Турбина смерти

                1.
Спит за Уральскими горами, под серебристою луной,
В болотной дрёме Север Крайний, томим Полярною звездой.
Раскинулись его просторы, туманом в вечной мерзлоте.
Зимой седой – морозным звоном, шагами в млечной темноте.
Они до боли мне знакомы, песком скрипучим на зубах,
Бельмом сибирским, белым комом застрявшем в горле на распах.
В работе адская машина – тысячелетний дикий зверь,
Работает его турбина, конструктор «гений и злодей».
Ни одного перемолола, да что там, миллионы душ,
Как отаварка по талонам, кому-то – шиш, кому-то – куш.
Лежат сыны в земле сибирской в вечно промёрзшей тишине.
Слеза, стекая грязью слизкой упав, помянет по весне.
Пришлось и мне стоять у гроба, где хоронили нищету,
С покойника, ботинка оба как сняли* – видел, жизнь и ту…
В которой не видать просвета, в которой – день зовётся – ночь,
В которой тщетно ждать ответа, в которой некому помочь.
В болотной тьме коррупционной среди «кикимор» из Москвы,
Кто больше даст – аукционы на фоне адской нищеты.
Я сам из тех, я из молящих, свинарник как-то был мой дом…
Из тех, да только не пропащих, не из чиновничьих воров.
Тех, кто не знал, не знает меры, конец всему на свете есть,
Устанет Русь и от химеры, что правит тысячу лет здесь.
Бродить устанет в вечном мраке многострадальная земля,
Ходить за барина в атаки, быть в мирной жизни за раба.
Боятся – завтра вдруг обманут, чего придумают ещё?
И со Страной надежды канут, как это было только что…
Довольно, хватит, погуляли! Настало время отвечать
За тех, кого здесь потеряли не по своей вене  лежат.

                2.
В далёком, тихом полустанке, дороги дальше нет – тупик,
В белом снегу следы заварки и чуть помятый проводник.
Сошёл в ночь с пьяного вагона, бока слежавший пассажир,
Вокзал – сарайчик без перрона, снег с покосившихся перил…
Неторопливо оглядевшись, вдохнув печной знакомый дым,
К окну замёрзшему усевшись, себя вдруг вспомнил молодым.
Совсем «зелёным» в детстве раннем, в дошкольном возрасте еще,
Когда тащил на горку сани и праздник был – поход в кино.
Потом взяла разбег свой – школа, всё в первый раз, все в первый класс!
Гулять… гулять…, быстрей из дома! Учила жизнь тихонько нас…
Была любая тайна – явной, такого глупого юнца,
Их как орехи «белка – Мама» колола просто на «раз – два».
Всё было в облаке морозном, осталось в вечной мерзлоте…
Скрепят железные колёса по рельсам, словно по судьбе.
Ища приюта по вокзалам, людей развозят поезда,
Спят под казённым одеялом – часы, дни, месяцы, года…
Глядят в окно неторопливо как изменяется Страна
Под чью-то дудочку фальшиво всё шла, да только ни туда.
То замедляла, ускоряла, то вовсе был неслышен шаг,
В «горячке белой» умирала, проклятья слышались и мат.
Казалось, коркою покрылась под сердцем, вечной мерзлотой,
Под чью-то дудочку фальшиво, так подпевали мы с тобой.
Нет мне нисколечко не стыдно – за тех, я не голосовал.
За этих – может чуть обидно, всё крутят ни туда «штурвал».
В Стране – медведей и торосов, где главным был закон тайги,
Морозят нас «единороссы» в условьях вечной мерзлоты.
Зачем – Париж?! Увидеть – Север, приехав – взять и умереть!
Я русский, я почти так сделал, осталось песни только на куплет.


*После того, как мы все попрощались с трагически ушедшим из жизни одноклассником,его брат снял с покойного изрядно поношенные тёплые полусапоги (их ещё можно было поносить),после чего крышка гроба закрылась. Казалось что в ударах молотка заколачиваемых гвоздей в крышку гроба можно было услышать - "нищета и коррупция в России вечна".
                ( Ямал. Февраль 2003 г.)