Завтра мама приедет

Судьба, в лице моей любимой мамы,
пером газетным укрощавшей зло,
свезла меня неблизкими путями
в далёкое сибирское село.

Мне, как я помню, было что-то десять,
и в летние каникулы мои
она решила, что со мною делать:
жизнь показать от города вдали.

Мы бросили пожитки в чьём-то доме,
и мама побежала по делам,
а я, - делить с посёлком незнакомым
безделье с любопытством пополам.

И, взяв литературу на пригорок,
я погрузился в книжный мир чудес. ...
Из-за пригорка, очень даже скоро,
вдруг выглянул немытый тощий бес.

Он раза три показывал мордашку,
пугливо прячась в длинное пальто,
потом приблизился, хоть, видно, было страшно,
спросил меня тихонечко: “Ты кто?”.

Я объяснил. Он капельку помешкал,
сказал: “Я – Костя. ... Значит, городской!?”.
Добавил: “Тут живёт девчёнка здешняя,
да с Ленинграда. Я пойду. Ты стой.

Он убежал, а я отдался книгам
и не заметил, как вернулся он
и девочку – блондинку, с дивным ликом,
привёл на мой согретый солнцем склон.

В наряде из марлёвки с пряжкой красной,
с бантом в причёске, в старых башмаках, … –
она была нелепа и прекрасна,
остановившись робко, в трёх шагах.

Мы познакомились, она сказала: “Лена.”. 
Я, кажется, спросил, в который класс
она пойдёт по осени. Мгновенно
вмешался Костя: “Школа-то у нас

четырёхлетка. Кончили, кажись!” –
и мне шепнул: “Скажи, что завтра мама
приедет к ней. Скажи ей. Ну скажи ...”
Хоть, я со слов чужих, не пел упрямо,
но повторил, балбес: “Послушай, Лен,
к тебе, слыхал, приедет завтра мама.
Мне Костя рассказал.” – и ошалел:

Слова мои, как плеть, хлестнули Лену.
Лицо её всё сморщилось для слёз
и вдруг преобразилось и мгновенно
безумием мечтательным зажглось. ...

Пошла от нас, как начиная бредить,
всё повторяя: “Завтра мама приедет.
Завтра мама приедет. …”.

Сбежал бесёнок – Костя. Испарился.
Вернулась мама, пристально взглянув
в мои глаза: “Ну как, повеселился?” …
Промямлил я, чтоб как-то снять вину,

про Лену. Мама жёстко промолчала.
Потом, когда наш “газик” начал ход,
мне рассказала сухо и с печалью
историю Елениных невзгод.

Елену вывезли дорогой сто один,
в сорок втором, по Ладожскому озеру.
Потом – в Сибирь, под паровозный дым,
везли, - не потеряли и не бросили,

а поселили в русский дом, – в семью -,
с её трудами, радостью, печалями ...
И мать нашла её в конце Войны – свою –
мотаясь от надежды до отчаянья.

Собрав деньжат, подарков и еды,
садилась в поезд, в пёстрый русский табор.
Была так счастлива, беспечна, что беды
не чуяла, когда попала в тамбур

отметить Радость да и покурить
с весёлыми попутчиками вместе. … 
Удар ножа сумел ей рот закрыть,
смех оборвав и жизнь на этом месте.

А перед тем, со станции в пути,
она послала телеграмму дочке:
“жди завтра утром знаю как найти
люблю тебя хочу увидеть очень.”