые
нам раздавал ещё Богдан!

Что с нами, брат? Сидим, как мыши,
а отчий дом тиранит шваль...
Пойдём-ка в Киев и напишем:
"Здесь были Коваль и Коваль!"
_________________
* psia krew (польск.) – собачья кровь
   bad russian (англ.) – плохой русский
   russisches schwein (нем.) – русская свинья
** вiн вже не москаль (укр.) – он уже не москаль
*** who is who (англ.) – кто есть кто

ХОЛОДА

В любой мороз поднимем по единой
за триединых сорок сороков,
за Батькивщину, Родину, Радзиму,
за бульбашей, кацапов и хохлов!

После Русской весны заскребли холода,
подморозило души и лужи,
рубль зябко дрожит, а народ, как всегда,
от прогноза ворчит, но не тужит.

Не поймут за бугром, как, имея долги,
можно Святки гулять без оглядки?   
Как в крещенской купели смывают грехи
нагишом, под гармонь да вприсядку?

Запад грозно шипит: "Подошли холода!
Вы куда на скрипучей телеге?"
Много лет ниоткуда мы шли в никуда
и я радуюсь ветру и снегу.

Никогда не понять забугорным "бла-бла"
то, что совесть не знает законов,
потому на церквях золотим купола
отбивая земные поклоны.

Холода – ерунда! Холода – не беда!
Коль пришли холода, значит сдюжим!
Кто гоним, но терпим – духом не сокрушим
перед скопищем чёртовых дюжин.

Никогда не понять никакой немчуре,
англосаксам, чухонцам и ляхам
то, что наша земля самому сатане
у Всевышнего вымолит плаху!

ЧУЖОЙ

Я здесь чужой… Но всё родное,
в тиши полесских медуниц,
щемит моё пережитое
под вздохи перелётных птиц.

Чужой среди отцовской нивы!
Над хатой бусел закружил...
Я глажу робко, сиротливо
сосну, что в детстве посадил.

А напоённый житом* ветер,
сдувая тягости песок,
мою кручину заприметив,
прошелестел: "Не плачь, сынок!"

Душою, наголо раздетой,
лью сокровенные слова...
 Рисует грусть строкой поэта
славянской боли кружева...
_______________
*жито – рожь

ПЛАНЕТА ВАЛЬСА

Что прожито – не потеряно
в прибитой быльём пыли.
Мы шли напрямик, мы верили
и сделали, что смогли!

Февраль серебрится инеем
и юность опять, как минимум,
всех снова зовёт по имени,
вскрывая тепла запас.

Пусть возраст степенно хмурится
и прежняя стать сутулится,
идёт по знакомой улице
наш дружный десятый класс.

Давно отыграли в "классики"
и перечитали классиков,
и, как повторяла классная,
мы знаем, как дважды два,
что детство рисует рожицы,
что минусы в плюсы множатся,
что мамы за нас тревожатся,
а совесть всегда права!

Года по перилам катятся…
Здесь в школьном неброском платьице
восторженной одноклассницей
жила и живёт любовь.

Здесь каждый вздохнёт волнительно,
"Спасибо!" сказав учителю,
и вальс закружит стремительно
планету выпускников.