Беспробудный Завет

Как ветра поздней осени кутали землю в снеги,
да утраты коптили их, злым угольком обуты, –
я проснулся с утра никем, ибо больше – некем,
никотиновой сутрой разбуженный в царстве Будды.

В никотиновом сумраке каждое просветление –
преступление, приступ тления сердца-фильтра,
затянувшего выдох в камерном исступлении:
в бесконечности дублей конечного, в общем, фильма.

Эта ретроспектива, лишённая напрочь ветра
перемен, как жратва в вонючей пельменной – вкуса,
опечатана жизнью с обратной стороны конверта:
так безадресность чувств выдают за свободу курса.

Курс подмена свободы безвольем: валеты валят
грех алчбы вит-аминя на дам – и, Адаму в пику,
белый джокер, кислятину выплюнув, зарывает
семя в грунт, выгрызая с мясом сюжет-копирку.

Чтоб не раком безрыбья, но – соком воздать суккубам,
внемля бедам невест: белизною от них зависим,
спектр был честен. Но песенка спета – и мысль сугубым
сумасшествием рвёт из подкорки на гладь залысин.

Память сточится временем! Слово – последний остов!
Лучше новый потоп, чем инерция: жизнь глагола
есть попытка обнять необъятый доселе остров,
где живёт человек на руинах всея благого.

Он, придавленный камнем, стыдится великой ноши.
Он, придавленный Ницше, безбожно устал, понеже
внешний ветер заладил дуть про одно и то же,
осушая насмешливо слёзы одни и те же. 

...Беспробудный завет атеиста, а не еврея,
истекает в ноябрьскую ночь ледяными лужами.
Я хотел бы увидеть прошедшее мимо время,
когда эти стихи хоть кому-то бывали нужными.

Ноябрь 2015