Большак

        Едем по лесной дороге: я, Татьяна, депутат Печатниковского сельского поселения, и Виталий, егерь местного лесничества.
        Дороги по сути нет: трава, кустарники, молодые деревца. Гулко и тревожно шумит лес. Кажется, здесь никогда не было людей. Но вот колодец - глубокая яма: попадешь - не выбраться. Птицы, крупные, тяжелые, садятся на деревья, словно сычи, озирают окрестность. Жутковато, было бы совсем страшно, если бы не голос Виталия, егеря - знатока этих непроходимых мест. "Вот здесь была деревня Захарово, видите три березы на пригорке, а здесь  Сластихино - дорога ведет туда, слева - Малая Чернея, справа - Большая Чернея, осталось только кладбище..."  Более десяти заброшенных деревень.Мы слушаем рассказ егеря и удивляемся: "Помнит, надо же - помнит, а ведь совсем молодой". "Я эту землю пахал, - говорит он. - Дед мой пахал, отец пахал и я пахал..."
         Вот и деревня Екимово - конечный пункт нашей поездки. Видим ее издалека - печные трубы, деревня сгорела...я никогда не думала, что трава может быть такой высокой - выше человеческого роста - и может быть такой опасной: горит сухостой - горят деревни. Это беда современной России.
         В деревне, возле пруда с черной водой - крест...на том самом месте, где был убит местными полицаями мой дед Мошкин Петр Ильич, красноармеец погибающей в лесах армии Масленникова, зловещей осенью 1942 года.
         Их было двое, молодые совсем ребята. "Как их били...как они кричали", - вспоминает Евдокия Михайловна, ей было 16 лет,  она все помнит...Помнит, как пытали их - они ничего не говорили, не ответили ни на один вопрос полицаев о местонахождении армии - только кричали от боли. Ничего не добившись, одного, наверное, более молчаливого, убили, а другого полицаи повезли в комендатуру, в деревню Владимирское...Помнит Евдокия Михайловна и имена палачей - много людей они сгубили.
    Снова дорога, непроезжая, еще более страшная...Молчим, говорить не хочется, каждый думает о своем. Снова - ивняк, сухая трава, шумит лес - все заброшено, поле не вспахано и не убрано. Тишину нарушают  большие, какие-то зловещие птицы..."За что они погибали? За эту землю, брошенную и никому не нужную?..." - раздается глухой голос Татьяны. Молчит Виталий, пахавший когда-то эту землю, как никто другой, знающий ее, и я точно знаю - как никто другой, любящий ее. Высоких слов они не говорят, не умеют и не хотят. Молчу и я: я-то, пришлая, что могу сказать - у нас на Вятке еще хуже - тропинки и те заросли.
    Выезжаем на большак...это дорога, насыпь, ведущая в деревни, которых нет.

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
Березки карабкаются на большак,
На  заброшенном  поле - ивняк -
Не  справиться  с  ним  никак.

Темень  и  чемерь.  Большак.
В  тумане  темнеет  овраг.
Безлюдное, гиблое место - тракт.

Петляет змеиная тропка,
Пугает  бедой  сухостой,
Шурша  о  жизни  былой.

Косили, пахали - жили,
Встречали рассвет, любили,
О  погибших  тужили, ждали.

Шуршит  листвой  тишина,
Садятся на липы тетерева -
С коршуном путает их молва.

Лишь  в  памяти
Многолюден большак:
Телега  скрипит  и  падает  снег,
В  поле - стога - отдыхает  земля.

Лишь  в  памяти
Деревенька  жива:
Поила - кормила  она,
Кого-то от смерти спасла.

В забытой деревне, у немого креста,
Дед  провожает  меня,  перекрестя:
"Ты  к людям иди,  живи,
 Сюда  иногда  приходи".