Дарьины деньги

Наталья Баклай

Дарьины деньги.

Ни один мужчина, не носил  Дарью на руках. А тут, сразу  четверо  сильных, жилистых мужиков взяли на руки, подставили по одному плечу и подняли до самой ветвистой  сливы Дарьино тело. Мертвое. В гробу.
— Отмучилась сердечная.  Царствие  небесное, перекрестилась соседка, Любка.
— Как будто бы  и нежила, добавила Любкина кума.
…А  Дарья, словно, белая лебедь, как будто по глади синей реки поплыла по своей улице, мимо купающихся в солнечных лучах зрелых вишен, мимо антоновских яблук с наливными тугими грудями и падающих золотыми слитками абрикос в зелёную траву.
Впервые Дарье не стыдно было красоваться, вот так, откровенно и гордо по-царски созерцая,  на происходящее с высоты своего положения.
Всю свою жизнь она стеснялась людей. Калека от рождения, несла свой крест, терпеливо, молча и трепетно.  Хромая на правую ногу, с заметным горбом на спине, а на лице с  красным  родовым  пятном,  как  будто с огненным знаком  Божьей не милости, она не знала никакой радости .
В раннем девичестве похоронив мать, жила одна не имея ни сестер, ни братьев. А  родного отца совсем не знала. Говорят, что её мать, была  женщиной ветреной, не серьёзной потому и Дарью бог наказал за грехи матери.
 Вспоминать покойную не добрым словом ей не хотелось, да и многое забылось,   но о том, что чужие дяденьки  за водкой к ней ходили, да с ней и выпивали она припоминала, и еще помнила, как  мать не велела дочке из печки слезать, когда кто-то заявлялся в дом. А почему? Наверное, потому что, мать стеснялась показывать такое ребёнка и прятала от  любопытных глаз. А когда старая уже  померла, - Дарья таки  слезла с печки к людям, и обливаясь  горькими слезами и рыданиями не находила себе места жалуясь на несчастную судьбу.
— Ну, как же мне мама,  дальше  жить?  Ведь я безграмотная, калека…
Но жить, как то надо было. Вот и жила как горох при  дороге. Людей избегала, и люди ее, то же, не очень жаловали.
Как инвалид детства она получала, пенсию по инвалидности, да сдавала в заготконтору лекарственные травы, благодаря чему и выживала. На своем участке сажала небольшую грядочку картошки, лук, морковь, а на более значимые достижения  и не рассчитывала, так как, просто не хватало  физических сил. Еще она присматривала за своим старым садом, за яблонями, сливами  — и, слава Богу, от  голода  не пухла. Ни газет, ни книжек, ни телевизора у Дарьи не было. Разве что радио, которое  с утра до ночи не ваыключалось  —   вот и  вся ее наука и весь огромный мир.
…Когда  Дарьины годы отцвели двадцать пятую весну — в ней вдруг неожиданно заговорило что-то новое, неизвестное и такое терпкое и жгучее как терновые ягоды. Она зачем то  купила себе новый узорчатый платок, и нашила много новых платьев, а вот пойти хотя бы один раз, в сельский клуб, хотя бы показаться в этих новых  нарядах  так  и не решилась.
Дарья помышляла  о ребенке. Вот была бы  радость и счастье если бы случилось такое чудо.  Живая маленькая душа, родная кровиночка, солнышко, утешение. Но разве хоть кто-нибудь, из мужчин, поинтересовался ею как женщиной?  Ну, разве хоть кто-нибудь, не то что бы зашел к ней в дом, а просто хотя бы случайно бросил взгляд в её сторону, хотя бы  обмолвился одним добрым словечком?  Вот разве что два года тому назад, когда ее имя прозвучало из уст мужчины, односельчанина, да и то всего раз, растревожив и душу, и сердце, оставив воспоминание как не заживающую рану.
…Было это холодной осенью. Первые неожиданные морозы атаковали колхозные кагаты корнеплодами сахарной свеклы. И когда в порядке исключительной меры  в сельсовете решили пригласить и Дарью помочь чистить те корнеплоды, то она согласилась придти.    Во время работы, на нижней площадке кагатов, женщины как всегда, расположившись друг от друга на небольшом  расстоянии, что бы иметь возможность поговорить, почесать языками, как говориться лишь бы не сидеть, молча, лишь бы как то скоротать время. Всем известно, что женские разговоры  неисчерпаемы и бездонны как глубоководные  родники в Полтавских краях. Любка Сиряченко дородная, грудастая, молодуха,  соседка, Дарьи которая каждый год рожала своему мужу Петру одних дочек, завела разговор о своих детях, а заодно о своем не ленивом Петре. Наверное, она бы еще долго его воспевала и восхваляла  неутомимым красноречием, если бы  сам Петро, не подошел к женскому коллективу.   Будучи человеком проворным и словоохотливым, он  тут же, с разбега  ввязался в разговор.
—  Слышу, что речь идет о моем мужском достоинстве и мастерстве. Вот если бы кто - то из вас, хоть сегодня, хоть сейчас, захотел  завести себе  дочек как у моей Любки, то  я бы посоветовал, сразу обратиться, знаете к кому? - 
Кто - то в шутку сказал:
—  К тебе
- Правильно, конечно же,  ко мне. Я дорого не беру. Тысяча рублей за одну ночь. И успех обеспечен.
  Зная ненасытную, жадность Петра к деньгам, его словам можно было бы, и поверить, но Петрова кума, стреляя глазами поверх кагатов, переспросила:
—  А, нельзя, ли Петро, без денег?
—  Нет, нельзя, кума, даже тебе нельзя. Без денег я не могу. Сейсач дом строю. И деньги очень нужны. Ты же сама понимаешь, - отшутился Петро.  А  вот за деньги пересплю, с кем угодно, даже  с хромою, Дарьей.
Он сказал и застыл, так как  Дарья, сидела внизу за самым высоким кагатом, и Петро ее не видел, и лишь только когда женщины в жестовой форме принудили  его замолчать, показывая на Дарьин кагат, только  после этого  он замолчал,  и  смутился от своей выходки.
В ту же минуту, из  Дарьиных глаз хлынули слезы, стекая по ее искаженному  лицу, капая крупной росой на белые корнеплоды свеклы.
Шустрые и находчивые  женщины тотчас перевели разговор на другую тему,  которая, к сожалению, у них никак не клеилась.
Пересиливая саму себя, усмиряя позор и обиду, Дарья все же кое - как доработала   до обеда, скрипя сердцем, но после обеда на работу, чистить свеклу не вышла.
  Те, женщины, которые снова пришли на кагаты, продолжать  свою работу, не стесняясь в выражениях за нанесенное  Петром оскорбление Дарьиного достоинства, чихвостили его, на чем свет стоит, припоминая ему и заслуги «общественного жеребца», и болтливый язык и пьяные глаза. Жена Любка, остерегаясь, идти в контратаку супротив такой стихийно образовавшейся силы, молчала как рыба, даже не пикнув в ответ ни единого слова. Она молчала, проглотив все  сказанное в адрес Петра и особенно его «жеребность».  Уж,  кто–кто, а она-то, этого «жеребца», эту его  «жеребность» знала каждую ночь. 
Дарья, вышла тогда из тех колхозных глубоких кагатов, как выходят из боя полуживые солдаты из окопов на передовой. Болела душа, трясло тело как  в лихорадке,  как от переохлаждения в ледяной воде. Но уже не более, как через неделю, эта ее обида прошла и душа вновь возжелала радости и уюта.
Мысли о Петровой ночи, не покидали ее ни утром, ни вечером, ни днем, ни ночью. И в самом деле,  а что если бы у неё действительно были бы деньги, «на одну ночь»  с Петром, только ради того что бы ей завести ребеночка? Петро деньги возьмет. Петро, деньги любит. К деньгам у него страсть давнишняя. О таких «щедрых»  говорят: из-за гроша удавиться. Ну и  пусть говорят.  Ей бы только  достать эти деньги. И она отдаст ему все до копеечки, пусть берет, у него ведь там не очень  - то  устелено рублями. Попробую  сначала впустить в дом. думала она.  Сама приглашу к себе в гости. А когда он согласится, на мое условие, тогда  у односельчан даже и мысли не появится  о том, что Петро был с ней. Ей бы только, ребеночка. Потом она на него даже  и не посмотрит. Петро ей совершенно не нужен, ни как мужчина, ни как человек. Только бы он сделал доченьку, маленького ангелочка похожего на Петра. И все! И больше ей ничего не надо. Деньги?! Деньги она будет копить, каждую копеечку, каждый рубль  будет экономить и беречь пока не соберет необходимую сумму – целую тысячу. Весной она посадит по - больше грядку картошки, разведет курей, станет экономить на продуктах питания, из одежды будет донашивать то, что имеется в гардеробе – да и куда ей наряжаться.  А деньги, - деньги у нее будут, она их обязательно накопит, лишь бы только, Петро не передумал.
Дарья стала жить по – иному. У нее появилась мечта, теплилась тоненькая надежда на лучшее. Ей хотелось праздника. Она даже как-то по весеннему расцвела,  стала сама себе улыбаться, и, услышав по радио знакомую песню, тихонечко подпевала, чего раньше такого с ней не было.  Даже во сне Дарья видела своего ребенка, ласкала его, целовала просыпалась утром  почти счастливой.
Копить деньги было не просто. Учитывая мизерную пенсию, которая уходила на хлеб и да край необходимые продукты, много сэкономить не удавалось. А за десятки килограммов сушеной травы: тимьяна, мяты, и полыни, она получала всего 30-40 рублей за  лето.  Горела внутренним огнем от усталости в поисках трав, и от поисков денег, и от  поиска материнства, Дарьина, больная нога. За долгие два года, Дарья смогла накопить всего 500 рублей. Деньги складывала в литровую банку и прятала под подушкой на маминой кровати, которая  от Пасхи к  Пасхе стояла никем даже не помятой. На этой кровати, она  меняла наволочки и подзоры, на новые, на белее чем те которые были, лишь только  раз в году, перед очередным праздником за неделю до Великого Поста, после побелки хаты, ради того что бы сделать праздник и себе и хате.    Банка с деньгами сидела в пуховых подушках и ждала своей Пасхи, когда она будет и полной и денежной. Но не дождалась…  В августе месяце  третьего года, когда Дарья бродила в поисках душицы и пижмы, какие то люди нагло  залезли в ее дом и вынесли  собой и подушки и деньги, и кое – какую Дарьину одежду. Наверное, это были, городские дачники, из тех которые тогда развелись по селам и деревням, которые как сорняки развеялись не нужной растительностью по огородам. К Дарьиному двору,  они и ранее не однажды уже приходили. Отдыхали в тени деревьев, на ее крыльце, а то иногда рыскали и в огороде, когда хозяйки не было дома. А это как видно решили залезть и в дом. Молодые, ленивые, такие как они у нищего и торбу отберут.
 О своей пропаже Дарья никому не рассказывала,  — а какой толк, все равно ведь ей  никто не поверит. С  тех самых пор, как  украли деньги, на нее навалилось такое отчаянье, такая тяжелая  грусть и печаль, что как будто, не деньги украли, а ее собственную душу. 
По ночам мучилась  от переживаний, сомнений: а стоит ли заново, начинать, заново  копить деньги? А вдруг Петро не возьмет эту тысячу и он,  опозорит ее на людях как в тот раз?    Но  и  в то же время, как будто  на все ещё потеряно прямо напротив Дарьных окон, как ответ на ее вопросы,  стоял большой не достроенный новый дом  Петра, а  Петрова жена Любка, в очередной раз на шестом месяце ходила беременной,  и Дарья успокаивала себя мыслями, что: «Возьмет Петро деньги! Ещё как возьмет!»
Как то, зимой, покупала Дарья в магазине спички, а Петро то же - покупал свои папиросы. Вдруг он неожиданно, обратился к ней и спросил, как будто прямо  в душу к ней заглянул:
— Странное дело, соседка, покупаешь только одну пачку спичек, а почему не две не три?
И помолчав, и не дождавшись ответа, сам себе ответил:
- Экономная, видать, ты женщина, Дарья.  Даже на спичках экономишь.
Дарья и без того стесняясь Петра, еще больше загорелась красной (как будто бы Петро уже знал ее тайну) и посмотрев, по сторонам,  что бы никто, ее не услышал,  сказала:
- Деньги коплю. Ты  же сказал что тебе надо тысячу. Или уже передумал?
Петро, подняв с удивлением брови, мгновенно, вспомнил свой неприятный  разговор с на кагатах, вспомнил Дарьины слезы, но не приученный просить подояние у нищего и прощения у слабого пола, с гонором как жеребец заржал:
- Ну, копи, копи… Я не передумал. Нужны мне деньги, нужны.
И Дарья начала все  сначала. Но в этот раз она была умнее. Собрав, первую радостную, но и трудную сотню взяла ее, да и отнесла в сберегательную кассу на книжку, а потом снова стала копить следующую. Эти сотни,  для неё  были  такими, тяжелыми и бесценными,   что она  и радовалась и плакала от них. Деньги пахли не той травой, по которой  она бродила с утра и до вечера, они пахли ее, женским  соленым потом, жгли ее душу, потрескавшиеся пятки  на ногах  и порезанные пальцы на руках.
Ее, женская мечта, иметь своего ребенка, была такой всесильной, неотделимой от Дарьи, сросшейся с ней,  что кроме этой мечты, и этого желания ничего другого она не хотела, не ждала и ни к чему не стремилась. Бывает два ожидания ребёнка. Первое когда ребёнок толкается в лоне матери, и второе ожидание не зачатого вымышленного ребенка – это совсем разные понятия. И это определение точно могут понять, объяснить и знать, только те женщины, которые очень долго не имели своих детей, которые все ожидали…
Прошло долгих, пять  лет. Наконец-то на своей  сберегательной книжке, Дарья имелацелую тысячу рублей! Еще  совсем недавно она положила последние собранные копейки и вот сейчас уже  ее  мечта, собранные деньги  для Петра, за ее будущего ребенка, в   сумме одна  тысяча рублей – сбылась, свершилась.  Дарья торжествовала! Она чувствовала в своей душе, настоящий праздник. Праздник первой  победы над собой, праздник ее святой и чистой души. Сегодня она уже как будто ждала  праздник Светлой Пасхи и торопясь принялась белить и без того чистую свою хату, стирать вышитые рушники наводить порядок вокруг дома, во дворе и в саду.   На этой неделе, во вторник Дарья имела намерение снять деньги с книжки, а в среду  собиралась пригласить в гости Петра, что бы тот якобы скосил ей во дворе траву, а там глядишь она бы с ним завела разговор и про деньги. Этот свой разговор она, продумала давно и лепила его и вынашивала, и  вышивала крестиком как будто новый свой рушник на святые образа, и в то же время  сердце ее в предчувствии чего - то таинственного, греховного и сладкого и неизвестного билось как-то очень тревожно даже безумно.
В понедельник, когда Дарья одевала на икону  Святой Богородицы новый рушник, она услышала, как по радио мужской голос вел разговор с самым крупным банкиром Украины, о том, что денежные вклады населения будут «заморожены».  Дарья ничего не поняла из тех разговоров, ее ум не мог постичь модерные словесные выкрутасы банкира и самого выражения «Замораживание денег». Кто и в какие такие ледяные камеры положит Дарьину тысячу, и зачем ее деньги надо «замораживать», разве они протухнут как мясо, или куда - то убегут как из ведра вода? А потом, как это без ее разрешения? Как это?!  И потом, «кто это»  так хочет у нее забрать деньги?
Ничего толком не понимая, она поковыляла, в сельскую сберкассу. Дрожащим голосом и даже телом, спросила  у кассира о том, как ей на завтра  снять  деньги с книжки и когда лучшше придти.
Бойкая и шустрая кассирша бросила злые молнии из глаз на Дарью:
- Издохли  деньги твои, Дарья, издохли как и мои. Вышел указ, разве не слышала, три дня уже как по телевизору только и говорят о запрещении выдачи денег населению. Плакали твои деньги в чужих карманах. Жди теперь манны небесной.
- Как это?!  Как это издохли?1– не успокаивалась Дарья. – Мне же на завтра нужны деньги! Очень, нужны деньги! - ты меня слышишь, Ольга?! Может быть, ты чего – ни будь,  придумаешь, ты же грамотная, техникум заканчивала. Придумай Ольга, умоляю тебя.
И Дарьины  слезы маковыми зернами, залили ее лицо.
- Ну чего ты, ревёшь! Ну чего ты тужишь, как будто мать хоронишь?  Что я тебе придумаю? Что другим людям, то и тебе. У меня вон двадцать тысяч накрылись,медным тазом, понимаешь ты, двадцать тысяч. А у тебя копейки… Всего-то одна тысяча. Разве это деньги? Ну чего ты убиваешся?
Домой привела Дарью  та же кассирша Ольга. И после того дня Дарья занемогла: совсем онемела больная нога, правый бок стал полностью парализованным.
Ухаживала за ней, все та же бойкая кассирша из сберкассы, которая каждый день приносила ей молоко, хлеб. Несмотря на то, что самые близкие ее соседи были Петро и Любка, они в хату к ней, не зашли ни разу. То ли от стыда перед больной, то ли  времени не хватало, об этом Дарья, уже никогда не узнает. Умерла она быстро и тихо, так как будто и не жила, как  будто никогда и не ходила босиком по траве и не вдыхала запах полыни.
Говорят, что в предсмертном завещании, которое,  еле - еле написала Дарья, были слова: «Дом оставляю Ольге Пориваевой, а деньги, с моей сберкнижки, дарю Петру Сиренко. Собирала для него. Он знает…»
…Через пол - года. После смерти Дарьи, Петро перевел деньги на свою сберкнижку, так и не поняв ни Дарьиных слез, ни ее мечты. Ни единого раза, ни добрым, ни так же злым словом, он ее не вспомнил, а не рожденный их ребенок, Петру никогда не снился.

Перевод с украинского языка на русский Павел Сало. 05.11. 2015 год