Окромя золотых цепей

Она сидела на кухне за стареньким, обшарпанным обеденным столом и смотрела в весеннее окно. Крупные капли хаотично стекали по стеклу. Загадала на одну: если доползёт до того места, где облущилась краска, то всё сбудется. Что сбудется она себе представляла туманно. Наверное, прежде всего внутренний покой, уверенность в завтрашнем дне. Господи, сколько патетики! Мужик нужен! Нет, нет, не так, мужчина. Чтобы пахло мужским духом, не впрямую, конечно. Виталька был хорошим парнем, но... Вечно это "но" лезет в мысли, всё поганит ложкой дёгтя (можно подумать, что жизнь - бочка мёда, ну, конечно, ага). Нет, ей с собой было трудно договориться, раздражалась, вот как сейчас, на всех и вся.
Чьи- то руки обняли её сзади, чей- то чуть плаксивый голос по- телячьи протянул:" Мамочка..." "Боже мой, ну что ещё тебе?!" - сразу негодующе вскинулась она, резко развернувшись всем корпусом, отчего пятилетний сынишка чуть- чуть не упал на пол. Схватив его за руки, в упор посмотрела в его испуганные глазёнки, которые до боли напоминали Виталькины, что вызывала злость и ревность в глубине души, порой доходящие до ненависти.. "Что тебе, я спрашиваю, а?!" После таких вспышек приходило мгновенное раскаяние от содеянного в каком- то порыве неуправляемой ярости, как и сейчас. Она обняла сына, стала его тискать, расчёсывая пальцами, его вихор пшеничного цвета (напоминавший понятно чьи волосы, кстати, и такой же чубчик). С преувеличенной нежностью ласкать мальчика, говорить какие- то сюсюкающие словечки, от которых порой самой становилось тошно.
"Прости, сЫночка, мама задумалась, а ты, мой сладенький, подкрался как тать сзади, напугал до зелёных сопелек!" - запричитала привычно, а в голове пронеслось: "Господи, ну что несу, размазня!" То, что маленький Виталик был копия старшего, даже не надо было выпрашивать комплименты соседей и родственников - копия только уменьшенная. Вот эта ярость часто и подводила её душу к пропасти ревности с надеждой, что та сбросится в бездну ко всем чертям и пропади оно всё пропадом. Опять та же неопределённость: что дальше? Сын никак не мог привыкнуть к её вспышкам ярости и сильно пугался, но, казалось, после такой обильной вербальной патоки слегка успокаивался. Он поэтому и пытался несколько подхалимничать, угождая более сильному, владевшему огромными богатством: сладостями, которые, по понятным причинам, оба просто обожали. "Хочешь конфетку, пирожочек мой?" - заискивающе спросила она. Ответ был мгновенный: "Да!!" - с судорожным киванием не только головы, но, казалось, всего тела. Как обычно, после таких мимолётных выбросов эмоций, они садились за вазу с конфетами разных сортов и видов. Здесь были богатые шоколадные пузаны- бонвиваны, одетые в богатые раззолоченные одежды, которые язык не поворачивался назвать "фантик". Бедные шоколадные дворяне, с одёжкой по- беднее и, наконец, простые карамельные обыватели- мещане, в заурядной обёртке с простенькими сюжетами рисунков и также просто прозывающихся: "Ягодный аромат", например.
В такие минуты ей казалось: "А что ещё, собственно говоря, нужно бабе? Ладно, ладно, женщине!" - тут же, досадуя, поправляла себя. " Сын, растёт, работа хорошая, начальник глазки строит(ну обещанного три года ждут, обождёт кот мартовский, не таких вокруг пальца за нос водили). В общем, всё хорошо?" - вопрос, как обычно, вис где- то в левом виске и снежинкой таял под жарким сладким вкусом от конфет, но (опять это "но") горчило не мысль, а чувство одинокости, неприкаянности что ли. "Бывший" как заноза: вытащил с кровью, мясом, вроде бы всё позади, а болит. Как отрезанный палец, которого давным- давно нет, но фантомная боль почти настоящая. Она ещё раз крепко прижала к груди маленькую светлую головку сына, поцеловала её в макушку и, чуть всхлипывая, вздохнула: " Будем жить дальше, верно, сынок?" Мальчик, еле выговаривая набитым шоколадными конфетами ртом, сказал что- то нечленораздельное то ли:" Ага...", то ли: "Мгм, мымы". Не важно. Будем жить, что нам терять окромя золотых цепей.