Дремучее лицо

Все звали его Коля, был он наш сосед по улице. Жил бобылем, с престарелой матерью.
Как-то не ладилась у него жизнь, с женой не ужился. Работы постоянной не было, летом пастушничал, гонял сельское стадо по лесным луговинам, да в поймах рек. Больших лугов у нас никогда не было. Бывало, что сидел сутками на пожарной вышке - смотрел: не горит ли где лес.
А зимой работал сторожем в лесхозе, где-то шабашил, продавал ягоды, грибы, веники...  Как-то жил.
Ни в чем не имел удачи, хозяйство и огород были запущены, и никаких талантов, кроме одного - умел знатно рассказывать всякие небылицы, да так затейливо, что нас - пацанов и ремнем нельзя было отогнать от него. Да что там молодежь, и взрослые с удовольствием собирались послушать небылицы, да вместе посмеяться...
Был он родом откуда-то из Сибири, и знал невероятную уйму историй про всякую лесную нечисть, про всяких домовых и банных, про заклятые клады и реальные охотничьи истории! И слово его было живое, истинно русское, как будто из глубин народного сердца! Такой дар бывает только от Бога!
Много от него я услыхал баек и побасёнок, был вот такой случай!
Пошёл как-то я с отцом на рыбалку, и уже под вечер появился на реке Коля (я так и звал его, хотя был он лет на 15 старше меня).
По-соседски разместился с нами у костра, стрельнул у бати сигаретку. Стали мы готовить уху, собирать нехитрый ужин, ну, а слово-за слово, завязался разговор о том, есть он  - Бог или нет, и есть ли нечистая сила.
Николая сразу понесло:
- Говоришь, нет нечисти, а я сам видел! Вот в тайге! - он быстро крестился, то ли двуперстием, то ли тремя перстами.
- Пошли мы раз с другом шишковать в кедровник, конец лета, а днем-то томило, к вечеру гроза собралась! Как сумели - соорудили навес из лапника, расположились на берегу речушки. А к ночи проливень пожаловал, да такой обложной, что ни навес, ни плащ от потоков не помогают. Как начало грохотать на весь свет, мать честная, не знаем, куда и деться!
- Так что ж ты грозы-то испугался? - подначивал его отец,  -  в тайге разве не впервой?
- Дай доскажу! - Коля оглянулся в сгущающуюся тьму.
- Как начали молнии небо полосовать, аж, в глазах потемнело! Лес ходуном ходит от раскатов, лесовины вековые трещат, так что сучья пудовые на землю валятся! И вдруг мой приятель Степан кричит мне: "Гляди туда!" и кажет прямо за реку, на другой берег!
Костер мерно потрескивал сушняком, отблески пламени плясали на прибрежных деревьях, в котелке замурлыкал кипяток, пора бросать потрошённую рыбу...
- Я смотрю туда, мать честная, как полыхнёт молния-то, а из того берега, прямо из боровой гущи - на нас словно лицо грозное смотрит! Буквально на один миг, как сверкнёт в небе, и снова пропадёт в темноту! Как снова полыхнёт - опять жуткий вид, и опять исчезает! Страхотища - до самых печёнок!
- Ну, брешешь, мастер ты на болтовню,  - замечает отец, а потом добавляет крепкое словцо, коим в русском языке кратко поясняют то же самое.
- Не хочешь, не слушай, хоть чем поклянусь! - горячо и как-то искренне отвечал Коля,  -  Своими глазами это видел!
Отец махнул на него рукой, уже вынимал в миску сваренную речную рыбу, и бросал в котелок картошку и лук.
- Рожа-то страшная, огромная, мать честная, в пол-леса никак будет! Вся заросшая, и смотрит-то прямо на нас, как зверь лютый! А Степан-то как начал молиться, всех святых помянул, а ведь я с ним с детства бродяжничал, отродясь никогда не слыхивал от него и самой малой молитвы! Да и как тут Бога не помянуть, когда среди глухой темноты и при грозе на тебя такое чудище смотрит! Прижались мы с ним к стволу еловому, все мокрые, как юша, и ждём: чем всё кончится!
 Речка тихо плескалась в зарослях тальника, словно поудобнее укладывалась спать в свои русалочьи постели, едва-едва виделся золотистый отсвет на северо-западе.
Я же весь превратился в слух, стал как губка, впитываю каждое слово, фразу, даже паузу в разговоре! Затейливая народная речь втекала в меня ладно и желанно, оставаясь навечно в памяти.
- Отгремела, однако, гроза, и пропал тот ужасный лик на другом берегу, только ещё отгромки долго слышались. Лес опять стал тёмным, да непроглядным, а мы словно онемели, и друг на дружку не смотрим, сухого места на нас нет. Поутру не стали в тайге промышлять, уж и в поселок вернулись, а о том, что было - ни единого слова, даже промеж собой. Через пару деньков я как-то напомнил Степану, мол, помнишь, как молился-то в ту страшную грозу, а он как возъярится на меня: "Чо ты врёшь, сейчас в морду дам, так замолчишь!". Ну, я больше и не напоминал ему про это. Я сам-то помню, будто вчера всё было...
Берестяные поплавки закидушки встали в ночной дозор на синеющем затоне.
Уха доспела, с шипеньем окунаем в неё головёшку, она с шипением испускает ледащий дым, режем укруху хлеба...
Ел я, а сам был в темной грозовой тайге, лицом к лицу с той неизвестной природной силой, виденье ли это, дух ли какой - про то никто не ведает, а вот тайна с тех пор осталась в моей записной книжке...