Монах Лазарь. Жуковский-Пушкин 15

  После смерти Пушкина Жуковский стал грустнее и, как он сам почувствовал, старее. Человек, утративший все, кроме поэтического таланта, но не потерявший доброты и "уважения к жизни", - таков он и на портрете, написанном Карлом Брюлловым в 1837 году. Может быть, этого портрета и не было бы, если б Брюллов не обратился к Жуковскому за помощью, - он хотел выкупить из крепостной зависимости молодого художника и стихотворца из малороссиян - Тараса Шевченко, друзья Шевченко и земляки его - Сошенко и Мокрицкий, - художники оба, постоянно просили Брюллова помочь Тарасу. 2 апреля 1837 года Мокрицкий записал в дневнике: "После обеда призвал меня Брюллов. У него был Жуковский, он желал знать подробности насчет Шевченка. Слава богу: дело наше, кажется, примет хороший ход. Брюллов начал сегодня портрет Жуковского и препохоже".
      У Жуковского на столе тетрадь, переплетенная в коричневую кожу, - "Черновая книга Александра Пушкина" тиснуто на обложке. Она была пуста - Пушкин ничего не успел внести в приготовленную книгу. 27 февраля 1837 года (через месяц после дуэли Пушкина) Жуковский вписал сюда стихотворное посвящение к "Ундине". Начальные строфы его продиктованы тяжкой скорбью поэта:
 
   Бывали дни восторженных видений;
   Моя душа поэзией цвела;
   Ко мне летал с вестями чудный Гений;
   Природа вся мне песнию была.
   Оно прошло, то время золотое;
   С природы снят магический венец;
   Свет узнанный свое лицо земное
   Разоблачил, и призракам конец.
    В начале апреля Жуковский снова открыл эту тетрадь - открыл, чтобы писать в ней. Он взял XXI том немецкого Гердера, где была помещена его "греческая антология", некоторые стихи были переведены прямо на полях книги (Жуковский давно начал работу над ними). В "Черновой книге Александра Пушкина" появились черновики девяти стихотворений, семь из них из Гердера, антологические: "Роза"; "Лавр"; "Надгробие юноше"; "Голос младенца из гроба"; "Младость и старость"; "Фидий" и "Завистник"; два - оригинальные - "Судьба" и стихотворение без названия ("Он лежал без движенья..."). Все это стихи философские. И самые сильные из них как раз два последних.
   В стихотворении "Судьба" Жуковский не следует за Гердером (у которого есть три стихотворения об этом, и везде немецкий поэт говорит о тщетности попыток сопротивляться року), он по-своему осмысливает библейскую притчу, им же не раз использованную (например, в альбоме Воейковой, в прозаической записи). Антологического в этом стихотворении только традиционный элегический дистих. Оно явно написано с мыслью о Пушкине, и вместе с последним в цикле ("Он лежал без
движенья...") составляет некое единство, так как и оно - еще более явно - связано с Пушкиным.
      Вот эти стихи, вписанные в альбом черными чернилами, испещренные поправками:
 
   С светлой главой, на тяжких свинцовых ногах между нами
   Ходит судьба! Человек, прямо и смело иди!
   Если, ее повстречав, не потупишь очей и спокойным
   Оком ей взглянешь в лицо - сам просветлеешь лицом;
   Если ж, испуганный ею, пред нею падешь ты - наступит
   Тяжкой ногой на тебя, будешь затоптан в грязи!
 
   * * *
 
   Он лежал без движенья, как будто по тяжкой работе
   Руки свои опустив. Голову тихо склони,
   Долго стоял я над ним, один, смотря со вниманьем
   Мертвому прямо в глаза; были закрыты глаза,
   Было лицо его мне так знакомо, и было заметно,
   Что выражалось на нем, - в жизни такого
   Мы не видали на этом лице. Не горел вдохновенья
   Пламень на нем; не сиял острый ум;
   Нет! Но какою-то мыслью, глубокой, высокою мыслью
   Было объято оно: мнилося мне, что ему
   В этот миг предстояло как будто какое виденье,
   Что-то сбывалось над ним, и спросить мне хотелось:
   Что видишь?
   Второе стихотворение - переложение отрывка из собственного письма Жуковского к Сергею Львовичу Пушкину о смерти его сына - Александра Пушкина ("Голова его несколько наклонилась; руки, в которых было за несколько минут какое-то судорожное движение, были спокойно протянуты, как будто упавшие для отдыха после тяжкого труда..." {Не навеян ли этот образ строками Петрарки из первой главы поэмы "Триумф смерти" в прозаическом пересказе К. Н. Батюшкова ("Опыты в стихах и прозе", Спб., 1817, часть 1-я, статья "Петрарка"): "Она покоилась, как человек по совершении великих трудов; и это называют смертию слепые человеки".} И далее до слов: "Всматриваясь в него, мне все хотелось у него спросить: "Что видишь, друг?"). Пушкин - "прямо и смело" шел, "спокойным оком" взглянул в лицо Судьбе, погиб, но зато не был ею "затоптан в грязь"... И вот он лежит, мертвый, но как бы "просветлевший лицом" (выражение из первого стихотворения), потому что Судьба открыла ему что-то высокое, таинственное ("какою-то мыслью, глубокой, высокою мыслью Было объято оно"). Это маленькая двухчастная поэма о Пушкине, но вместе с тем ясно, что на место Пушкина Жуковский ставит и себя, делая эти стихи декларацией своего нравственного родства с Пушкиным.