Мемуары Музы

Описывая свои воспоминания, я постараюсь не упустить какую-либо  неприметную на первый взгляд, но могущую оказаться совершенно необходимой  подробность, из-за отсутствия которой, моё выстраданное  повествование может расшататься или даже, упаси Господи, рассыпаться, словно неумело обожженный глиняный кувшин.
    
     Когда на безмерной и  гладкой как мрамор ладони Отца тончайшие нити белого света  сплелись в ослепительно яркую сферу, множество вечных сущностей, занятых   добросовестно бессмысленным мельтешением, замерло  в предвкушении чуда.
      Сфера приподнялась над ладонью и, вращаясь, достигла такой  частоты оборотов, что какое-то время   казалась неподвижной. Однако чуть заметно трансформируясь, она, в конце концов, превратилась в  миниатюрную полупрозрачную фигурку. Это было моё новорожденное тело со сложенными за спиной, ещё  слипшимися крыльями.
     Так я появилась на свет…Во всяком случае, это то немногое, что я узнала о своём рождении со слов  Отца, вдобавок подтверждённых  угодливыми кивками его ангельского окружения. Смею предположить, что, истинный процесс творения, известный лишь  Создателю, так и останется тайной за семью печатями на веки веков.
      Мой первый вздох провалился в пустоту неподвижной Вселенной,  которая в ту пору представляла собой спаренные  воедино время и  пространство, а её мёртвая тишина огласилась моим младенческим криком – продолжительным камертонным «ля». Этот непроизвольный крик и явился тем самым Словом, впервые прозвучавшим в  космосе и о котором в дальнейшем будет упомянуто в ваших  священных книгах. Музыкальное звучание моего голоса так растрогало Создателя, что он решил назвать меня Музой.
      На мерцающем облаке, рядом с личными  покоями  Отца  седокрылые архангелы занимались  моим воспитанием. Они выстраивались вряд и, склонив головы в одну сторону, читали скороговоркой заученные нравоучения. Иногда мощный отцовский храп заглушал их монотонные голоса, а я, еле сдерживая зевоту, незаметно загибала пальцы и  в тысячный раз пересчитывала складки на  их  лилейных одеждах. Этим и  ограничивались  мои  детские забавы. Тем не менее, я была прилежной ученицей, а монотонность бытия воспринимала, как данность, поскольку  другие раздражители тогда ещё  просто не существовали. Но временами, спасаясь от нудных воспитателей и их надоедливых наставлений, я уединялась, скрываясь в первой попавшейся туманности. В её непрочном и быстро рассеивающемся  укрытии я давала волю своему богатому воображению, которое  уносило меня  в мир фантазий. И тогда  скудные события  моей жизни  перемешивались, словно карты в колоде и, раскладываясь в причудливый пасьянс, создавали другую, незнакомую, но весьма привлекательную действительность.
       И я, увлекаемая предчувствиями, погружалась в грёзы и  мечтала, мечтала о чём-то необыкновенном, о чём-то будоражащем, хоть это что-то ни осмыслить, ни сформулировать в ту давнюю  пору мне не было дано.
      Я часто вспоминаю  дни Великой Суеты, когда с грохотом отделив пространство от времени и воодушевившись увиденным, Отец буквально нашпиговал гигантский, тогда ещё пустой Космос миллиардами сот-галактик, в которых загорались  светила, а вокруг них  начинали плавать разноцветные шары, называемые теперь планетами.
      – Я дарю тебе один  из этих загадочных миров. Выбирай любой, – сказал он, целуя меня в макушку,  и я, окружённая  многочисленной свитой наставников, носилась, как угорелая, от одной планеты к  другой.   
      Неприметная  бусинка тверди,  находившаяся в самой дальней  галактике, чем-то  привлекла меня: то ли  своим игрушечным размером, ведь  по сравнению с кружащимися исполинами  она  действительно выглядела игрушкой, то ли  своей аристократической загадочностью – густой слой туманной атмосферы сеточками кружевных  вуалей окутывал её изящный овал. В общем, как бы там ни было, каждый свой планетарный вояж я заканчивала двумя-тремя витками вокруг полюбившейся планеты.      
      Отец одобрил мой выбор и тут же принялся совершенствовать облюбованную мной Радагу. Да, да,  не удивляйтесь, именно так  в те далёкие времена я назвала лазурно голубую сферу. Ра-да-га – божественный дар.  И только, спустя миллионы лет после трагических событий изменивших ход истории, богоизбранный шар стал называться Террой или Землёй. Название куда более приземлённое, не правда, ли?.. Но об этом я напишу позднее.
      Отец отшлифовывал Радагу, как ювелир шлифует бриллиант, обещая превратить её в райский уголок.
      Тогда  я впервые стала свидетелем одного из величайших  преображений, неоднократно происходивших  во Вселенной, как  задолго до моего рождения, так  и на протяжении всей моей бесконечной жизни.
     Отец был сосредоточен и напряжён. Каждое своё творение пристально разглядывал и только после тщательной проверки и внесения редких изменений удовлетворённо кивал головой, хвалил созданное  и начинал готовиться к следующему  проекту.
       Под рыхлым слоем  радажского небосвода вовсю шёл грандиозный ремонт. Растрескавшаяся каменная твердь заполнялась водоёмами, вблизи которых, пока ещё бесцветная растительность, пробивая почву, днём тянулась к горящему над планетой огненному шару, а ночью, кутаясь в расползающуюся тьму, освещалась тусклым небесным светильником. Вода и  растения становились приютом для  странных, амёбообразных  существ, среди которых фланировали, словно привидения, полупрозрачные лемурийцы –  четырехрукие и двуликие гиганты. Эти удивительные создания были бесполыми,  обладали мыслительными способностями,  питались энергией космоса и, шевеля подобием крыльев, даже пробовали летать, а, в случае опасности, теряли свою мизерную плотность и  становились совершенно невидимыми.
    Пытаясь сдружиться с лемурийцами, всё своё свободное время я проводила на Радаге, однако, несмотря на долговечные  попытки сближения, дружбы  между нами не возникло и, откровенно сказать, уже спустя  несколько столетий,  я стала терять интерес к этому аморфному населению.
      Но внезапно всё изменилось. Простые одноклеточные  существа, распространившиеся по всей планете, начали стремительно развиваться. Преображаясь, они увеличивались в размерах и  принимали  разнообразные и невообразимо причудливые  формы. У животных и лемурийцев появились  зачатки  гермафродитизма. Организмы и тех и других стали вырабатывать гормоны, их тела  понемногу заполнялись  костями и мясом, кожа грубела,  а по разветвляющимся артериям некоторых особей даже потекла горячая кровь. Случились ли  эти  перемены  в результате срочного вмешательства Отца, или   эволюция  была   плановым процессом, я не знаю, но это и не столь важно. Главное, что в соответствии с желанием Отца, всё живое на планете обзавелось плотной материей, наделённой различными органами чувств, среди которых особо выделялись чувство вожделения и  животный  голод.

      Знойные лемурийцы стали растрачивать скопившуюся физическую энергию, совокупляясь со всем, что движется, после чего мчались   восстанавливать её, забираясь в кущи папоротников и гинкго  и жадно пожирая их смачные листья.         
      В итоге на Радаге стали рождаться исполинские  ящеровидные твари. А сами лемурийцы, потеряв крылья и часть конечностей, превратились  в длинношерстых  обезьяноподобных существ и довольно быстро  дегенерировали умственно и ментально.
      Однако несколько тысячелетий эволюции всё же облагородили их внешне и даже вернули в их мозги, почти  полностью утратившие зачатки интеллекта,  некий прототип рассудка. Сгорбленные, они уже передвигались на двух ногах, выискивая в мягком тропическом грунте твёрдые камни. Их звериный рёв всё чаще сменялся гортанными возгласами, которые иногда складывались в звуковые цепочки, отдалённо напоминающие  членораздельную речь.
      Животный мир планеты продолжал видоизменяться.
      Появились крылатые ящеры. Они поднимались высоко в небо и парили над океаном переполненным рыбой, а потом камнем падали вниз и взмывали в воздух с  добычей в клюве.
      О том, что живые существа Радаги  уже давно не бессмертны, и многие из них стали хищниками, я старалась не думать. Однако природа не унималась, упрямо разыгрывая передо мной невыносимые сцены жестокости, и я решила дождаться подходящего момента, чтобы спросить у Создателя, почему существа, созданные им  по подобию нашему, со временем превратились в убийц?
      Пока я обдумывала разговор с Отцом, произошло событие, которое, не только изменило ход истории, но и повергло меня в депрессию, к счастью, продолжавшуюся всего несколько столетий.
      Лемурийцы, или как Отец назвал  их впоследствии,– питеки, занимая новые территории Радаги,  селились обособленными кланами. Они охотились на ящеров и мамонтов, учились делать запасы пищи на зиму и строить жили¬ща, созда¬вали постоянные поселения по долинам рек, но избегали лесов, так как боя¬лись живущих там хищников. Все было бы хорошо, если бы кланы не вели непрерывную борьбу друг с другом.
       Отец считал своей обязанностью заботиться о благополучии радажских обитателей, поддерживая на планете тёплый климат Вечной Весны. Тем не менее, наблюдать миллионы лет    за поведением своих творений, и видеть, в основном, кровавое месиво,–  в конце концов, так надоело разочарованному Творцу, что он решил очистить планету от воинствующих существ, так и не сумевших подняться над звериными инстинктами а, заодно, избавиться и от непомерно тяжёлых  и неповоротливых ящеров. Ему было очевидно, что предки-лемурийцы несмотря на аморфность тел, были значительно одухотворённее своих потомков - питеков, а это значило, что эксперимент так многообещающе начавшийся зашёл  в тупик, провалился и его  необходимо прекратить.
   Однажды, когда я собиралась отправиться на Радагу, передо мной внезапно появился Отец, сопровождаемый группой верноподданных старейшин. Он преградил мне дорогу, нежно обнял и, сказав, «ошибки надо исправлять»,–  сдул со своей  искрящейся ладони крошечный  металлический шарик. Улетая в пространство, металл разрастался, превращаясь в  огненное небесное тело, которое стремительно неслось по направлению к Радаге, оставляя за собой хвост дыма.
      Вырвавшись из рук Отца, я инстинктивно бросилась вдогонку за раскалённым шаром. Заметила, как Архангел взмахнул крыльями, выражая готовность догнать меня, но Отец остановил его:
      – Пусть летит!
      Я понимала, что мой непроизвольный поступок может вызвать вполне обоснованный гнев Отца, но, откровенно сказать,  в тот момент я меньше всего думала о своей неожиданной своенравности и уж, тем более, о её последствиях. «Спасти Радагу», – вот что гнало меня вперёд без оглядки – по сути, напрасная надежда наивного ребёнка. «Только бы успеть, – думала я, – только бы успеть».    
      А тем временем пылающий шар приближался  к моей любимой планете, обитатели которой  ни сном, ни духом не ведали, что их жизнь висит на волоске.
      Когда прогремел взрыв, меня, почти оглохшую, отбросило назад, а  потоки горячего воздуха швыряли моё  беспомощное тело из стороны в сторону и нещадно жгли кожу.
      Заплаканная, с опалёнными крыльями  и кровоточащими ожогами я возвращалась к Отцу.  Искренне раскаиваясь в содеянном, я  клялась самой себе, что впредь  ничто не заставит меня усомниться в правильности отцовских решений и в его безграничной власти  над им же сотворенными добром и злом. 
      Клятвы, клятвы…Лишь через несколько столетий я обнаружу, чего они стоят.
      Отец посмотрел на меня так, словно впервые увидел. Его взгляд был удивлённым, немного обеспокоенным, но, как мне показалось, не осуждающим.
Я прикоснулась к его руке:
      – Прости меня, Отец, я знаю, что провинилась перед тобой, пытаясь помешать исполнению твоей воли. …Чувство сострадания к несчастным существам заставило меня  совершить дерзкий  и, заведомо, бесполезный поступок.
      Отец чуть заметно улыбнулся:
      – Хоть ты и усомнилась в  чистоте моих помыслов и в необходимости принимаемых мною решений, я прощаю тебя, Муза. Первая часть испытаний закончилась. Назовём её Эрой. Питеки и ящеры покинули свои использованные тела,  а их освободившиеся души заслужили временную передышку. Это хорошо.
       Отец склонился надо мной и прошептал мне на ухо:
    – Запомни, Муза! Каждое новое событие, происходящее  во Вселенной – это ещё одна деталь  в бесконечном лего мироздания, ПОЛНУЮ картину которого, я увидел задолго до твоего рождения. Придёт время, ты и сама многое поймёшь, если наберёшься терпения познавать мир самостоятельно.

     +++++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
      До сотворения человека прошло не более  пятисот лет, но эти, хоть и не долгие, но безрадостные годы казались мне вечностью.
      Гермафродитизм бескрылого существа, названного Адамом, не смутил Творца, но отсутствие крыльев  заметно огорчило. Вместо обычного кивка одобрения, он недовольно покачал головой и, уложив неподвижное тело Адама лицом вниз, начал  массировать его бледную  спину. Массаж длился довольно долго, но, увы, безрезультатно. В конце концов, Отец беспомощно развёл руками, но, всё же,  вдохнул животворящее облако в  уста  своего творения.
     – Надо же,– сказал он, загадочно улыбаясь,  – иногда  работаешь в поте лица, а  в итоге всё получается шиворот навыворот. Змей, который по замыслу моему должен ползать на брюхе, появился на свет с  ненужными ему крыльями, а вот человек, задуманный, как подобие наше, – с абсолютно лысой спиной. Он сокрушённо вздохнул и, зевнув в кулак, удалился на отдых.
      Вспоминаю, как бесконечно долго я сидела возле  спящего Адама, любуясь его благородным обликом, а когда он, наконец, проснулся, я от испуга отскочила в сторону. Его зрачки были заволочены непроницаемой пеленой. Адам был слепым…
      Появился Отец. Бросив  отчуждённый взгляд на своё творение, он снова  таинственно улыбнулся  и  велел мне окрылить этого  прекрасного калеку – слепого, бескрылого ангела.
      Откровенно сказать, меня тогда нисколько не удивил приказ отца, но его странная улыбка до сих пор маячит перед глазами и, ох, как не скоро мне откроется её  удивительный смысл… 
      Вскоре Человек был отправлен на Радагу в Райский сад или Эдем, где ничто не угрожало его беззаботной жизни, так как Отец провозгласил Адама бессменным властелином всего сущего на подготовленной для этого планете.   
      Однако златовласый, красивый  как Бог,  Адам своим поведением был сродни животным. Он  довольствовался поглощением пищи, хорошим сном и своевременным очищением желудка. Оба его пола пребывали в зачаточном состоянии, а их полувысохшие органы были бездейственны и абсолютно бесполезны, как аппендицит или полипы в носу. Это и понятно – в отличие от радажских тварей Адаму была дарована вечная жизнь и продолжение рода для такого существа иррационально. Поэтому, не находя ответа на вопрос, почему  Отец наказал бессмертному человеку плодиться и размножаться, при этом создав его гермафродитом, подобно некоторым растениям и рептилиям, я решила на время прекратить головоломку и подумать об этом позже.
      Выполнить просьбу Отца – окрылить человека – мне тогда  не удалось. Ни магические пассы, ни соскабливание энергетической грязи, ни  внушение – почти ни к чему не привели. На его щуплой спине набухли лопатки, но, к сожалению, на этом процесс окрыления прекратился.               
      Пока я усердствовала в испытании новых методов
по отращиванию крыльев у Адама, жизнь на планете бурлила, наполняя недавнее безмолвие гулом радажских вод  и криками странных животных. Самцы, отличившиеся в брачном танце, взбирались на самок и, напряжённо вытягивая шеи, впрыскивали в их податливые тела накопившееся семя. Их детёныши рождались мелкими и беспомощными. Питаясь молоком своих матерей, они росли, преданно охраняемые  старшими, но, в  безрассудном стремлении  к  независимости, часто погибали. Да и взрослые особи редко доживали до старости. Гниющие кости животных, облепленные мухами, ежедневно  появлялись то тут, то там, и это омерзительное зрелище наполняло мою душу состраданием.
      «Бедные твари»,– думала я,  – сколько лишений, страха и боли они претерпевают за время своей короткой жизни. И всё это во имя продолжения рода. Не слишком ли велика цена?»
      Но проходили годы, и  мир животных уже не казался мне таким жестоким и чуждым. К тому же,  я начала замечать, что не наделённые интеллектом божьи твари, не так уж и глупы. Используя навыки своих предков, многие  из них начинали проявлять необыкновенную сообразительность. Одним это новое качество давало шанс не быть съеденными, другим – давало возможность  утолить голод.
      Отец не посвящал меня в свои вселенские планы и, тем более, не объяснял мне их сакральный смысл, поэтому мне приходилось путём длительных наблюдений и тщательного их анализа приходить к удовлетворяющим меня умозаключениям. То есть, я задавала вопросы и сама же  на них отвечала. Признаюсь, ответы были  далеко не однозначны, а  задачей   моего разума  было правильно их осмыслить.      
      Однако мой перегруженный мозг не находил ответа на вопрос, мучающий меня с момента создания Адама: почему  Отец наказал бессмертному человеку плодиться и размножаться, при этом создав его гермафродитом?»
       Бескрылый, не обретя половую  идентификацию, Адам постепенно терял свой прежний ангельский облик, превращаясь в лохматое, скучающее существо, лениво волочащее волосатые ноги по обогретой Солнцем и пропитанной тёплыми ливнями Радаге. Он существовал на ощупь в своём маленьком тёмном мирке,  и не было ему никакого дела до шумного многообразия  стремительно развивающейся вокруг него  жизни.
      Внимательно наблюдая за животными,  я постоянно сравнивала их с Адамом. Его бесцельное существование и явно дегенеративная внешность, несомненно,  нарушали гармонию безупречного совершенства, названного Отцом  Природой.      
      Однажды я стала свидетелем игры двух разнополых жирафов. Вначале они гонялись друг за другом, петляя по заросшей кустарниками и редкими деревьями равнине. Затем, самка стала срывать листья баобаба и кормить ими  самца. Это продолжалось до тех пор, пока  сытый самец не предпринял попытку взобраться на массивную спину своей подруги. Но не тут-то было! Дама вильнула хвостом, дав оплеуху нерасторопному кавалеру, и бросилась бежать. Огласив равнину хриплым рыком, он погнался за ней, а когда настиг, от его былой нерешительности не осталось и следа. Самец вскочил на вмиг разомлевшую самку и, обхватив её туловище передними ногами, сотворил  с ней то, о чём она, совратительница,  безусловно, мечтала.
      Звуки звериного дуэта потом ещё долго звучали в моих ушах. Глядя на  прижавшихся друг к другу животных, я, наконец, сообразила, что именно нужно предпринять, чтобы вывести Адама из его патологического уныния. Именно тогда у меня  и родилась идея сотворить Еву.
      Своими мыслями я поделилась с Отцом. На его губах вновь появилась таинственная улыбка. Он похвалил меня, сказал, что хоть я и долго обдумывала проблему, но  сделала правильный вывод и теперь он уверен, что его надежды в отношении меня будут оправданы..      
      Ева была создана  виртуозно. Отец  ненадолго усыпил Адама, соскоблил немного кожи с его бедра и, уединившись в своём  вечно искрящемся облаке, вырастил из этого материала ещё одно бескрылое человеческое существо.
      – Придётся окрылять обоих, – сказал Отец и обнадёживающе похлопал меня по плечу. 
      Ева оказалась однополой. Стопроцентная женщина, она была настолько эротичной, что в её присутствии даже  на белоснежных лилиях проступал румянец. К сожалению, из-за плохого зрения она не могла  видеть всей красоты Эдема, ведь только серые тени окружали её… да…серые тени.
      
      Мы с Евой  подружились и со временем стали понимать друг друга с полуслова.      
      Темы нашего общения были разнообразны, но все они, в конце концов, сводились к вопросу о «крыльях». Желание обзавестись ими закрепилось   в сознании женщины настолько прочно, что в какой-то момент превратилось в идею - фикс.
      К Адаму Ева относилась снисходительно. Она не тревожила его первозданный интеллект и ещё не установившуюся психику разговорами о сокровенном. Кроме мечты о крыльях у этой длинноволосой женщины была потребность любить. И она любила. Адама. И  кого ещё она могла любить?
Они часто сидели  в тени развесистого дерева. Она гладила его огрубевшую кожу, а он, блаженно зевая, засыпал, уткнувшись ей в живот  когда-то нежным, а теперь обросшим жёсткой щетиной лицом.
      
      Все существа планеты за исключением Адама и Евы  уже целую вечность жили по собственным законам. Приспосабливаясь к условиям среды обитания, они зачастую были вынуждены  не только видоизменяться, но и в корне менять своё поведение.  Природа благоволила к сильнейшим, слабаков не щадила. Она без устали сортировала божьи творенья, производя, так называемый,  естественный отбор. Виды, подлежащие удалению, постепенно  исчезали, а «обречённые» на жизнь преодолевали барьеры расставленные  Природой и, закаляясь, продолжали жесточайшую борьбу за выживание.
      Для Адама и Евы существовал один незыблемый закон – закон Божий. Их жизнь была беззаботной благодаря многовековой опеке самого Всевышнего, подарившего  им бессмертие и плодородный Эдем.
От них же требовались послушание и безоговорочное повиновение Отцу-повелителю. На самом деле легко быть послушным в Райском Саду, когда всё необходимое появляется на блюдечке с голубой каёмочкой и тебе для этого не  нужно даже пальцем пошевелить. Да, с трудностями быта   Адам и Ева были незнакомы, хоть Райский Сад во всём  своём великолепии был не чем иным,  как божественным гетто, окружённым со всех сторон ангельской охраной.
      Однообразное, тоскливое существование двух человеческих особей, возможно, продолжалось бы и по сей день, если бы они не нарушили один из законов Всевышнего, запрещающий им  касаться древа Познания и, тем более, есть его плоды.
      Я видела это дерево. Ничего примечательного, обычная яблоня. Нет, я ни разу не усомнилась в мудрости отцовских приказов, но, хоть воля его неисповедима для  рода человеческого,  мне часто удавалось распознать её тайный смысл. Например,
кажущееся противостояние между Отцом  и его «бывшим»  любимцем, а ныне падшим  ангелом Люцифером, на самом деле являлось  хорошо продуманным сотрудничеством. Прошли миллионы лет, но до сих пор мне трудно понять людей, которые верят в независимость Сатаны от единственной и непоколебимой силы Творца, который, если захочет, движением мысли может уничтожить  не только неугодных ему ангелов, но и всё человечество. Кстати, последнее действительно имело место быть, и, к сожалению, неоднократно.
      Когда я осознала, что всё, абсолютно всё случающееся во Вселенной, включая мельчайшие нюансы, как например, отсутствие крыльев у перволюдей – и есть воля Отца, мне внезапно открылся смысл и загадочности отцовской улыбки,  и половой  дуальности  Адама, и моего собственного существования. Ну, конечно! Оказывается, Отец следя за моим творческим развитием как бы издалека, на самом деле мастерски руководил им. Ах, как же я не понимала этого раньше! Всевидящий, он формировал мою личность. Он заранее планировал будущее, сознательно создавая  причины для моих тревог и сомнений, умышленно сохранял молчание и торжествовал, когда я постигала  мир самостоятельно. Поэтому, когда во Вселенной пронеслись слухи, что, что  летучий змей – правая рука  сатаны-Люцифера стал подталкивать слепую Еву к запретному дереву и нашёптывать ей на ухо, так называемые «греховные» слова, я тут же  отправилась на Радагу, догадываясь, кто из представителей  Ада руководит действиями хладнокровного пресмыкающегося.      
      В Эдеме явно  что-то изменилось. Исчезли звери, не было слышно щебетания птиц. Я шла по мягкой траве, стараясь выбросить из головы мрачные мысли, но проказливый бесёнок, сидевший внутри меня, рисовал удручающие картинки апокалипсического будущего и  напоминал мне скрипучим голосом о том, что похожий сценарий я уже когда-то наблюдала. Застывший, безветренный воздух висел многотонной тучей над притихшим садом, и, казалось, вот-вот рухнет на деревья, провалится в неподвижную гладь эдемских вод, и вся эта божественная красота, внезапно канет в пугающее «никуда».      
      Сидя под развесистой пальмой и, свесив на плечо  голову, спал Адам. Из его раскрытого  рта вырывалось клокочущее посапывание.
       Евы рядом с ним не было.  Я увидела её в центре сада. Она медленно шла к злополучному  дереву, ствол которого был обвит чешуйчатым телом Змея. Его роскошные перепончатые крылья были огромны. Они нависали  над кроной дерева и  светились, играя  всеми цветами радуги.
       « Бедная, бедная женщина! Какая  жалость, что она не  видит этой божественной красоты»,  – подумала я. Но присмотревшись к Еве, к её необычной походке, к вытянутым вперёд рукам и бледному, ничего не выражающему лицу, я  закричала изо всех  сил:
      – Очнись! Змей зомбирует тебя!
      Я подбежала к полусонной женщине, схватила её за плечи, трясла их, растирала её нагую спину и орала ей в ухо:
      – Опомнись! Ты человек разумный, созданный  Господом Богом по образу его! Не дай Гаду превратить тебя в зомби! Ну, же, проснись! Напряги свою волю! Где же твои крылья, Ева? Выпусти их из темницы своего бессмертного тела….    
      Ева с трудом подняла трясущуюся  руку, провела тонкими пальцами по моему лицу и еле слышно сказала:
      – Он… уговаривает меня… съесть плод этого  дерева… и накормить им Адама…Говорит… Всевышний нас за это не накажет,.. не отберёт бессмертие, оставит в Эдеме.…Скажи, Муза, правда ли это?
      – Пресмыкающиеся не разговаривают, Ева. Из всех божьих созданий  только человек награждён этой способностью.
   – Но я действительно слышала голос Змея, а каждый взмах его крыльев так сотрясает воздух, что даже волосы на моей голове начинают двигаться сами по себе.…
   – Не обманывай себя. Голос, который ты, якобы, слышала, – это голос твоих проснувшихся  желаний. Просто плоды  этой яблони слишком  привлекают тебя, а крылья Змея… о таких ты, видимо,  мечтаешь бессонными ночами!? Сознавайся, Ева, ведь я права!?
      Женщина опустилась на колени и вдруг … заплакала. Я слышала, как её  тоненький  плач прерывался и вновь звучал, словно жаловался на   безрезультатную  попытку вырваться  из сжатого судорогой горла.
      Я обняла её  за плечи:
      –Плачь, Ева! Не сдерживай себя! Рыдай! Выпусти боль! Вот так! Ещё, ещё! Молодец! Моло…
        И тут произошло что-то такое, во что мне трудно было поверить: вокруг её обнажённого тела  разрасталось бледное, серебристое  сияние. От неожиданности я отпрянула и…  потеряла дар речи: за спиной, медленно поднимающейся с колен женщины, появились хрустальные крылья. Их перья искрились, излучая необыкновенный, мягкий свет. Я зажмурилась: «Что за наваждение? Всё это мне, наверняка, почудилось»,– пронеслось в моей воспалённой голове. Когда я открыла глаза, никаких крыльев за спиной Евы не оказалось, Змей исчез, а в траве, скрутившись в клубок, лежала обыкновенная гадюка.
    Ева встала, выпрямилась, упрямо мотнула головой и бодро зашагала к дереву.
      «Что она делает? Нужно её остановить!»
      – Ева!  – крикнула я. Вернись! Всевышний покарает вас, лишит бессмертия, изгонит из Рая…
Змей обманул тебя-а-а!..
      Всё, что ещё недавно было понято, проанализировано и осмыслено, вдруг куда-то улетучилось, и я снова поступала согласно своим прежним убеждениям, в порыве сострадания пытаясь предотвратить спланированное Отцом событие.      
   Но красное, сочное и такое желанное  яблоко всё же  было сорвано. Ева жадно вгрызлась в сладкую фруктовую плоть. Прозрачный сок брызнул и побежал по её  шее, груди, животу. Капли нектара попали ей в глаза. Она зажмурилась, опустилась на траву. До заката сидела, раскачиваясь, будто сама себя вводила в транс. Её лицо  преобразилось, казалось незнакомым.
      Женщина переживала новое, прежде не испытанное чувство – изменённое  состояние души.
      Я сидела возле розового куста, вспоминала происшедшее, боялась пошевелиться и не заметила, как уснула.

      Когда утренний ветерок, пробежавший по моему лицу, принялся трепать шевелюры ещё сонных деревьев, а  колючая ветка розы, дотянувшись до края моей распластавшейся на траве одежды, стала  тянуть и царапать её  льняную ткань, я открыла глаза и увидела склонившуюся надо мной  Еву. Вокруг её шеи красовался гибкий стебель лианы, на котором болталось надкушенное яблоко. Она была смущена, прикрывала детородные органы кистями рук, но, главное…  она рассматривала моё лицо широко раскрытыми карими глазами. От пелены, покрывающей её зрачки, не осталось и следа.
       – Ну, здравствуй, Муза! Вот мы и увиделись!– Женщина улыбнулась и, взмахнув гривой медных волос, бросилась бежать. Я за ней.
      Адам ещё спал, когда Ева, постучав по его волосатой спине, нагнулась и  что-то прошептала ему на ухо.
      Лениво потянувшись, он уселся, скрестил ноги и, приблизившись к маячившему перед его носом яблоку, прикрывающему девственную  грудь Евы, стал жадно его обнюхивать. 
       – Ешь, Адам! Ничего не бойся! Я точно знаю, что этот плод сделает тебя человеком. И не цепляйся за бессмертие. Не подарок оно вовсе. Наказание…Дай мне руку, Адам. Что бы ни случилось, я с тобой, помни это. Ешь, ешь, мой дорогой! Ты прозреешь, познаешь красоту мира. И чего стоит бессмертие без этой красоты!
       Адам грыз яблоко с удовольствием. До конца, до самой сердцевины, до последнего чёрного семечка, до спадания пелены со слепых глаз,  до мерцающих голубых крыльев…

      На закате, когда раскалённое светило исчезло, распустив над горизонтом веер багряных лучей, Адам и Ева искали убежище, где можно было бы укрыться от всевидящего ока Творца. Они устыдились своей наготы, были измучены жаждой и голодом. Но самое отвратительное – это новое, разрушающее  чувство вины, навсегда поселившееся в их душах…
      Оно  не даст покоя ни им, ни их потомкам во все времена и во веки веков…