Сказка старого кедра

Дышал прохладой лес дремучий.
Сквозь можжевельника кусты
Тропинка пробивалась к круче
Поросшей травами горы.
Лучи проснувшегося солнца
Скользили по сырой траве,
И отливали темной бронзой
Деревья в утренней заре. 
Роса холодным своим взглядом
Нас провожала. Средь кустов
Мы шли как будто бы по саду.
И сотни радужных мостов
Вели нас в сердце древней сказки,
Где каждый куст, как чародей,
И где разводят феи краски
И с их невидимых кистей,
Цветные капли брызжут в травы,
В цветах бушует пышный луг.
И молодой ты или старый,
Но замолчишь, затихнешь вдруг...
Лениво с трав туман поднялся
И превратился в облака.
И где-то ключ журчал, смеялся,
Шумела горная река.
Цвел Иван-чай по побережью.
Вершина лета здесь, в горах.
Хрустел под кедами валежник.
И Леший подавал нам знак
То криком птицы неизвестной,
То рыком зверя вдалеке,
То поведет ущельем тесным,
Кружась, вдруг выведет к реке.
Но знали мы – старик хороший,
Зря не обидит никого.
Он много видел, долго прожил –
Мы только гости для него.


С ущелья потянуло стужей.
Поднялись мы на перевал.
Вот где живут святые души!
Их место здесь, у этих скал.
Здесь воздух чист и ветер вольный.
Ты им пронизан весь насквозь.
И вечности концерты сольные
Мне слышать здесь лишь довелось.
Здесь жизни суть совсем иная.
И между небом и землей,
Как будто заново рождаясь,
Ты вырастаешь над собой.
Крылатым чувствуешь себя.
Душа твоя парит над бездной,
В ней столько света и огня
И новой силы неизвестной.
Здесь места нет земной печали,
Здесь ты – пыльца, песчинка, миг.
Мы, потрясенные, молчали.
Душа срывалася на крик.
Одна вершина за другою
Тянулась, сколько видел глаз,
И солнца золотые струи
Лились и падали на нас.

И вдруг из черной грозной тучи
Обрушился поток воды,
Погнал нас с поднебесной кручи,
Отдав на произвол судьбы.
Тропа скользила и петляла,
А градом било, как бичом.
И нас, уставших, в лес загнало,
Где пни, завалы, бурелом.
С большим трудом пробрались в чащу.
Трава – чуть выше головы.
Вокруг, довеском всем несчастьям,
Одни трухлявые стволы.
Ни спрятаться, ни обсушиться.
Ненастье в силушку вошло.
Казалось, суд богов вершится,
И всю планету залило.
Сквозь сумрак видим: как спасенье,
Растет кедрач, обхватов пять.
Под ним бы спряталось селенье,
Вершину вовсе не видать,
Большие лапы небо застят.
Под кедром – рыжая хвоя.
Ну, вот она – дороги счастье –
Сухая, теплая земля!
И у костра едва согревшись,
 
В палатку улеглись друзья.
Мерцали угли еще тлевшие,
И погружалась в сон земля.
Журчал ручей, звезда всходила.
Мне было сухо и тепло.
Гроза теряла свою силу
И уходила далеко.
Луна над лесом поднималась...
Вдруг слышу чей-то разговор,
Точнее, вздох:
- Эх, старость, старость!
Тебе скажу я не в укор:
Совсем меня ты уморила,
За сотни лет все отняла –
И хвои свежесть, веток силу...
А ты чего там обмерла?
И я спросила:
- Вы ко мне?
- К тебе, к тебе. Ну что, устала?
Поговорим-ка в тишине.
Не бойся, это кедр старый,
Хозяин здешний. Вот гляжу
На этот мир я с горной кручи
И триста с лишним долгих лет
Луна совою из-за тучи
Мне шлет издалека привет...
А ты откуда же пришла?
Давно здесь не бывали люди.
Ты загаси огонь костра,
А то пожаром всех погубишь.
Ты что молчишь?
Ну-ну, молчи.
А я устал молчать веками...
Набрав скорей воды в ключе,
Я загасила молча пламя.
А кедр лапою тряхнул
И бросил мне под ноги шишку.
Потом вдруг тяжело вздохнул.
- Вот помню, был еще мальчишкой,
Тогда мне было годков семь –
Я из травы едва был виден –
Вот здесь рос дед, где нынче пень.
Мой дед мудрец был и провидец.
Меня любил он поучать,
Давать уроки и советы,
Учил дружить, любить, мечтать.
А пели как мы с дедом летом!
И кедр запел.
Я замерла.
Но, оборвав на ноте песню,
Продолжил сказ:
- Сядь у ствола,
Здесь ветра нет, комар не лезет.
Ходил к нам мальчик-сирота.
С деревни дальней, за горами.
Была в нем сила, доброта,
И был он прост и нежен с нами.
Любил он в травах побродить,
А упадет, так засмеется.
Он просто не умел грустить,
Всегда любому улыбнется.
Не сломит ветки, зверя зря
Не сгубит он, не потревожит.
Так жил малец, добро творя.
И был он деду всех дороже.
И мы его любили тоже.
Да как же было не любить!
Смышленый и собой пригожий,
Он мог любого покорить.
А старый Леший вечерами,
Когда закат еще горел,
Его все сказками одаривал.
Рассказывать он их умел.
И силы матушки-земли,
И мудрость вечную вселенной
В себе собрав, ему несли,
Чтоб счастлив был он непременно.
И вырос статный молодец.
Во всем лихой, во всем умелый.
И с ним любая под венец...
Да видим, ходит парень серый,
Страдает, видим, и всерьез,
Как свечка, с каждым часом тает,
Как будто бы душой промерз,
Не спит ночами, все мечтает.
О чем? Молчит. Не говорит.
Все ищет место, где поглуше.
А то так странно поглядит,
Что дрожь бежит по нашим душам.
И как-то дед мой по-отцовски
С ним долгий разговор завел:
- Чего ты чахнешь, как березка,
Которую сушняк извел?
Гони тоску ты эту прочь,
Все расскажи. А вдруг сумею
 Тебе я, малый мой, помочь.
Пусть силы нет, но ум имею
И мудрость, старости сестру...
- Ну что печалишься, друг милый? -
Сосна склонилася к нему:
- Вон вырос ты какой красивый.
- Да что мне с этой красоты,
Когда тоска терзает душу,
Когда все дни мои пусты,
И ночью боль моя не глуше.
Горю я, слышишь, без огня.
Ищу мечту свою повсюду.
Она зовет, зовет меня,
Моя любовь. И мне так худо,
Что не могу найти ее
Средь девушек, живущих рядом.
Она – сокровище мое –
Глядит из снов печальным взглядом.
В глазах – лазоревая синь,
А голос – чистый, нежный, звонкий.
Проснусь, а рядом ночь и стынь.
И только сердце бьется громко.
А то гляжу, а через речку,
Едва касается земли,
Плывет она, мое сердечко,
И тает в отсветах зари.
Бегу за ней, а там – березы
И маком залиты луга...
И эти дорогие грезы
Меня совсем свели с ума.
Я вижу в травах ее косы,
В березке – тонкий, гибкий стан,
И щеки, как зашла с мороза,
В ромашках – белый сарафан...
Прости, отец, мне эти слезы.
Не плакал, когда был дитя.
Но нету сил. За что так грозно
Бог глянул сверху на меня?
Ведь с каждым часом я немею,
Нет голоса, не слышу струн.
Нет, я найти ее сумею!
Иначе я умру от дум.
Когда же встречусь с ней, голубкой,
Согрею, спрячу, сберегу.
Я от нее ни на минутку,
Ни на секунду не уйду.
Героем для нее я стану,
Все земли брошу ей к ногам.
Ее любить я не устану
И душу за нее отдам...
И он уехал.
А мой дед
В тревоге все не спал ночами
И спрашивал пихту:
- Соседка,
Не знаешь, есть ли за горами
Такая девушка, иль нет?
- Да что ты, старый, где ей взяться.
Нет совершенства. Потому,
Куда наш парень не подастся,
Он не найдет свою мечту.
Ты помнишь маленькую фею,
Что танцевала на листах
Влюбленного в нее шалфея?
Она ведь говорила так:
«Мол, совершенство, что звезда,
Манит к себе с могучей силой,
Все рвутся, все спешат туда,
Да высоко оно, друг милый».
И парню нечем нам помочь...
Вот если только поклониться
Природе-матушке, чтоб дочь
Ее могла мечтой явиться.
Да не захочет ведь старушка,
Она сердита на людей.
Скорее, оживит гнилушку,
Омолодит трухлявый пень.
Мой дед характером был крепок:
- А я Природу попрошу,
Чтоб не судила она слепо.
И вот еще что ей скажу:
Что парень наш, он ведь каков –
Душа его, как в небе птица.
Пусть будет жить ему легко,
Пускай он счастьем насладится...

И вот, видать, наш разговор
Услышан был самой Природой.
Однажды здесь, средь этих гор,
Под этим самым небосводом,
Когда еще весь лес дремал
Когда заря лишь занималась,
Вдруг мир прозрачным словно стал,
Все необычным показалось.
Смешались вдруг цвета и краски,
Зверье лесное все сбежалось.
И золотые блики в пляске
Неслись по лесу – так в пожары
Несется пламя по ветвям.
 И виделись повсюду нам
 Узоров сказочных букеты,
Деревьев голубых стволы,
Что неземным мерцали светом
И были волшебства полны.
И вот с небесной высоты
Слетела лепестком весенним
Природа-матушка сама.
Мы замерли пред ней в почтении,
Померкла красок кутерьма:
Она была почти виденье –
Свежа, прекрасна, молода!
Великой вечности творенье.
Глаза, как чистая вода.
В цветах ее густые косы,
Обвит зеленым шелком стан.
Ковром у ног стелились розы,
И воздух был и свеж и прян.
Она едва травы касалась,
Плыла, пожалуй, над землей
И ласково всем улыбалась.
Поговорила и со мной,
И к деду обратилась просто:
- Чего ты хочешь от меня?
Тебе, в твоем-то, кедр, возрасте
Жить надо, силушку храня,
А ты хлопочешь о мальчишке.
Ну что тебе он за родня?
Ты много просишь, даже слишком.
Послушай лучше-ка меня,
Сын славный и могучий мой.
Неужто ты не понимаешь?
Он наделен своей судьбой
И потому не зря страдает.
Стремясь к мечте, он совершит
Немало подвигов. Со славой
Свой путь земной он завершит,
Ведь не дается любовь даром.
А люди, деточки мои,
Еще любить не научились.
Ты просишь: чудо сотвори,
Чтобы любви познал он силу.
Да будет счастлив-то он с ней?
А вдруг сломает, как игрушку?
Что будет с доченькой моей,
В которую вложу я душу?
Ведь в чем беда –
Весь род людской
Еще далек от совершенства...
Ты говоришь: «Он не такой».
Но ты прости за откровенность:
Я знаю милых моих чад,
За ними я слежу веками.
Они земной не ценят сад,
Терновники их чаще манят,
Корней не помнят – потому
Спешат, бегут почти вслепую.
И лишь тщеславью своему
Стремятся угодить. Все всуе.
Удачу дашь – они и то
Ее, родимую, не видят.
В душе их вечно бьется блажь.
Любить не могут – ненавидят.
А жизнь у них – всего лишь миг.
А мир так хрупок и непрочен.
Но не иссяк их зла родник,
И с каждым веком все порочней...
- Прости, что я вступаю в спор, -
Ей дед мой отвечал с поклоном, -
Тебя кедровый просит бор
За сына, мальчика без дома.
Его мы знаем с малолетства –
Он вырос здесь, под этой кроной,
Здесь юность он провел и детство.
Живет он по другим законам.
Не видишь разве – он страдает.
Ну, не найдет свою любовь,
Ведь он умрет, свечой растает.
А в нем твоя, Природа, кровь.
- Ну что ж, быть может, вы и правы.
И он уже другой. Как знать?
Пусть совершится все, пожалуй!
Махнула веточкою мать.
Вновь закружилось все, смешалось –
Березы, травы, облака…
И музыка вдруг зазвучала,
И синью брызнула река.
И расступились кедры, ели.
Туман поднялся, словно пар.
Когда ж под голоса свирелей
Все стихло, бросило нас в жар –
Пред нами девушка стояла,
Как будто Ангел Красоты
Глядел на нас чуть-чуть устало.
И осветились вдруг кусты
В густых чащобах, замер лес,
Затихли ветры в восхищенье,
Прекрасней мир не знал невест.
Какие ж быть могли сомненья!
Она! Она! Мечта! Любовь!
Великой Матери творенье!
И тонкий стан, дугою бровь,
И синь в глазах, и изумленье!
Вот светлым взглядом повела,
Всем улыбнулась и шагнула
Легко, как будто век жила,
Присела в травы и вздохнула.
Кружась, к ней опустились птицы,
Цветы легли к ней на колени,
Ее пушистые ресницы
Бросали радужные тени.
И сарафан в цвет небосвода,
Трепал малютка-ветерок.
Любуясь дочерью, Природа
Просила: злой, жестокий Рок
Чтоб миновал ее ребенка,
И чтобы Ангел Доброты
Хранил ее, и чтоб сторонкой
Водил сестер Большой Беды.
Чтоб не случилось с ней несчастья,
Всем наказала строго мать
В ее судьбе принять участье,
Чтоб жизнь дитя не поломать.
Ведь Совершенство до сих пор
Еще на землю не ступало.
И в том поклялся весь наш бор…
И матушка тотчас пропала,
Оставив за собою след,
Как будто сотканный из радуг...
И ярче в травах брызнул цвет,
И больше уродилось ягод.
- Да встретилась она ли с ним? –
Спросила я, перебивая.
- О, ветер парня возвратил.
И он, едва не умирая,
Пришел. И знаешь что?
Сначала деву не заметил.
Дед испугался, что не то?
Но вот наш сын, как будто бредя,
К ней подошел, в глаза взглянул.
Узнал, узнал ее, голубку.
К ногам ее, упав, прильнул.
Мы испугались не на шутку,
Чтоб не сошел наш друг с ума.
И вот она к нему склонилась,
И за руки его взяла.
В глаза взглянула:
«Здравствуй, милый».
Мой дед смеялся и шутил,
Чуть в пляс от счастья ни пустился:
- Ну надо ж, что я натворил!
Да как же славно отличился!
Вздыхали все:
- Какая пара!
Да как же, как же хороши!
И нам казалось, что фанфары
Звучат у нас в лесной глуши!


Их проводили до села.
Он на руках все нес голубку.
Луна, чтоб встретить их, взошла,
И солнце вышло на минутку.
И нарекли ее Настасьей.
И в каждом, помнится, дворе
Ее приход считался счастьем.
И в темной, дальней той поре
Ее, как чудо, принимали.
И шли с поклоном к ней с утра.
А если хворь одолевала,
Настасья лишь помочь могла.
В избу войдет, так словно солнце
С собою вместе принесет...
И за нее перед иконой
Молиться начал весь народ.
И прясть и ткать... -
Да, мастерица
Она была во всех делах.
Возьмет ли пяльцы или спицы,
Так оживает нить в руках,
В узоры дивные сплетаясь.
Цвели цветы, и облака
По синей глади расплывались,
Плескалась водами река.
В ней столько было светлой силы,
Ко всем она была добра.
И в дом свой счастье приносила,
И это счастье берегла.
И наш мальчишка-сирота
Стал мужиком лихим и крепким.
Из бревен – терем, не изба,
Карниз украшен вязью редкой.
И птичий двор, и скотный двор –
Все, что душа не пожелает.
И обходил село их мор,
И голода село не знало.
За что тут только не возьмутся,
Во всем рука Судьбы видна:
Зерно посеют – колос гнется,
Густая в сенокос трава.
И рыбы стало, хоть лопатой
Ее греби и собирай...
И осенью всегда богатый
Здесь собирали урожай.
Им все в подмогу –
Дождь и вьюга,
Все птицы, бабочки. А мы
Давали все, что нужно другу:
Дрова ли, ягоды ль, грибы
И травы от любых болезней.
И гнали горе от ворот...
Жило село с Настасьей вместе
Без всяких видимых забот.


Да что-то, видно, не хватило.
Была, наверно, мать права.
Настасья скоро загрустила.
В печали как-то раз пришла,
Но ничего не рассказала,
В корзину ягод набрала
И долго у реки стояла.
Молилась, плакала ль она?
Семь лет прошло.
И чаще, чаще
Печальной видели ее.
Придет и сядет в темной чаще,
О чем-то думая своем.
А раз пришла, упала в травы,
Слезою землю обожгла.
Затрясся дед, как от удара.
Та буря парня привела.
Гудел рассерженный мой дед,
Бедой нежданной растревоженный,
Качал ветвями, застя свет:
- Да как ты смеешь, как ты можешь?
Чего еще тебе, глупец?
Какого чуда не хватает?
Не дом, а золотой ларец,
Поесть, попить – не убывает.
Ведь исполняется любое
Твое желание иль блажь,
Ведь думал я – ты счастья стоишь,
А ты, подишь тебе, туда ж.
Настасья – чудо, совершенство,
Природой-Матушкой самой
Сотворена. Коль откровенно,
Тебе же дар дан неземной!
Твою любовь ведь сотворили,
Твоя мечта во всем сбылась!
Другой Настасьи нету в мире.
Она ж от горя извелась.
Нельзя ей жить в тоске и лжи.
Чего ты хочешь, пень еловый,
Чего ты ищешь-то, скажи,
Чего еще-то, бестолковый?
- Прости, прости меня, отец!
Упал пред дедом на колени.
Повел мечту я под венец,
Да не заметил темной тени.
Настасья, впрямь, всем хороша,
Прекрасней нет ее на свете,
Да отвернулась враз душа,
Как будто в доме ходит ветер.
Она и впрямь – нежна, светла.
И я бы век с ней так и прожил,
Да вдруг остудушка пришла,
Разбилось что-то. А кто сложит?
Уеду я, здесь все не так.
Пускай простит меня Настасья.
Пусть гибок стан и щеки – мак,
Да, видно, не мое то счастье...


И он уехал.
А она,
Постель слезами заливала,
И все стояла у окна,
И все ждала, и все искала.
Глухая ночь спускалась к ней,
Утешить звезды приходили.
Но ни они, ни птичья трель
Ей не вернули прежней силы.
Тоской изъедена душа...
Так червь плоды лесные точит.
Ах, всем Настасья хороша.
В селе ей жениха пророчат,
Ругая почем зря того,
Кто бросил женщину такую.
Как мог отречься от всего
И от судьбы бежать вслепую?
Она ж молчала, не коря.
И только тенью все бродила.
Однажды, двери затворя,
Ушла из дома, в чем ходила,
И к нам пришла.
Вот ведь беда,
Не знали, чем помочь ей, милой.
Застыла в ужасе вода,
Земля от слез ее застыла.
Я помню, как она молилась,
Как руки к небу подняла
И матушку в слезах просила,
Чтоб та к себе ее взяла:   
- Я, дочь твоя, бедой гонима,
Осталась на земле одна.
Любимым больше не любима,
Тоске на муки отдана.
Я не могу смириться с тем,
Что он ушел и не вернется.
И стал мой дом и глух, и нем.
Не спится мне и не поется.
Из рук все валятся дела,
Не милы мне чужие люди –
Постыло все. И мир весь – тьма,
И света для меня не будет.
Отдай березке гибкий стан,
Траве отдай густые косы.
Ах, матушка, ручью отдай
Тобой подаренный мне голос.
Чем не мила? Не люба чем?
Ищу ответ – никто не знает...
Возьми, возьми меня совсем,
Я все равно здесь погибаю...
Она металась птицей в клетке.
Просили мы:
- Ты не грусти.
Вернется он.
Клонились ветки.
А дед сказал тогда:
- Прости. Не уберег...
И слезы градом
По жесткой потекли коре...
И вдруг дохнуло страшным адом,
Метель завыла в сентябре.
Смешался снег с могучим ливнем,
Потом упал тяжелый град,
Ветра в лесу волками выли...
И, помню, сорок дней подряд
Ломало лес, гудели горы,
Все в щепки разметал буран.
И дед погиб в ту злую пору.
Текла смола из старых ран.
Он, падая, накрыл собою
Меня, несчастное дитя.
Иначе тою же зимою
Уже б и не было меня.
Да, дедушку сломило горе,
От бури он бы не упал...
Ну вот, пожалуй, вся история.
Теперь у этих древних скал
Реки не стало, лишь ручей
Течет по горному оврагу.
Не стало из села вестей.
Скворец один, старик-бедняга,
Мне говорил – ушло село,
Дома раскатаны бураном,
Теперь творят там змеи зло,
Да волки рыщут неустанно.
Да, вот еще – питомец наш
К весне вернулся в страшном горе.
Повыветрилась, видно, блажь,
Иль такова его уж доля.
Когда увидел, что с селом,
Как он об землю-то ударился.
И крик по лесу понесло,
Он на глазах у всех состарился.
Искал Настасью, звал голубкой:
- Прости, - кричал, - меня прости,
Не покидай меня, непутного.
Куда мне без тебя идти?
Нет солнца в небе,
Нет рассветов,
Закатов нет.
Вернись, виня.
Ну, где ты, Настя? Где ты? Где ты?
Откликнись, не пугай меня.
Вернись, лебедушка родная,
Вернись ты, ладушка моя...
Но только выла волчья стая,
Орел молчал, вверху паря.
Наш сын чащобой продирался
Сквозь бурелом к родным лесам.
Окликнуть я его пытался,
Да он уже не понимал
Ни голос птиц, ни голос листьев,
Оглох, ослеп он ко всему.
И в шелке трав, и в росных искрах
Она все чудилась ему.
И эхо имя повторяло,
Несло его вглубь по горам.
И он бежал. Ему казалось,
Что где-то там Настасья, там...
И что с ним сталось, я не знаю,
Но только чудится порой,
Что вместе милые гуляют,
А, может, ветер то лесной,
Иль старости моей причуда.
Тут, впрочем, сам я не пойму.
Но вот надеюсь я на чудо
И сам не знаю – почему.
А, может, потому, что после,
Лет может этак через пять,
В горах вдруг появилось озеро –
Сове пришлось туда летать.
И в полнолунье она видела,
Как из деревьев вышли в ночь
Три тени: наша Настя с мужем,
А с ними будто бы их дочь.
Я счастлив был, узнав об этом.
А, может быть, сова и врет.
И все же тропочка приметная
Туда, до озера, ведет.
И там есть камень, а у камня
Три дерева давно растут...
А, в общем-то, то дело давнее,
Его уже не помнят тут.
А я уйду и за собою
И эту тайну унесу.
Вот хорошо, что хоть с тобою
Поговорил сейчас в лесу.
Быть может ты и не поверишь,
Но легче стало на душе...
Давай-ка спать.
Глядишь – подремлешь.
Вон, скоро новый день уже.
Разговорился я с тобою.
Пора мне, старому, уснуть.
Давай тебя рукой прикрою,
Тебе бы тоже отдохнуть.
А утром, когда в путь пойдете,
Меня не трогай старика.
Тропу вон там, внизу найдете,
В той стороне, где облака.
- Спасибо Вам, - ему сказала,
- За сказ, за Вашу доброту.
Но он смолчал, глядел устало
Куда-то вдаль, за темноту.
Боялась слова я неверного
И вслушивалась в тишину.
Нет, нет, я нынче ж непременно
В горах то озеро найду...


И вот уже вершины гор
Зажглись, лучами озаряясь,
То утро помню до сих пор.
Его как дар оберегаю.
Тогда оно так много значило.
Душа летела над тайгой.
И лес, таинственно прозрачный,
Растекся у горы дугой.
Курились свечи пихтача,
Как будто бы зажгли их в праздник.
И песня тихая ключа,
И рясный куст смороды красной,
И шляпки желтые грибов
Другими виделись глазу,
Как будто эта ночь без снов,
Прозренье подарила сразу
И тайну вечности дала,
И одарила всем, чем можно...
Вокруг кедрового ствола
Парок курился. День погожий
Уже во всю шумел над нами.
И наскоро собрав рюкзак,
Мы двинулись, не зная сами
Что ждет нас.
И как добрый знак
Кусты пред нами расступались.
И шли мы по траве легко,
В росе невысохшей купаясь.
И где-то очень далеко
Терялись в облаках вершины
Сиреневых, далеких гор.
И вдруг! О Господи! В долине
(Я миг тот помню до сих пор),
Прозрачной каплей на ладони,
От глаз укрытое тайгой,
Искрилось озеро у склона
Горы почти что неземной.
Закат уже воды касался.
В прозрачной тихой глубине
Весь мир огромный отражался
И отзывался весь во мне.
Я замерла. Я не дышала.
И вижу. Вижу у воды
Три дерева, а дальше скалы
И чьи-то легкие следы...
Стояла я, как будто странница,
С другой галактики пришла,
И с той лишь невеликой разницей,
Что на земле я рождена.
Но вижу этот край впервые
И слышу голоса лесов.
Они добры, они живые
И понимают нас без слов.
Я поклонилась лесу в пояс:
- Храни меня, свое дитя.
А звезды закружились роем,
Другую сказку торопя.