ПОЗ ДНО черновик

Силы тают воском, от привычного взаимонепонимания,
Настоящая боль и беда приходят без стука и напоминания.

В зимние сумерки, так хочется еще, хоть немного солнышка.
Кажется, так невозможно, не просто устал, а дошел до донышка.

Хочется жить, ощущать себя искренним, значимым,
Но как-то вокруг неуютно, и все не то, не того качества.

И почему-то опять ничего не выходит, не получается.
Разговор со старым другом в прах разлетается.

Не спасает уже молчанье, без души, равнодушное, гордое,
Как веревка над пропастью, тлеет шнуром бикфордовым.

Ох, как же устал я быть добрым, простым и внимательным.
Улыбаться, и прятать свой взгляд, чересчур проницательный.

Чтоб никого не задеть, не обидеть, и чтоб самому не обидеться,
Лучше уж совсем не разговаривать, не знаться, не видеться.

Машинально как-то, напрягаются желваки,
Когда видишь чьи-то чугунные кулаки.

Ведь неудобно быть просто честным,
Когда взгляд человека напротив, несчастного,
                зашорен местью.

За свою, погубленную когда-то, молодость,
За то, что жизни овчинка, неожиданно съежилась.

За свои неподдельные страдания,
За свое мучительное непонимание,
И наивные глупые, никому не нужные, старания.

Эти чужие глаза наполнены страхом и гневом,
Злом невольным, как отсветом зла чужого.
Глаза, которые мстят за свои несчастья,
                поддых.
Первому встречному, хуже выпада ножевого.

Но кому и за что, по какому праву?
                И крыть-то нечем…
Но он знает точно, уверен, что так и надо.
И ему на минуту, вроде, становится легче.
А дальше снова тупик, ничего не радует.

Откуда ты взялся, куплет озорной, бесшабашный?
Тебе подпевает проснувшийся морок вчерашний.

Карточным домиком жизнь рассыпается,
Ничего хорошего не начинается.

На пути оказался осколка кто-то, брызнули слезы.
Теперь он затих и лежит в неудобной живому позе.

Кровь вытекает густой кока-колой,
Из пробитого пулей пластика.
И собака взъерошенная, скулит и к нему безнадежно ластится.

А ему нормально, и уже ничего не важно,
Просто чуть-чуть неуютно и как-то влажно.

Душа, наверное, уже где-то там. В созвездии Ориона.
И уже не жалко ему себя, тихо-тихо мимо идут вагоны.

Ветер колет настырно щеки и дым выедает сердце, пусто в его глазах.
Поэтому надо быть терпеливым, он нехотя может, что-то не то сказать.

Он не видит меня, открытыми настежь глазами,
Не понимает, зачем ему это все, сейчас рассказали.

Взгляд его оглушен невозможностью видеть,
Подходи, если хочешь попробовать, его обидеть.

Рваную рану, теплый еще, беззащитный комочек,
Часть распавшейся, полсекунды назад, вселенной.

Очень важной кому-то. Она навсегда распалась…
Она так хотела быть живой и бесценной,
Ничего не осталось…

Огнем покорежены плиты бетонные, топорщится арматура,
Непоправимо и грубо кем-то оборвана музыка – архитектура.

Отражается капля мира, в дымящемся зеркале гильзы, латунно-блестящей.
Кто-то взял себе право решать и карать, будто он настоящий.

То, что было мгновенье назад, трепетным чувством, мыслью, живым дыханьем,
Запеклось неизбывным горем, загублено грубым огня полыханьем.

И уже где-то там между Ригелем и Бетельгейзе, в созвездии Ориона,
Плачет, с нами навечно, страдающая Мадонна.

Привычно усталые пассажиры метро, глядят тревожно.
Что за звук страшный? Сдвинуться невозможно.

Но нет, повезло пока, облегченно выдохнули и вздохнули,
В кого-то другого там, далеко, вошли звенящие пули.

По дорожке скользкой иду, ледяного, насквозь продуваемого сквера,
Слезы в горле почти уже высохли, какая там, к черту, вера!...

Кажется, пусто в груди и тоска неизбывная выиграла,
Неужели и правда, душа окончательно выгорела?

Земля ползет из под ног, рыхлым теплым мороженым, чужая и неуместная.
Крутится в мозгу оцепеневшем, зудит мелодия, навязчиво пресная.

Зачем здесь зелень, деревья в снегу совершенно лишние…
Радость странна и нелепа, ядовито горчит, как вино прокисшее.

Зыбкая тишина звенит, вязкой сетью томит, нависшая.

В мире испорченном, сером, где нет чести,
Подлость и зло навсегда вместе.

В мире, насквозь пропитанном ложью,
Кажется, что уже ничего не возможно.

Где кроме зла и силы,
Остались шальные пули,
Которые совесть скосили.
Забрали все. И ничего не вернули…

Осколки мира, рвущие плоть сердца, бьющегося снова и снова.
Напрочь! Еще одна, последняя? Основа…

Рассыпается память, спекшимся бурым песком,
Если пнуть ее, походя, кованым ботинка носком.

Рассыпается карточный домик грез, смеха и сквозняка.
Разрываются жгучей молнией, черные облака.

Разрывается лучик нежный от сердца к сердцу,
От души к душе.
Поздно… Теперь это просто мишень.

Смерть здесь всего лишь цифра, в немыслимом вираже.
Счетчик несется бешеный вскачь
                и ни-че-го не ва-жно уже…

Кто-то беспомощно курит.
На экране мертвая пустота рябит.

Чудится, где-то гуляет буря,
Издалека свербит.

И не важно, кто мы и где,
                есть мы еще, или нет.

Память измята болью,

В пламени, пачкой корчится, от сигарет.


2015