Валерий Железнов С-Петербург

ВАЛЕРИЙ ЖЕЛЕЗНОВ С-ПЕТЕРБУРГ

    В 2007 году я начал записывать в тетрадку разные курьёзные случаи из моей морской практики. В 2009 году из многочисленных записей получились книги: их 6.  Имеются публикации в журналах, альманахах и регулярные публикации в районной газете "Заря". Неоднократно становился финалистом и призёром литературных интернет-конкурсов. В настоящее время являюсь членом ЛиТО "Молодой Петербург" и ЛитМО "Родники" (с. Смоленское Алтайского края), участвую в работе "АВС-студии" при администрации Дворцового округа и студии рассказа при С-Пб отделении Союза писателей России. (Автор).
 
                ГВОЗДЬ
         Последнее, что он отчётливо помнит, это – как граненый штык его трехлинейки легко вошел почти наполовину в серо-зеленое сукно, между двух верхних пуговиц. Даже мысль мелькнула: «Так легко?!» – а потом все погасло.
          Он поднялся в первую свою атаку вместе с другими, оставив страх в окопе. Страшно было панически, до дрожи в коленях страшно! Но все поднялись вслед за лейтенантом, и он тоже поднялся – как все. Так учили с детства: «Только вместе мы сила, только вместе нас не победить!»
         Грянувшее «Ура-а-а!» утонуло в грохоте разрывов. Сначала раздались невнятные хлопки минометов и глухие удары пушек где-то впереди, и уже через секунду снаряды вздымали снежную пыль с комьями мерзлой земли. Уши заложило от удара взрывной волны: ни выстрелов,   ни криков. Какое там «Ура!», он просто орал во всю силу легких, выгоняя из себя криком остатки страха и желание рухнуть в сугроб – спрятаться от ужаса. Об этом и опытные солдаты говорили, что трудно только из окопа выскакивать в первый раз под пули, а на бегу уже почти не страшно. Он был готов геройски умереть в бою, но все равно боялся получить пулю ещё там, на бруствере окопа, когда выскочил вместе со всеми – не хотел погибнуть, не убив ни одного врага. Но его пуля досталась Сашке из Воронежа – тот чуть опередил и неуклюже ткнулся головой в снег – бежали вперёд, рассуждать некогда. Посреди нейтральной полосы рвануло совсем рядом, подняв в воздух сразу четверых ребят из взвода, а ему опять повезло: только швырнуло волной, обдало вонючими газами. Поднялся и снова побежал вперёд:  в голове – колокол, и  лихорадочно бьётся мысль: «Скорее бы их передний край!». А когда отчётливо увидел серые каски и вспышки выстрелов, рванулся ещё быстрее, чтобы его не срезал автоматной очередью очкастый немец. У самого немецкого окопа он споткнулся – и очередь прошла над головой. Кубарем свалился на промахнувшегося немца, отскочил, как ошпаренный, и наугад ткнул штыком в сторону врага. В последний момент удивился: «Так легко?!»
       Колючие звезды равнодушно смотрят на него с черного безлунного неба. Он видит их сквозь смерзшиеся ресницы – левый не открывается. Нет ни боли, ни страха. Лишь тишина, темень и холод. Свет морозных звезд пробудил искру сознания: «Вот она какая, Смерть – темно и тихо – совсем не страшно – темнота и – всё позади». Хотел вздохнуть с облегчением, но не получилось: рот забит грязью, на зубах противно скрипит песок. Пытаясь выплюнуть эту гадость,  повернул голову и взвыл от боли – она вонзилась в него, как штык – в безумном крике израсходовал содержимое легких, и поперхнулся на вдохе обжигающим ледяным воздухом – закашлялся взахлеб, и только теперь понял –  жив! Это открытие так удивило, что боль отошла на второй план. «Жив! Так это не смерть?! Я живой!» - обрадовался он, но тут же понял, что ранен, и вновь потерял сознание.
         Забытье продлилось недолго: очнулся и, успокаивая себя, пытается понять – насколько тяжело ранен: голова болит, но это не та боль, что заставила его закричать. Та боль исходит откуда-то слева, из плеча.
         Тело почти не слушается: оно словно спутано чем-то. Что-то навалилось на него сверху; ноги не чувствуются, будто их  нет. Только правая рука  отозвалась. Стараясь не делать лишних движений, он ощупал лицо: на нем корка замерзшей спекшейся крови, поэтому левый глаз не открывается. Очистил глаза и ощупал себя дальше, вглядываясь в темноту – рука наткнулась на чьё-то окоченевшее лицо - на нем лежит убитый им немец: очки на носу трупа. Попытался сбросить с себя немца – не получилось, а усилие отдалось острой болью в левом плече. Теперь ясно, куда ранило. С трудом, превозмогая боль, он выполз из-под немца и наполовину засыпавшей его земли. Из последних сил поднялся и привалился к стене – он скатился в окоп ещё днём, во время атаки.
        «Сколько  времени я здесь пролежал? – ночь уже – и где наши? – рассуждает он, отдыхая после неимоверных усилий. – А вдруг атака провалилась? – тогда немцы тут! – возьмут  в плен или добьют, а у меня нет сил застрелиться – обидно!» но, прислушавшись к отдаленному шуму боя, понял, что наши взяли передовую линию окопов, и  бой далеко впереди. Санитары наверняка посчитали его мертвым и оставили в полуобрушенном окопе дожидаться похоронной команды. Но те пойдут только утром, а до утра можно замерзнуть. Обидно будет: выжив в бою, замерзнуть рядом с убитым фашистом. Нет уж, теперь он умирать не собирается: ещё слишком молод. Надо перетянуть раненую руку и добраться до медсанбата, а там подлатают. Но выбраться из окопа оказалось непросто: дважды  срывался, воя от бессилия и боли – левая рука не слушается - на каждое движение отзывается ударом боли; ноги не подают признаков жизни, хотя на ощупь кажутся целыми – крови нет;  голова плохо соображает – все кружится и гудит. Осколок пробил каску и запутался в шапке-ушанке, срезав кусок кожи на лбу, поэтому крови на лице много. Контузия. Видно, чей-то снаряд попал в окоп, засыпав его наполовину. Осколками разворотило левую руку и шарахнуло по каске, а от смерти его спас очкастый немец, приняв в свою спину  массу осколков. «Странно получается – я его убил, а он мне жизнь спас»,  – подумалось ему, когда с третьей попытки удалось выбраться из окопа…
     Подобрали его утром. Он полз, ничего не видя и не слыша, продолжая ползти даже на носилках. Потом – медсанбат и госпиталь. Отмороженную правую ногу съела гангрена в прифронтовом госпитале, а леву руку отняли ещё в медсанбате.
     – Отвоевался, рядовой, – сказал военврач, выписывая документы, – теперь домой.
     – Так точно, товарищ военврач, – с досадой ответил солдат.
     – Не горюй,  фашиста добьем, – уловив интонацию бывшего пациента, успокоил врач.
     До ворот его провожал грузинский парень по имени Гиви – они подружились в госпитале. На прощание Гиви подарил ему кепку, такие  носят  в Кутаиси.
     – Возьми, дорогой, на память, у меня больше ничего нет. После войны приедешь ко мне в Кутаиси, тогда уж…
     – Спасибо, Гиви, буду носить её по праздникам. Береги себя.

       По сырому проселку, среди не вспаханных ещё черноземов, ковыляет на костылях одноногий солдат. Культя его левой руки притянута ремнем к костылю. За плечами тощий вещмешок. На груди нет наград – лишь одинокая нашивка за ранение виднеется на гимнастерке, под расстегнутой шинелью. Медленно шагает он левой ногой, неспешно текут мысли в голове фронтовика.
      Уходил на войну молодым сильным парнем, с геройским желанием бить врага за поруганную родную землю, а возвращаюсь никчемным калекой. Ладно бы – герой с орденом, а то всего одного немца проткнул штыком со страху. А теперь, что он такое теперь? – кому нужен, на что годен? Мать, конечно, будет рада: хоть такой, но вернулся – писал ей из госпиталя, успокаивал. На батю похоронка пришла ещё в августе. А как примет его та, образ которой видел он в горячечном бреду, среди изрытого воронками снежного поля? – полз он к этому образу из последних сил, только благодаря ему и выжил. А ничего между ними не было – поцеловал её однажды, когда на фронт уходил, а до этого не позволяла. Но сладкий тот поцелуй, кажется, до сих пор помнят его губы. Ждет ли она его? А если и ждет – зачем он ей такой – одноногий негерой?
      На пригорке видны крыши родного села. Черными муравьями на прошлогодней траве копошатся люди – одни бабы с ребятишками в селе остались да старики – нелегко им приходится.
      Вдруг одна фигура отделилась от остальных и быстро начала спускаться с пригорка – захолонуло сердце солдата – остановился он в нерешительности. Знакома…ох, как знакома ему эта фигура!
      Девушка бежит навстречу, не разбирая дороги, перепрыгивая лужицы, хлюпает галошами в раскисшей колее; Белый платок съехал с головы, а за спиной болтается толстая светло-русая коса; на полпути застряла в грязи галоша, но девушка этого не заметила или не обратила внимания: взгляд огромных серых глаз устремлен к стоящему на обочине солдату. В двух  шагах она остановилась, раскрасневшись от  бега, переводя дыхание.
      Они стоят, молча глядя друг другу в глаза, и взгляды эти говорят выразительнее любых слов. Через минуту она со слезами бросилась ему на грудь – он обнял её здоровой рукой и целовал пахнущие домом пшеничные пряди волос.
      Девятого мая главный агроном совхоза надел праздничный костюм – на пиджаке позвякивают три юбилейные медали и красуется орден «Трудового красного знамени». Достал из шкафа грузинскую кепку и отправился в дом Культуры, на торжественное собрание.
      – Ты в этой кепке, как гвоздь, – подшучивает жена.
      – А почему дедушка как гвоздь? – встрепенулась веснушчатая внучка.
      – А как же? – объяснила бабушка внучке. – Так и есть, что гвоздь на одной ноге. А кепка эта – как шляпка у гвоздя. Да и характер железный.
      – Обещал ему, что буду носить её по праздникам, – ответил седой муж… А когда оркестр грянул «День победы», подумал: «А ведь я и есть гвоздь. Старый ржавый гвоздь, как и миллионы других. На таких гвоздях все и держится!»