Тропинка к храму Михаила Минина

 Сергей СИМАНОВ

  Михаил Минин - поэт народный. И потому, что из народа, и потому, что многие мотивы его творчества созвучны струнам народной души. Часто поэтические строки Минина плавно, словно бы сами собой, перетекают в напевы. И Михаил Афанасьевич на многочисленных выступлениях с удовольствием исполняет свои стихи на собственные неприхотливые мелодии. Ибо музыка живёт в них изначально, её даже не нужно изобретать, нужно только услышать и не сфальшивить. Поэтому, начиная читать новый стих, поэт постепенно, словно поймав нужную тональность, переходит на пение. Этого требуют сами стихи. Этой поэтической особенностью обладают немногие, ибо она свойственна только настоящим поэтам - вспомним Есенина, Рубцова, Бориса Рыжего. Музыка - едва ли не главное достоинство поэтического творчества. У раннего Пастернака, например, в его черновиках поэтическая строфа могла завершиться нотной записью. Но у него таким образом разрешался внутренний конфликт - разрывание творческой личности между поэзией и музыкой. У Михаила Минина музыка и поэзия — одно. И это счастливое содружество.

  В поэзии каждого настоящего поэта существует свой поэтический космос — тот мир, который заключён в его словах, образах, между строк. Мир этот построен волей и талантом поэта и живёт по законам своего создателя. Этот мир можно объединить — объяснить - презентировать одним или несколькими глобальными образами - символами. Макрообраз поэзии М.Минина - храм, или, если быть более точным, - дорога к храму, путь к нему. В поэзии Минина почти всё - храм: и природа, и окружающий мир, и поэтическая атрибутика.

Солнце тёплыми лучами
землю гладит — не палит.
костерок мой, будто в храме,
в небо синее курит.

  И если единение природы и человеческой души уже достигнуто: «На весенний гимн природный откликается душа», путь к вере непрост и мучителен. Но и тут поэт чётко знает себе цену, место и свою скромную, негромкую миссию: «Тропу вот протопчу угодным Богу — всё польза небольшая от меня...».

  Этот трудный путь поэт совершает не один, а вместе со своим народом, вместе со всей страной. Кажется, что всё живое в стихах Михаила Минина совершает движение к утраченной некогда вере, как подсолнух к солнцу, тянется к Богу (даже Ленин у него «идёт замаливать грехи» в новостроящуюся часовню)

  Поэт растворён в массе, неотделим от неё, ибо ничем не отличается, помимо дара, от неприметных, обычных, привычных нам людей - ни мыслями, ни поступками. Вообще, поступок поэта - его стихи. Стихи М.Минина отвечают народным представлениям об окружающем мире. Минин народен, потому что со всеми. Был в своё время отлучён от веры и, как все, постигает ныне то, чего был лишён в силу известных обстоятельств. Поэт живёт среди нас. Он отнюдь не витает в облаках, поэтических воздушных замках символизма. Ареал его поэтического обитания узнаваем. Это наш город –Каменск-Уральский. Существуют пушкинские места, булгаковские. Петербург Достоевского так же реален, как и собственно сама Северная Пальмира.

  А в нашем городе имеются так называемые мининские места. Так, примерно год назад одной из городских телекомпаний снимался сюжет «Литературные места Каменска-Уральского», построенный по стихам поэта Минина. Не случайно исключительно благодаря поэтическому творчеству Михаил Афанасьевич - и это уникальный случай - вошёл в состав и городского общества краеведов. Я лично знаком с М.А.Мининым, и хотя взаимоотношения с поэтом в жизни обычно мешают объективному восприятию поэзии, в данном случае уверен в том, что добрый десяток стихотворений поэта Минина останется в каменской поэзии, а значит и в российской словесности, навсегда. Это наша каменская классика. И «Возвращённый звон», и «Тропинка к храму», и «Ленин и часовня», и «Соловей», и «Последняя ромашка», и «Осенняя встреча».

  Говорят, первоначально сборник стихов М.Минина «Времена» должен был выйти в серии «Народная книга», собственно и открыв её. Деньги на книгу, как встарь на Руси на храмы, собирали всем миром.

  У нас в городе эта добрая русская традиция возрождается, деньги с миру по нитке, копейка к копейке собирали и на часовню Александра Невского, и на перинатальный центр, и на сердечно-сосудистый, и на рояль…. И на поэтическую книгу тоже. На возведение поэтического храма народного поэта Михаила Минина.

               

страница Михаила Минина: http://www.stihi.ru/avtor/minin2



Стихи Михаила Минина
 
СОЛОВЕЙ

Создатель напутствовал птицу:
 «На землю лети, соловей,
Пусть пеньем твоим насладится
Отныне всяк сущий на ней!»
 
С тех пор серо-бурый комочек,
Творца исполняя наказ
В гастрольные майские ночи
Печалит и радует нас.
 
Ни нот у него, ни пюпитра,
А песня верна и чиста.
Чарующих звуков палитра
С живого берется листа.

СТРИЖИ

Мир широк. А еще – многослоен.
Над домами, у верхней межи –
Крупнопчельным крутящимся слоем
Вьются жители неба – стрижи.
 
В пору летнюю пенье-скрипенье
Слышу я от утра до утра.
Неустанное птичье стремленье –
Чистить небо. Держись мошкара!
 
В этом море небесного света
Все сложней молодых виражи…
… Не прошло, не кончается лето,
Если вьются в лазури стрижи.



МАРТОВСКИЙ ВЕЧЕР

Ворон говорливая стая
У старых снижается гнезд.
Ночь близко. На землю вступает
Пора созревания звезд.

Хруст за день намокшего снега
Пока еще робок, нечаст,
Но видно по ясному небу:
Окрепнет  на зореньке наст.

Так тихо сегодня в природе!
В долине залег ветерок,
И долго висит в огороде
Моей сигареты дымок.

ЛЕТНЯЯ НОЧЬ

На кошку досыта полаяв,
Прилег вздремнуть мой пес у ног.
А мне – бессонница ночная.
Уселся рядом на пенек.

Все дремлет в предрассветной неге:
Ни звука и ни ветерка,
И, словно куры на ночлеге,
Сидят, нахохлясь, облака.

А солнце от избытка силы,
От нетерпения дрожит,
И отблеск ярого светила
На небесах всю ночь лежит.

Но вот рассвет. Земные тени,
Не загустев до черноты,
Послушно и без сожалений
Ложатся тихо под кусты.

И, подрумянивши бока
До цвета золотого снега,
Ушли к востоку облака,
Очистив свежий купол неба.


ПОСЛЕДНЯЯ РОМАШКА

Нет удач в местах привычных:
Отошла грибкам пора.
Лес в покое безграничном:
Ни людей, ни комара.

Воздух свеж. Брести не жарко,
Не беда, что нет опят.
В лужах чайною заваркой
Воды тёмные стоят.

В них слетают для настоя
Запоздалые листы
Скоро всё снега покроют –
И поляны, и кусты.

…Чудо! Впору снять фуражку:
Над ложбинкой, близ ракит
На весь мир одна ромашка
Белой свечкою горит.

Взять? Сорвать? Свезти не в тягость
В городскую кутерьму –
Только как такую радость
У поляны отниму?!


АЛИНЫ ЦВЕТЫ
Памяти Али Зиневич.


Я поливаю Алины цветы.
Вот появилась первая фиалка.
Растила их под робкие мечты
О будущем. Его не будет… Жалко…
И жалки, и бессильны все слова,
Чтоб высказать, как одиноко стало,
А вот фиалка венчик подняла
На тонком стебельке – и все сказала.
Мне кажется, что Алина душа
Порою к нам неслышно прилетает,
Всех навестит, осмотрит не спеша,
Из-за плеча заглянет, не дыша,
Не появившись в воздухе – растает.
И долго будет гостьей прилетать
И взгляд  бросать на этот подоконник,
Пока цветы здесь будут поливать.
Пока здесь мы. Пока ее здесь помнят.


 ОСЕННЯЯ ВСТРЕЧА

Сбил ветер тучи в плотную отару,
Пора дождей на солнышко скупа.
По чёрному от влаги тротуару
Нечастым крапом – снежная крупа.

Средь встречных робко движется старушка.
Под шляпкою седая прядь видна.
Глазам не верю… Это ведь…Неужто?
Поверить трудно, но идёт – Она!

Теперь, конечно, на неё из окон
Завистливо и страстно не глядят.
А как струился непослушный локон
На стройный стан, как был дурманен взгляд!

Поклонником её я не считался,
А сколько было их в златые дни!
Мы не знакомы. И сейчас остался
Я для неё – в неведенья тени.

Но, отступив по крупяному крапу,
Я встал в сторонке в думе непростой
И снял воображаемую шляпу
Пред проходящей бывшей красотой.

СЕНТЯБРЬ

Со стороны мудрёного японца,
От дальних океанских берегов
По склону дня карабкается солнце,
И сквозь шугу неплотных облаков
Струится сноп лучей неутомлённых,
Как будто и живём не в сентябре,
И слякоти не будет на дворе,
И вечно будет лес в тонах зелёных,
И птицы не отчалят на заре.
Поверим, что не скоро по сугробам
Пойдёт плясать метельный перекат,
Что долго на пеньки к лесным дорогам
Сбегаться будут выводки опят.


ОСЕННЯЯ ЖИВОПИСЬ

Давно ль ушёл июль с лугов
В цветочном ладане?
Но вот уж ярмарку плодов
Открыли яблони.
Прессуют в пласт осенний лист
Морозцы-инники.
Страдуют в парках – вверх и вниз –
Дрозды-рябинники.
А у рябины верх горит
Густой зарницею,
Того гляди – сама взлетит
Нарядной птицею.
Тускнеет к ночи разноцвет
Из ярких суриков,
И дотлевает солнца свет
В лимонных сумерках.


 ПЕРЕД ЛИСТОПАДОМ


Сжигает лето за собой мосты:
Березняки исходят жёлтым жаром,
И вспыхнули шиповника кусты
Цветною оторочкою над яром.

Спешит огонь по травам и лесам,
Но дым не виден. Воздух горько-сладок.
Раздать сентябрь торопится листам
Весь жар сгоревших в небе радуг.

Две берёзы на красном камне.

Глубокий тыл... Но быт суров:
Недоеданье месяцами
И ночи зимние без дров.
В те годы были все бойцами:
Фашист заполз на полстраны,
И далека ещё победа,
Тяжёлый, дымный мрак войны
Тянулся плотно, без просвета.
Гольяны с Каменки-реки
В голодные спасали вёсны,
Шли ветки, корни в очаги
Да шишки, что кидали сосны.
Теперь прибрежные места
Сплошь затянуло тальниками.
А вот тогда лишь два куста
С трудом спаслись на Красном камне.
Под ними пронесло рекой
Поры военной вдовьи слёзы,
И над отвесной крутизной
Стоят две взрослые берёзы.
Стволы корявы, нестройны,
А по годам и невысоки,
Питанье их — паёк войны —
Какие уж из камня соки!
И склон в тени, и скуден сок:
Жизнь от получек до получек,
Однако вкруг растёт лесок
Из дочерей-берёз и внучек.
Под камнем каждую весну
Крутые воды вновь играют.
И женщин, спасших мир в войну,
Берёзы те напоминают.

 В ВАГОНЕ.
                Хороша страна Болгария,
                А Россия лучше всех.
                Песня.
В пору грозной схватки с Гитлером
За страну, за жизнь, за честь
Песни были, как молитвы нам.
Сколько песен тех – не счесть!
 
…За окошком – речки лентами,
Лес со свежею листвой,
Едем, будучи студентами,
На каникулы домой.
 
Жизнь пьянит, как брага пенная:
Вся страна надежд полна,
Ведь идет послевоенная
Третья мирная весна.
 
Немудреными затеями
Развлекается вагон:
Вон цыгане пляс затеяли
Под гитарный перезвон.
 
Вот слепой неспешно движется –
Будет музыка еще:
У него – гармонь-кормилица
На ремне через плечо.
 
Молодой цыган с гитарою,
В смоляном венце кудрей:
«Дядя, знаешь про Болгарию?
На, держи… Здесь пять рублей!»
 
Подаяньице немалое!
Зашушукался народ:
«Чтоб цыган – и…Так бывало ли?»,
«Нынче все наоборот!»
 
Полилась волной мелодия,
Задушевна и проста
О советской нашей Родине,
Про смоленские места.
 
Пел слепой про очи карие,
Тихий говор, звонкий смех.
…Эхо на два полушария
Долго шло от песен тех.

БЛАГОДАРНОСТЬ МИЛИЦИОНЕРУ

Конечно, в памяти густой туман,
но не совсем ещё сдала позиции
и мне напоминает: «Цукерман,
ну, помнишь: в Каменске служил в милиции?»
 
Да, помню, был такой в конце войны,
не знаю, кем он числился по должности:
сержантом? Или в званьи старшины?
К чему мальчишке были эти тонкости?
 
Но к службе был у человека дар.
Вот, вижу: без напарника, без рации
стремительно идёт он на базар,
всегда готов к нештатной ситуации.
 
 Однажды я такой момент застал:
он чью-то нарушал мечту похмельную –
под инвалидский мат ломал-топтал
диск со шкалой – рулетку самодельную.
 
В другой раз мама денег мне дала:
«Беги на рынок, хлеб дают коммерческий!»
Ну, тут уж надо бросить все дела:
хлеб не по норме, словно дар отеческий.
 
…Откуда набежало мужиков?
Нахрапистые, совесть всю откинули,
и нас, несчастных очередников,
от «хлебного окошка» отодвинули.
 
И здесь, как ангел из небесных стран,
посланником добра и справедливости
в рой наглецов ввинтился Цукерман
по-своему, уж тут не до учтивости.
 
И полетели горе-мужики  -
толкал он их с приступочек-приставочек.
…Я нёс две булки в домик у реки.
Вот радость маме! Главное – без карточек.

 * * *

С собаками вопрос довольно прост:
Для них необходимость, а не мода -
 Подправить уши и обрезать хвост,
И лишь тогда видна у пса порода.

В поэзию пришёл я из «дворняг».
Редактор всё на свой аршин исправил,
И в результате получилось так,
Что слов моих немного он оставил.

И вот – дебют. Сбылась моя мечта.
Есть радость, но и горечь есть при этом.
Я на арену вышел без хвоста,
Но выгляжу породистым поэтом!

ЛЕНИН И ЧАСОВНЯ


Пройти до храмов далеко. И лень.
А будет в центре города часовня –
Ходи сюда, молись хоть каждый день,
И вечерком, и утречком спросонья.

Пойдёшь, попутно глянешь на панно:
Там – Ленин, люди в  партажиотаже.
И грустно станет, а потом смешно.
Задашь вопрос: «И ты, Ильич, туда же?»

Поистине, умом нас не понять.
Не знаем сами, что же за страна мы?
И мог ли «вождь великий» предсказать,
Что мы с усердьем будем строить храмы?

Вошла в очередной эксперимент
Излишне легковерная Отчизна,
И бродит – ищет новый континент
Невоплощённый призрак коммунизма.

А мы? А что нам?  Снова  безусловно
Найдутся нашим мыслям пастухи.
Пока же… Город, строй скорей часовню:
Идёт Ильич замаливать грехи.


СЧИТАЛКА
Разрушили храмы, убили царя,
Но вот затужили: а может быть, зря?
 
Считалкой разбившись на белых и красных,
В степях вырубали друг друга – напрасно?
 
То – «день твой последний приходит, буржуй»,
То – вновь, уважаемый, «рябчиков жуй».
 
Без Бога в душе, в голове – без царя,
Быть может, живем-то мы, Господи, зря?

УРОКИ ИСТОРИИ

Так учит ли чему-нибудь  история?
Наказывает – да, острее сабли.
А вот учить… Недаром есть теория
Про – зубья вверх – оставленные грабли.
Читая о былом за томом том,
Допустим, хорошо его изучишь,
Но знай, мыслитель: по лбу черенком
Когда-то обязательно получишь.

ВСЯ НАДЕЖДА НА ВАС
 
 
Веселимся и пляшем, встречаем за праздником праздник:
Если мало  своих, то берём на чужой стороне,
А «Груз-200» готовят опять на Кавказе,
И горячие пули свистят в городах по стране.
 
Лишь бы повод найти: пьём за чуждый нам День Валентина,
То одна, то другая из женщин уйдёт от стола,
Чтоб оплакать погибшего мужа иль сына,
Остальным – хоть бы хны, трын-трава и была  не была.
 
На Кавказе седом, говорят, есть хороший обычай:
Меж дерущихся встанет вдруг женщина: мать иль жена,
И - под ноги платок! Человечье обличье
Обретают мужчины, и ссора уже не нужна…

Выбивают народ. Мы ползём в небытьё понемногу,
Лютой злобы запас накопили в себе мужики,
Так не выйти ли, женщины, вам на дорогу,
Чтобы бросить на землю свои головные платки?

ВОЗВРАЩЁННЫЙ ЗВОН.

Под склон горы прижался дом
В заросшем огороде.
Обычным занятый трудом,
Вожусь то с грядкой, то с кустом
В тиши да на свободе.
Народ вдоль Каменки-реки
Селился недворянский:
Пахали землю мужики
Да в кузнях били молотки
На улице Крестьянской.
На высоте сосновых крон,
Опальный и забытый,
Разнёсся колокольный звон
И вниз скатился под уклон
От церкви, вновь открытой.
О многом вспомнили дома,
Опять тот звон услыша,
А церковь в радости сама —
То склад в ней был, а то тюрьма,
Как будто стала выше.
А я растерян и смущён —
Оставлена лопата,
Как будто звоном извещён,
Что был в купели я крещён
В младенчестве когда-то.
Но осенить себя крестом?
А надо ли без веры?
Стою в раздумье непростом:
Ведь осуждались и Христом
Пустые лицемеры.
Чужды мне паперть и амвон.
Искать ли к ним дорогу?
Без шапки около окон
Под возвращенный, новый звон,
Шепчу лишь: «Слава Богу!»

 ТРОПИНКА К ХРАМУ
 
Всю ночь февральским не спалось ветрам,
Над крышами кружили каруселью.
К утру сыпучей замело метелью
Тропу через пустырь в Покровский храм.

И мог бы обойти, да здесь привык.
По бугоркам тропинку различая
(Путь к вере – не дорога столбовая),
Бреду к углу ограды, напрямик.

Во храме Божьем лоб перекрещу,
Куплю там православную газету,
В просящую ладонь подам монету.
Поставлю поминальную свечу.

Подход мой к вере робок, упрощен.
Не знал ни покаянья, ни причастья,
Не утирал святые слезы счастья,
А слышал лишь от матери: «Крещен».

Средь прихожан иные – как родня:
Приходят часто, молятся помногу.
Тропу вот протопчу угодным Богу –
Все польза небольшая от меня…


   О ЧУДЕСАХ

Путешествуют по градам чудотворные иконы,
Погостят день-два во храме – и меняют адреса.
Воздадим в благоговеньи целованья и поклоны,
А потом – в недоуменьи: «Ну, а где же чудеса?»
Бог – не фокусник из цирка. Благодать не купишь в лавке.
В соответствии с рекламой: «Шел – увидел – приобрел».
Чудо в том, что жив и дышишь, не затоптан в этой давке,
В каждом дне твоем, который Божьей милостью провел.

БРОД
За рекою - луга, за лугами – леса.
Намывает песчаные косы Чепца,
Босиком бы сейчас по траве на лугу.
Ты спросила, шутя: «Унесешь за реку?»
 
Путь кружной через мост - зря лишь время пройдет,
Жаль его молодым: мы отправились вброд,
Завернули в одежду заколки, часы
И пошли поперек мелководья Чепцы.
 
Охлаждает вода, холодком – полустрах,
Ты пушинкою–ношей притихла в руках,
Чуть щекочет подошвы песчаное дно,
Два взволнованных сердца, как сердце одно.
 
Облака отражает в заливах Чепца,
За рекою - луга, за лугами - леса.
Поцелуй над рекой – был бы брод без конца!
И полощется в речке девичья коса…
 
 

 НИНЕ
 

Прошли дожди с ветрами бравыми,
Прибили, смыли пыль с земли,
И ты сказала: «Пахнет травами»,
Когда горою утром шли.

Еще сказала, руку трогая,
Сметая мысли про дела:
«Вот все бы я такой дорогою
С тобою рядом шла и шла».

Тогда еще бедой непрошенной
Болезнь ко мне не добралась,
И думал я: «Моя хорошая
Вдруг что-то в лирику вдалась?»

…Совместно пройдено, измерено
С тобой немало вниз и ввысь,
И мы дорогами проверены
Не раз, не два за нашу жизнь.

И вот теперь, когда открылся нам
Непроходимый косогор –
Того гляди: сорвешься с выступа –
Я вспомнил давний разговор.

Что впереди? Лишь Богу ведомо.
Одна пойдешь или вдвоем?
Но мы дорогами проверены…
Дай руку! Может быть, пройдем?

***
Я над разгадкой голову ломал,
Увы, - не моего, видать, умишка!
Зачем, скажите, памяти сберкнижку
Мне ангел при рождении подал?
 
С ней дни мои по жизни потекли.
Минуты бед и счастья и смятенья,
Фильтруясь в сердце, в память шли и шли -
Отмечены в страничках поступленья.
 
Не знаю, для чего мне этот вклад?
Лежит – и не налёживает ренты.
А с возрастом пришла пора утрат –
Текут теперь обратные проценты.
 
По завещанью вклад не передать,
Не подарить. И жизнь уйдет в забвенье.
Но для чего-то ж были накопленья?
Иль для Кого? И что по вкладу ждать?

НОВОСЕЛЬЕ

Вид этого зданья всегда был уныл:
Смотрелось приземисто-низко,
Но бойко, бывало, народ заходил,
Когда оформлялась подписка.
 
Потом перестройка согнула страну,
Деньжонок на хлеб не хватало.
Подписка корытом нырнула ко дну,
А зданье с тех пор пустовало.
 
Что было, то было. В нем снова теперь
Для города ладят обновку.
На лад современный – широкая дверь,
И в модный кирпич – облицовка.
 
На розовой крыше задержится взгляд,
На сказочных окнах зеркальных,
Но мрачность осталась: бюро, говорят,
Здесь будет услуг ритуальных.
 
И скоро заявкам откроется счет,
И кто-то – почетный нежитель –
Незримо в бюро за услугой зайдет,
Как первый его посетитель.
 
И ленту разрежут. Но что пожелать
Цветному нарядному зданью?
Поменьше работы? Но как увязать
Простой на пути к процветанью?!
 
Пыталась нас жизнь много раз закалить,
Однако не стали мы сталью.
Всему есть предел… Но не будем спешить
Под розовый кров, в зазеркалье.

В МИР ИНОЙ

Под занавес земных хлопот
Шепчу неслышно: «Наконец-то…»
Из тайны в тайну переход
Настал. Душа летит на место.
 
Где - место? Жил, как довелось,
А ладно ли – Господь рассудит.
Лечу - в надежде на «авось»,
С привычной мыслью: «Будь, что будет…»

***


Впереди замаячил последний привал.
Вот дойду – и на что жизнь потрачена?
Сброшу наземь рюкзак. По пути подбирал –
Сортируй теперь всякую всячину!

Только что там, средь сбитой на дне чепухи
В рюкзачишке блеснуло мне стареньком?
Не сгодится ль? Прижатые жизнью стихи
Светят снизу включенным фонариком…


  КАК ТАМ НАШИ?

Он каждый телефонный разговор
Заканчивал вопросом: как там наши?
В виду имея: кто до этих пор
Не смог дожить, испив из смертной чаши?

Такой вот в интересах был наклон,
Но я его ничуть не осуждаю.
И вот ушел. И похоронен он
В подкоп к могилкам родственников, с краю.

Смогла природа напрочь разделить
Тот свет и жизни бравурные марши,
А будь не так, хотелось бы спросить
Ушедшего в тот мир: «Ну, как там наши?»