Монах Лазарь. Жуковский-Пушкин 2

              Монах Ла;зарь
       ( В. В.   Афана;сьев).

        
    В одну из августовских ночей Жуковский был разбужен нежданными гостями - Тургенев, с ним - Пушкин, который болел, потом отдыхал в Михайловском... Александр Иванович вез его из Царского Села в Павловск, зная, что Жуковский будет искренне рад появлению Сверчка, хотя и обритого и бледного. Пушкин был весел и сочинял по дороге "Послание о Жуковском к павловским фрейлинам". Жуковскому он вез "Деревню" и пятую песнь "Руслана и Людмилы". "Мы разбудили Жуковского, - пишет Тургенев. - Пушкин начал представлять обезьяну и собачью комедию и тешил нас до двух часов утра". Потом, уже на следующий день, Жуковский читал свои новые стихи, в том числе "На смерть чижика", стихотворение, написанное как будто по незначительному поводу (смерть птички графини Шуваловой), но совсем не пустяшное.
    В Аничковом дворце у Жуковского собирается тот же кружок литераторов. Приходит Пушкин-Сверчок, к которому он относится братски, душевно и просто, несмотря на разницу возрастов. Пушкин в вечном беспокойстве, всегда в крайних чувствах - последний год этот оказался для него тяжким. Друзья его, члены тайного общества, не доверяли ему, хотя он страстно мечтал служить вместе с ними делу свободы и писал пламенные вольнолюбивые стихи. Все в его жизни свилось в один огненный клуб - любовные похождения, публичное фрондерство антиправительственными фразами, дуэли (он вызывал на поединок даже друзей - Николая Тургенева, Кюхельбекера и Рылеева), острые эпиграммы, "Руслан и Людмила"... Он был обидчив, насмешлив, нетерпелив. Его преследовала клевета, и не только со стороны врагов. Доносов на него было столько и они были таковы, что он ожидал самое меньшее - ссылки в Сибирь или в Соловецкий монастырь. Его успокаивал Чаадаев, призывая быть выше клеветников и гонителей, не отвечать ни на что и творить, так как творческий дар обязывает к этому. То же говорил Карамзин, которого он посещал в Царском Селе. И Жуковский призывал его к тому же, Жуковский, который так ласково ободрил его в лицее, к которому он тогда обратился со страстно-благодарным посланием, где говорил:

   И ты, природою на песни обреченный!
   Не ты ль мне руку дал в завет любви священный?
   Могу ль забыть я час, когда перед тобой
   Безмолвный я стоял, и молнийной струей -
   Душа к возвышенной душе твоей летела
   И, тайно съединясь, в восторгах пламенела, -
  
   к портрету которого он сделал такую великолепную надпись:
  
   Его стихов пленительная сладость
   Пройдет веков завистливую даль,
   И, внемля им, вздохнет о славе младость,
   Утешится безмолвная печаль
   И резвая задумается радость...