Генуэзская крепость

                Грустная попутчица столетий!
          Взором зорких девичьих очей,
          В ясный полдень и во тьме ночей,
          Смотрит, как хвостом соленой плети
          Хлещет море полтысячелетья
          Месяц побережья Судака,
          Чтобы разглядеть издалека
          Флот врага на стыке синецветья.



Извиваясь каменной змеею,
Склон скалистый ловко обвила
И, горя златистой чешуею,
На вершину голову взвела.
Хвост, что якорь бросила к подножью,
Оградить стараясь порта град.
Но когда земля сдружилась с дрожью
От турецких яростных осад –
Чугуном он бойким был отъят
И лежать оставлен на отложье.
Словно ящер огненный, довлея
Над подножьем Крепостной горы,
Вплоть до векового юбилея
Укрепляла стены и дворы.
Шествуя стезей метаморфозы,
Неприступный обретая вид,
Чтоб не воплотил свои угрозы
Тот, кто воплотить их норовит.

По длине хребет ее украшен
Мощным гребнем, состоящим из:
Именных четырнадцати башен,
Защищавших извиванья низ.
И гряды с вершинным прикрепленьем,
Что, как будто компаса стрела,
В северо-восточном направленье
На утесе верхнем замерла.
Отрастал он, как велит природа,
Множество средневековых лет,
До тех пор, пока с последним всходом,
Не окреп означенный хребет.

Перечислю я для вас, пожалуй,
Исполинов благородный строй,
Взяв от входа главного начало
И закончив башней смотровой.
В центре – врат могучие опоры:
Башни ди Пагано, рядом с ней
Якобо Торсело – что пред взором
Первыми являют мощь камней.
Влево, в направленье осиянной
Огненным восходом стороны:
Джудиче идет за "Безымянной";
«Круглая»; за ней устремлены
В том же направленье: и Лавани,
И Чикало; замыкая строй,
Угловою башней без названий –
«Безымянной» башнею второй.
Двигаясь обратно, в стан заката:
Первой встретим скученность камней –
Тоже башней бывшую когда-то,
Но до наших не дожившей дней.
Дальше: Джиованни Марионе;
Следом: Бальдо Гварко; и опять
Враг материи неугомонный,
Исполину не дал устоять!
И еще один брат по несчастью,
Замыкает западный форпост –
С Астагвера бывший цельной частью,
Составлявшей до обрубки хвост...

Что до устремившейся к вершине
Части, то, бесспорно, и она,
По крутой пролегшая стремнине,
Мощным гребнем не обделена.
Явно всех превосходя в размерах,
Властвует здесь Консульский донжон!
Скрывший двор за каменной портьерой,
С помощью которой сопряжен
Он и с ближней башней «Угловою»
И, заняв совместно весь утес,
Над селеньем властной головою,
Здесь цветущим некогда, возрос.
По другую руку, в отдаленье,
Завернувшись в вековую цвель1*:
Вышнему Георгию строенье
Довершает сбоку цитадель.
Далее, презрев горизонтальность,
Ловко гиблый склон преодолев,
«Безымянный» камертон тональность
Выдает, ведя ветров напев.
И последней – Девичью осталось
Башню, наконец, упомянуть –
В небеса упёршуюся малость,
Чтобы дальше всех уметь взглянуть
И приветом с дальним Аю-дагом,
Обменяться в распогожий день.
Иль увидеть в очертаньях флага,
Смерти приближающейся тень.

Кыз-Куле – немое назиданье2*!
Что и люди могут полюбить,
Как священной верности созданья
И утратив друга, погубить
Жизнь свою! Не вынеся печали,
Бытия ничтожность осознав,
Без того, с кем чувствами венчали,
Бытности отпущенной устав.

О любви трагичным отступленьем,
Завершить решил я неспроста
Начатое мной перечисленье,
Позвонков защитного хребта.
Но под стать гигантской животине,
Ей даны и сердце, и душа:
Это в замке консульской поныне.
У другой обитель: полушар,
На прямоугольник водружённый
Из известняковых кирпичей,
Изначально, как мечеть сложённый;
Но завоевательных мечей
Властью – беспощадной и тщеславной!
Превращенный в италийский храм…
Погодя опять в мечеть… а там –
Снова в храм, но только православный.
Был армянской церковью не долго…
Но от всех религий утомясь,
Век почти своим считает долгом,
Быть окном, дающим с прошлым связь.

Я бы мог продолжить аналогий
Поиск, меж живым и не живым,
Но хочу от нудных зоологий,
Перейти к событьям роковым.
Здесь произошедшим вскоре, после
Окончанья стройки вековой
И приведшим крепость и все возле,
К завершенью жизни деловой.
Много лет была она торговли
И культуры центром ключевым!
Что еще аланом кочевым,
Был на перепутье установлен.
Где, по морю путь к пути земному
Прирастая, с Западом Восток
Связывал, конечно же, связному,
Наполняя златом кошелек.
Но судьба, воинственной петлею
Золотого задушив тельца,
Бросила, едва живой змеею,
Ждать неотвратимого конца…

Временем напитанные грани!
О былом молчание храня,
Множество таят напоминаний
О крещенных костной дланью днях.
Днях паденья власти генуэзской
Под осадным натиском осман
И о дне свершенья казни зверской,
Защищавших крепость горожан.
Но археологии старатель,
В поисках утраченных веков,
Вездесущий свой втыкает шпатель
В недра сокровенных тайников.
Открывая прошлого посланья,
Толщею прикрытые песка,
Павшего на землю свысока
Из часов огромных мирозданья.
С ним владыка допотопной пыли,
Скопленной поверх иных страниц,
Трудится над распознаньем были,
С помощью графических крупиц.
Их труду обязаны потомки
Знанием истории земли!
Их труды развеяли потёмки
И взглянуть мы в прошлое смогли…

В бытность лет пятнадцатого века,
В год – конец его трех четвертей,
Не было в Солдайе человека,
Пагубных не ждавшего гостей.
Поселяли в сердце страх – знаменья:
То исчезнут словно в никуда,
Будто слыша бедствий приближенье,
Ловкие строители гнезда.
То услада взора – гладь морская!
Безмятежность кроткую презрев,
Яростной волною возникая,
Неуемный высвободит гнев
И над ней большие, будто длани,
Темные смерчей взойдут столбы,
Звуками взвывающих стенаний,
К небу возносящие мольбы.
То помститься, часом, мореходам
В гавань устремившим корабли:
Тени, багровея, хороводом
Движутся в бледнеющей дали,
Над короной консульского замка,
А потом кровавою рекой
Нисбегают с высоты к низам как
Лава, потерявшая покой.
Об одном все предзнаменованья
Говорили скрытным языком:
Скоро жатву серп завоеванья
Здесь кровавым выполнит крюком!
Там, недалеко, южней, за морем
Грозный враг, повергший новый Рим3*!
Словно хищник смертоносный, вскоре,
Устремится на фертильный Крым.
И бой с войском, как метлой метущим
Государства, час придет вести,
Городам, возросшим и цветущим,
На великом Шелковом пути.
И над градом прежде пестрым, шумным
Все зловещей висла тишина;
И не надо было зваться умным,
Чтоб понять, что участь решена.
Хоть был полон люд тогдашний веры,
Но о чуде помышлял едва ль:
Что умерить крепости барьеры,
Смогут смертью меченную сталь;
Вкупе с артиллерией, к тому же,
Чей губительный потенциал
Был у неприступных стен разбужен
И Константинополь вечный пал.
Населенье: русские, армяне,
Выходцы из Генуи самой,
Греки и татары-христиане,
Прочь семья бежали за семьей…
По селеньям расходясь окрестным,
В поисках спасенья… но, увы,
Отложеньем было бесполезным,
Бегство от событий боевых.
Но неотвратимость смерти чуя,
Далеко не каждый поспешал,
Жизнь спасти попробовать, кочуя;
Были те, кто долг не нарушал;
Оставаясь до конца на страже,
С консулом бесстрашным во главе,
Не согласным пред угрозой вражьей,
В Геную отплыть всего первей.
Гордый муж – ди Негро Христофоро –
Честности образчик и ума!
Верный сын республики, которой
Он служил, пусть и не задарма,
Искренне стремясь изжить в Солдайе,
Феодалов грубый произвол.
Чтоб всяк жил, законы соблюдая;
И чтоб всяк налогов произвел
Выплату; на титул и на званье
Не взирая. До последних дней,
Консула последнего призванью
Следуя, хоть было все сложней…

И свершилось! В день последний мая,
К брегу Крыма строем подгребли,
Все пространство бухты занимая,
Вражеской армады корабли.
Под началом главного визиря –
Славного Гедик-Ахмет-паши.
Он, не первый год, границы ширя,
Генуэзцев с ключевых вершин
Прибыл выбивать. И темнолицей
Рати, первой противостоять:
Выпал жребий – Каффе, как столице.
Доблестной защиты рукоять,
Дланью героической сжимая…
Но шесть дней помучавшись, ее,
Глупости своей не понимая,
Знать сдала, поверив во вранье.
Хоть могла фортеция осадам
Долгосрочно противостоять,
Но испугом движимая знать
Предала всё вражеским парадом.
Заплатив заслуженную цену,
За попытку голову сберечь –
Им, презрев за подлую измену,
Турки облегчили ношу плеч.
Так звезда колоний генуэзских,
Поднеся коварным туркам ключ,
Полотном кровавой занавески,
Застелила процветанья ключ.
А паша успехом окрыленный,
От победы дух переведя,
Двинул флот, надеждой подкрепленный,
Что опять стараний на медяк,
Приложить придется для осады
Крепости солдайской и она,
С первым стуком ядер о фасады,
Будет волей консула сдана.
Но не мыслил сарацин надменный!
Глядя на солдайский форт в дали,
Что не акт еще одной измены
Там, но смертный бой приберегли!

Подошел. Ссадился. Первым делом:
Пригород, возросший возле стен
Крепости, разрушил оголтело,
Взяв не убиенных в рабский плен.
И подготовляясь в полной мере,
Сделать здесь очередной улус4*,
Приказал сгрузить с галер на берег:
Пушки, провиант и прочий груз…
После, в стороне, без промедлений,
Не жалея рабского труда,
Развернуть шатры всех назначений:
Для дивана5*, медиков, солдат.
Также перед северной стеною,
Выкопать окопы, укрепить
Пушки и закончив основное,
Беса пушек с привязи спустить!
И все довершив приготовленья,
В том числе и утренний намаз,
Артиллерии начать вступленье,
Протрубил мехтерхане6* приказ.
И загрохотали громогласно
Грозные подручные топчу7*;
Остывая, малость, ежечасно,
Чтоб не перегреться чересчур.
Целый день громадные бомбарды,
Продолжали, рокоча, обстрел,
Стесывая камни, как ворс карды8*,
До тех пор, пока не отгорел
Угль последний в солнечном горниле.
Но едва с боков припекся мрак,
Пушки вновь заряд опорожнили,
Залпом завершив ночной антракт.
Заново продолжил враг стучаться,
Тяжкими ударами перстов…
Так и третий день успел промчаться;
И четвертый был пройти готов…
Но излишней дерзостью взбешённый
Пушек, огрызавшихся в ответ,
Прекратить обстрел недовершённый
Приказал султановский клеврет9*.
И триумфа пороха над камнем,
Уж не дожидаясь, приложить
Силы, чтоб солдайским наглецам не
Дать, и часа лишнего прожить!

Дело ясно: прежде чем пытаться,
Влезть в окно, не плохо бы сперва,
Через дверь попробовать прорваться.
И паша, согласный, что права
Мудрость, не скупясь и барбакану –
Крепости надежному крыльцу,
Уделил вниманья, но обманут
Был надеждой, к славному венцу
Не приблизившись - огромным жертвам,
У ворот открыв прискорбный счет.
И уйдя, поняв: лишь смерть, с усердством
Дальше налегая, навлечет.
Внутрь попасть, пытаясь сквозь ворота,
Словно через триумфальный свод,
Не одна слегла османов рота,
Возле не поверженных ворот.
Эшафотом гибельным явился
Туркам, укрепленный барбакан:
Адским кругом будто он обвился
И в него, как в роковой капкан,
Угождали воины султана;
И как кара с нильских берегов,
Огненным дождем лились из чана,
Полыхая, смолы на врагов,
Заодно с дробящим камнепадом,
Под разящий свист прицельных жал
И, сойдясь с отдельно взятым адом,
Мало кто кончины избежал...
С храбростью достойной славных песен!
Чей мотив, не зазвучав, умолк,
Нанесли удар турецкой спеси
Стражники, заставив, чтоб ушел
Враг от врат, оставив мысль прорваться
Меж привратных башен за кордон.
Но принялся он уже взвиваться,
Чтобы стен перемахнуть заслон...

Словно зверь голодный, кровь вкусивший,
Ярости исполненный слепой,
Алькасар, добычу заслонивший,
Штурмовать несметною толпой
Кинулся и белою лавиной10*,
Взмывшей, против всех законов вверх,
Устремился к верху с прытью львиной -
Будто дьявол сам ее изверг!
С помощью зацепов абордажных
И по маршам лестниц приставных,
Бросилась карабкаться отважно,
В сторону мерлонов11* заградных,
Армия разросшегося края.
Пересечь заветную черту,
К торжеству ведущую, стараясь
И схватить победу на лету,
Как орел - властитель поднебесья!
Лихо устремившийся настичь,
Острыми пронзив когтями, дичь,
На сквозных просторах редколесья.

Но пред ним возвысилась над кручей,
Созданной рукой, еще одна -
Волей возведенная могучей,
Стражей непреступная стена!
Ни один защитник пост не бросил,
Понимая искренне в душе,
Что идущую за летом осень,
Он не встретит, видимо, уже.
Но, примером консула ведомый,
Страху каждый не дал наседать;
Хоть и стал ко всаднику святому,
Слать молитвы чаще, чем всегда.
Как стихия, вставшая волною,
Супротив гряды прибрежных скал,
С гордой не справляясь крутизною,
Вновь отводит подуставший вал…
Так и орты12*, с рукавом Бекташа
На главе, нахлынув, отойти,
Вынуждены были, к верху даже,
Не успев приблизиться куртин.
Встреченные непреодолимым,
Пущенным из башен боковых,
Шквалом острых и неумолимых
Стрел и сонмом средств передовых.
Средь которых: ряд бомбард настенных,
Залп чей не один десяток смёл;
И осадных копий строй толстенных;
И осадки из горящих смол,
С адским вниз шипением пролитых,
Для поджога лестниц и людей…
В общем все, могли чем быть убиты,
Вздумавшие фортом завладеть.

Отступив для перестройки, новый
Штурм предпринял «зодчий крепостей»13*,
Но и в этот раз прием суровый
Ожидал непрошеных гостей.
Но провалам враг не подчинялся
И скорее форт занять хотел,
От чего исправно пополнялся
Ров пристенный кучей мертвых тел.
Утоляя кровью жажду, летом
И войной иссушенной земли,
Коей ручейки, из арбалетом
И копьем пробитых ран текли.
Сотни душ остались на закланье!
А желанье, генуэзский флаг
Заменить османским, лишь желаньем
Оставалось, как не тщился враг…

И, трудов Сизифа15 видя тщетность,
Принялся коварный супостат
Создавать осады беспросветность
И ждать час, когда опустошат
Полностью запасы провианта
Люди, заточенные внутри,
И придет на помощь оккупантам,
Их союзник – голод – изнурить
Призванный оплот сопротивленья;
Вкупе с изможденьем, с грузом ран;
И последний приступ ослабленьем
Облегчить. Чтоб гнутый ятаган,
Обагрившись кровью оборонцев,
Дорого свою продавших жисть,
Прекратил блистать на крымском солнце;
И как охрой смоченная кисть,
На холсте истории - победы
Новый натюрморт нарисовал;
И уже для вдохновенья беды
Новые в Европе затевал…

Потянулся медленно, с цинизмом,
Караван мучительных минут,
Не спешащий, в целях гуманизма
Поскорее трудный час замкнуть…
А за ним и день прожить позволив...
И другой, и третий, тем, кто смог
Не начать с Петром, по божьей воле,
О грехах, нажитых диалог.
Не завидны были будни граждан
Форт, оберегавших от врага:
Все сильнее раны, голод, жажда
Заставляли их недомогать.
Поутих шум битв кровопролитных...
Заменил булатной стали звон,
Страшный говор пушек стенобитных.
Залпами чугунный легион
Тщательно расстреливал куртину,
Легшую за Круглой, на Восток,
Мощную стремясь прорвать плотину,
И впустить безжалостный поток
Растекаться пагубной волною,
Потопляя, улицы в крови,
Тех, кто за несломленной стеною,
Защищаясь храбрость проявил.

Час настал – связавший воедино
Все недуги, черной полосой
И пробила подлая судьбина,
Брешь в стене, полученной лозой.
Хлынули в разлом с безумным криком
Полчища нещадных янычар,
Резавших с остервененьем диким,
Не взирая, молод или стар,
Всех, кто им под руку попадался.
Смерть неся, и доблестным, и тем
Кто, завидев их, поспешно сдался,
Преклонив, прося пощады, шлем.

Но подстерегал «детей султана»,
Акынджи, сипахов вновь сюрприз:
В башнях запершись четырехгранных,
Лучники умело стрелы вниз
Перекрестно слали, собирая
С нападавших жизненный оброк.
Хоть и каждый знал – ворота рая,
Скоро увидать себя обрёк.
Гибели оркестр – звенящим гимном,
На одной лишь сыгранным струне,
Привечая не гостеприимно,
Выполнял задание: мирней
Сделать отступленье уцелевших,
За второй спасительный рубеж;
Затрудняя тёк убийц, влетевших
В крепость, сквозь проделанную брешь.
Больше бы затратил неприятель,
Выбивая, дерзких с высоты…
Но людей назойливый предатель,
Без того пустые животы,
Завязал на крепкий узел туго,
Унеся запас последних сил,
Чем бойцов отважных друг за другом
К радости османов подкосил.
Лишь тогда ступила рать аллаха
В башнях победителя пятой,
Сделавшая их кровавой плахой,
Для хранивших чести долг святой.

Жаль на отступленье чуть сказался
Подвиг Немезидовых гонцов:
Мало кто в итоге оказался
За грядой спасительных зубцов.
Остальные, кто не слег в сраженье,
Не успев занять донжона высь,
В храме, видя бёрков приближенье,
Во главе с ди Негро заперлись.
С верой в чудотворное спасенье
От острот стамбульского клинка.
Но узнали цену невезенья,
Мучаясь в пожара языках:
Окружив огромную обитель,
Вместо учинения резни,
Месяца восточного воитель
Предпочел укрывшихся казнить!
Превратив обитель – в многолюдный
Крематорий, пышущий огнем.
А затем надолго в склеп подспудный,
Камнем каждый заложив проем.

Так последний Генуи наместник
Завершил в мученьях адских век,
Заживо сожженный в храме вместе
С тысячей почти что человек.
Говорят, по замку и сегодня,
Неуемный призрак, по ночам
Бродит – раю чужд и преисподней,
Чем своим обязан палачам!

Те же, кто под каменным укрылись
Консульской фортеции крылом
И дожить до ночи умудрились,
В штурмах, турок, прущих напролом:
Под покровом тьмы, тропою тайной,
По ступеням, сделанным в скале,
Двинулись в опасный чрезвычайно
Путь, спеша уплыть на корабле,
От брегов Солдайи разоренной.
А уже точнее Судака!
Средь ночи, зарею озаренной,
Скорый предвещающей закат.
Их судьба историей забыта.
Но надеюсь, что, хотя бы им,
Удалось от крепости разбитой,
Прочь уплыть к брегам, где правит Рим.


16.11.15г.

1 - Зелёный налёт, образованный плесенью на стенах, скалах и т.п.
2- На самой высокой точке Крепостной скалы, на мысе Кыз-Куле-Бурун была построена двухэтажная башня Кыз-Куле. Башня носит название Дозорной, но иногда ее называют Девичьей. «Кыз» или «Q;z» с крымскотатарского – дева, или «гез» - глаз. Дозорной башне Кыз-Куле посвящена одна очень романтичная и трагическая легенда. Любимая дочь консула полюбила простолюдина - пастуха. Отец, желая своей дочери только лучшего, был против такого союза. Вот и решил избавиться от не желанного зятя. Он отправил его на корабле с поручением, приказав капитану вернуться обратно без пастуха. По возвращению узнав, что любимый не вернулся, дочь консула бросилась из окон башни прямо в море... Башня с тех пор стала называться «Девичьей».
3- Завоевание турками Константинополя
4 – тут: Город, поселение
5 – Высший военный совет
6 – Военный оркестр
7 – Турецкая артиллерия
8 - Род щетки для расчески шерсти и хлопка
9 – Приспешник, приверженец
10 – Головные уборы (бёрк) турецкой пехоты (янычар) имели прикрепленный и нисподающий по спине кусок белой ткани По преданию глава дервишей Хачи Бекташ, благословляя воина, оторвал от своей одежды рукав, приложил его к голове воина и сказал: "Пусть назовут этих солдат янычарами. Да будет их мужество всегда блистательным, их меч острым, их руки победоносными".
11 – Зубец. Выступ крепостной стены или башни, предназначенный для обороны, простенок между двумя бойницами.
12 – Полк в турецкой пехоте
13 – Визирь Гедик-Ахмет имел прозвище «зодчий крепостей»
14 – Устарелое название мусульман
15 – В древнегреческой мифологии строитель и царь Коринфа, после смерти приговорённый богами вкатывать на гору, расположенную в Тартаре, тяжёлый камень, который, едва достигнув вершины, раз за разом скатывался вниз. Отсюда выражение «сизифов труд», означающее тяжёлую, бесконечную и безрезультатную работу и муки.


16.11.15г.

Фото из интернета - спасибо автору!