На конец времени

Мы когда-нибудь будем молоды, как молоды были эллины, ступая с поднятой вверх головой и с прямыми спинами - исполины рядом с крестьянами, склонившимися над своей вековою виной первородной. Мы будем юны. Эту юность, конечно, еще предстоит заслужить, ее нужно увидеть, а видеть теперь нелегко: мы, как дети увлекшись новой игрой, закрываем всем тем, кто позорче, морщинистыми ладонями полные слез глаза и кричим: "Не подглядывай!". Так кричат те, позор чей отсчитывается количеством подожженных страниц и песочных обрушенных замков. Решимость к безумству растет вместе со слепотой.
Ах, с какой теплотой мы теперь рассуждаем о детях, какою сладостью оседают у нас на языцах похвальные речи младенчеству. Мы смакуем каждую букву в словах родина-мать и отечество, и ждем новых рук для новых гвоздей на кресте, но не найти урожденных для крестных мук во времена, когда лимит грехов давно исчерпан.
Мы декламируем мертвыми языками молитвы и мним себя новорожденными. Бедные старики, проиграв все возможные битвы, играют теперь в новый век, и не помнят, что, чтобы войти в него, следует умереть. Страх пропасти лишает разума, а раз ума нет - остается лишь блаженство детства.
И когда постаревшие наши родители ищут своих матерей, нам - молодым - остается лишь посыпать поверх пепла голову сединой и стареть прежде времени, искать рифмы и ритмы в обломках забытых ремесел, и учиться заново влюбляться в слово больше чем в то, что оно означает, дабы скрепить их вновь, и связать все разорванное.
Пока дети плачут на пепелище, вытаскиваем из горящего дома всю ценную рухлядь. Кто знает, быть может все мы устроили этот пожар, чтобы выбросить старые вещи. Но только новые больше некуда заносить. Впрочем, стоит ли жалеть о  доме, если все равно некого было ставить уже в красный угол, и если были забыты рецепты для кухонь, а печи топились давно лишь для жертвоприношений?
Недавно... я видел, как загорелась под нефтью река, и невольно вспомнилось: "И на водах будут пылать огни". Знаю, глупо припоминать пророков, когда апокалипсис позади. Когда тело Европы сгорело в печи, а мечта задохнулась в газу. На их пепел и сыпем теперь седину, когда вдруг вспоминаем о памяти. Но вспомнит ли позже память о нас? Все зависит от нас. Все зависит от нас.