K. M. Simonov. Five Pages. Page Two

PAGE TWO
Th’ whole of you I did love, most of all loved your voice, it was so tender.
We -- surprised by little trifles, tiny  things, darling  only to us --
Could be friends and of things, not belonging to bed altogether,
Spoke for hours, while staying awake in our bed in the nights.
Such a friendship ‘s not meant to conceal any kind of disagreement,
It ‘s th’ ground for unity, trust, th’ most reliable for life.
We forgot hands and lips – it was a wonderful, special achievement
To discuss th’ things most sacred to us, on and on, through the night.

A year ago  --  when the study of frescoes was our assignment --
We went off to old cities whose bells did so sadly lament.
Shamrock scent that pursued us, with air currents compliant,
Buckwheat fields and haystacks -- all these did on your senses descend.   
For the first time, you opened your eyes to see skies, all stars-sprinkled,
For the first time you saw pine trees race, our carriage to meet.
Why have never the two of us been with such voyages mingled,
Why have never the capital dwellers enjoyed such a capital treat?

Though for both of us th’ journey appeared to be highly delicious,
A certain question, not once, did recur to my wondering mind:
Why have never you joined me in th’ research expeditions
Why were you to this northern magnificence blind?
So it happened that you , th’ stronger partner in our relation,
Always capable of helping, of offering friendly a hand,
Lost yourself in this “northern”, unusual, strange situation,
Quite unable th’ unfamiliar, wonderful things understand.

Faraway from our home, you  ‘ve become for some reason confounded, 
Were  surprised by the flowers, and bushes, and trees, and you smiled
And  you laughed and you sang, and I wouldn’t be greatly astounded
Had you started to jump clapping hands, or to cry like a child.
In the rain, crossing a stream that for me was surprisingly nameless,   
In a boat you were watching stream turbulence dancing a waltz…
Then we reached the old church and its frescoes - by  th’ Greeks, very famous,   
And, still wet, made attempts to consider their merits and faults.

By the oils, we did try to determine the time they were painted,
Who the saints were -- by th’ noses, their lips, and by their scornful eyes.
We in daring attempts touched the cupola dome, then -- not fainted! --
We descended right down by th’ dangerous scaffold device.
You tried hard to remain really proper a traveller-fellow,
Tried to drink bitter beer, just supporting the mind of the group,
Chewed that meat, leather hard, smiled your smiles, bright and mellow, 
And, without complaints, ate potato-and- onion soup.

On a minor highway we were caught in a storm, unexpected.
You did stubbornly stamp th' road surface with your rubber shoes.
My suggestion to look for a cover was firmly rejected --
You refused to slow down the walking for any excuse.

O my comrade and friend, we have got through th’ little troubles intently --
Chewed whatever  available, behaved just like Romans in Rome …
Though, the shame was that during that trip we, purposefully friendly,
Left th’ problem resolving until we ‘re in Moscow, at home.
That we ‘ve managed, and that was th’ trouble, ugly, horrible and awesome,
That we managed to push, to postpone our quarrels away…
Thus the end has begun, when, by hiding a yesterday’s problem,
Wanting peace, we succeeded in spending the friendly today.

ВТОРАЯ СТРАНИЦА
Я любил тебя всю, а твой ласковый голос - отдельно,
Удивляясь неважным, но милым для нас мелочам.
Мы умели дружить и о чём-то совсем не постельном
Лёжа рядом, часами с тобой говорить по ночам.
Это дружба не та, за которой размолвку скрывают.
Это самая первая, самая верная связь.
Это дружба - когда о руках и губах забывают,
Чтоб о самом заветном всю ночь говорить, торопясь.

Год назад для работы пришлось мне поехать на север,
По старинным церквам, по старинным седым городам.
Шелестел на лугах одуряюще пахнувший клевер,
И дорожная пыль завивалась по нашим следам.
Нам обоим поездка казалась ужасно счастливой,
Мой московский заморыш впервые увидел поля,
И луга, и покосы, и северных речек разливы.
И впервые услышал, как чёрная пахнет земля.

Только здесь ты заметила в звёздах всё небо ночное,
Красноватые сосны стоят вдоль дорог, как стена...
Почему ты на север не ездила раньше со мною,
Почему ты на землю привыкла смотреть из окна?
Как-то вышло, что здесь ты, всегда мне дававшая руку,
Ты, с улыбкой умевшая выручить в худший из дней,
Ты, которой я слушался, мой поводырь и порука,
В нашем добром содружестве бывшая вечно сильней,

Здесь, далёко от дома, в поездке ты вдруг растерялась,
Ты на всё удивлялась - на листья, кусты и цветы.
Ты смеялась и пела; всё время мне так и казалось,
Что, в ладони захлопав, как в детстве, запрыгаешь ты.
Вспоминаю закат, переезд через бурную реку.
В мокрой лодке пришлось на колени тебя посадить,
Переправившись в церковь со строгими фресками Грека,
Мы, ещё не обсохнув, о них попытались судить.

Со смешным торжеством мы по краскам века узнавали,
Различали святых по суровым носам и усам,
И до самого купола дерзкой рукой доставали,
И спускались обратно по скользким и шатким лесам.
Ты попутчицей доброю сделаться мне пожелала,
Чтоб не портить компании, горькое пиво пила.
Деревянное мясо с весёлой улыбкой жёвала,
На туристских привалах спала, как в Москве не спала.

Помню это шоссе с торопливой грозой, с облаками.
Я хотел отдохнуть, ты сердито пожала плечом
И особенно громко стучала в асфальт каблуками,
Чтобы мне доказать, что усталость тебе нипочём.

Что ж, мой верный попутчик, ведь этак, пожалуй, и нужно,
--И жевать, что придётся, и с жёсткой постелью дружить.
Жаль одно - что в поездке мы жили подчёркнуто дружно,
Неурядицы наши решив до Москвы отложить.
Это нам удалось. Только это как раз ведь и страшно,
То, что распри свои отложить мы впервые смогли.
Там начало конца, где не выдернув боли вчерашней,
Мы, желая покоя, по-дружески день провели.