Анабасис Неверовского часть 4

Томятся массы кирасир,               
Ждут трубного сигнала.
У них пощады не проси.
Мерси! И боже упаси.
Надежды очень мало.

-    Пора…   Я атакую, сир!

-   Подайте их на блюде
    Ломтями, как лионский сыр…
               
-   Да не испачкайте мундир.
    Парадов там не будет.               

…Играют искрами лучи
на полусферах касок.               
Ушла жара дневной печи.
Лучи уже не горячи.
В плену вечерних красок
день успокоился, и вот
под небом, над землёю
закатный алый горизонт
сакральным пламенем встаёт
над полем… , полем боя.
Куда – то ветры унеслись.
Исчезли птичьи стаи
совсем как по команде «Брысь!».
И только люди увлеклись,
часов не наблюдают.

Атака.
Натиск. Ближний бой.
Немыслимая свалка.
Ломи вперёд… Как врытый стой.
Топчи, круши… Упрись стеной.
А жизнь?... «Ан нету запасной».
Один конец.
Однако,
пожалуй с этим погодим;
туда всегда успеем.
Что там творится впереди?

-   Вертеп. Ты только погляди.
    Да не туда… Правее.

-   Ён до Парижу почесал…

-   Мабуть пора вечерять?

-   Бывают ноне чудеса,
    и в полдень выпадет роса…

И веря, и не веря,
«упрямцы» наблюдали, как
сплошной поток «хранцузов»
раздался надвое, обмяк,
ушёл на фланги и иссяк.
С души упали узы.
Во вздохе распрямилась грудь.
Нет мочи после драки,
а впереди всё тот же путь.
«Ни похарчить. Ни прикорнуть».
               
-   Гляди!
               
-   Гляди, казаки!

               
            




                Ф и н а л


Полковник бледен. Взгляд горит.
Подрагивает веко.
Его немного странный вид
о напряженьи говорит.
Ведь можно человека
по человечески понять
в подобные минуты.
Приказы должно исполнять.
Но надо что – то предпринять.
А что?!
Решать ему – то…

Назимов* со своим полком
да конной батареей,
да парой сотен казаков
был окончательно готов,
лишив себя сомнений,
нарушить слово и приказ
не покидать позиций.
Иссяк терпения запас.
Бой рядом. Именно сейчас
пора определиться.

Он скорым маршем гнал отряд
до Мерлина погоста,
туда, где вербы встали в ряд
и в речку тихую глядят
у старенького моста.
Связал рогатки, повалив
и разметав заборы,
(Сметлив полковник, терпелив.)
людей собрав, распределил
и разослал дозоры.
Как Неверовский приказал,
всё в точности исполнил.
Мосты и броды «оседлал»
и ждал…
И терпеливо ждал
на ветхой колокольне.               

Обзора лучше не сыскать               
«и семо, и овамо».
Поля. На вёрсты всё видать.
А на полях, рукой подать,
не умолкает драма.
Взрываясь залповым огнём,
батальным закипая,
в сопровожденьи круговом
упрямо, яростно, на взлом               
идёт «Двадцать седьмая».
Укрыта шапкой дымовой
и тучей конных ратей.
И, значит, всё ещё живой
железный дух «Двадцать седьмой».
И, значит, неприятель
ещё узнает что к чему,
когда вернут сторицей.
Уже восток сгущает тьму,
а там не ясно никому,
чем дело завершится.
               
Уже померкнул божий день.
Угомонились птахи.
И сумерки, набросив тень
на избы ближних деревень,
позвали бабьи страхи.
Мерцают звёзды «с небеси»
неяркие на бледном.
Нет угомону на Руси.
Прости, помилуй и спаси.
Спаси народ твой бедный.

-   Коня!
(Полковник возбуждён.)
    Мы открываем дело.
    Второй и третий батальон…
    Бегом!...
    В ружьё!

Вопрос решён.
Решение созрело…

…Пятидесятый храбрый полк,
огородив предмостье,
перестроенье произвёл
и на сближение пошёл
«крушить хранцузу кости.
Робятам малость пособить
управиться с делами»…               
Такую выказали прыть,
что трудно было б повторить               
«и пеши, и верхами».
               
Внезапность, смелость и напор
гарантии успеха.
Казаки, как из тайных нор,
как духи из – за тёмных гор,
неуловимым эхом
стремглав промчались по тылам
французских эскадронов,
затеяв свалки там и сям,
порядок превратив в «бедлам».   
Атакой увлечённый,
смутился разломился фронт
и прянул врассыпную.
Казалось, что со всех сторон
«Ура!» неслось ему вдогон,
 гремя и торжествуя.
Казаки схлынули долой.
Колонна полковая
стремительно входила в бой,
штыков серебряной стеной
и залпами сверкая.

Шаг. Скорый шаг. Почти что бег.
Сопение и топот.
Горячая решимость тех,
чей неминуемый успех
перевернёт Европу.
Чей сокрушающий порыв
прямой и откровенный,               
чей эмоциональный взрыв,
(Когда ты, обо всём забыв,
идёшь стеной на стену.)
порвав и в дым распотрошив,
пускал по ветру клочья
из тех, кто загодя решил
(и тут все средства хороши),
что он достойней прочих
быть господином и судьёй,               
глумиться и неволить.
(«Ужо гляди такой – сякой,
ишо не щупаный штыкой,
накушаисси соли».)

Самоубийственный манёвр               
пехоты нелинейной
был дерзок и предельно скор.
Тотальный яростный напор
степного волка злей. Но,
не потерявши головы,
они не впали в ярость,
всем монолитом полковым               
(Характер, воля таковы,
что прочим не осталось.               
Всё тут у каждого в груди...)
сжимают расстоянье.               
Таких попробуй убеди,
что враг несметный впереди
и противостоянье
умножит жертвы. А разгром
фатально неизбежен.
Себя не помня, напролом
с одним зарядом и штыком
на кавалерию бегом…

«Тупицы и невежды»
упрямо не желали знать,
что «chevalier» Мюрата,               
везде привыкнув побеждать,
готов сломить и растоптать
пехотного солдата.
Им просто некогда считать,
кто тут в числе и силе.
Что убивать, что умирать,
солдату нечего терять.
Пока ты не в могиле,
а за тобою мать, отец,
друзья, братья да чада,
ты просто воин, не мудрец               
и, прежде чем придёт конец,
всё совершишь как надо.
Тебе неведом «датский принц»
с его больной дилеммой.
Ты никогда не рухнешь ниц
перед «крушителем границ»,
форсировавшем Неман.

Так оказалось, что  отряд
Явился очень кстати.
Почти вслепую, наугад,
Бессмысленно на первый взгляд.
Но, как в народе говорят,
«иному кваса хватит».
Во тьме, в дыму, в огне, в пыли
«их приласкали с тылу»
и в заблуждение ввели,
что к отступавшим подошли               
значительные силы.


        *      *      *


Костры пылали у реки.               
По бродам – переправам
в молчаньи двигались полки.               
Казачьи кони – маштаки
задиристого нрава
цедили влагу тёмных струй,
в воде по брюхо стоя.
А по скрипучему мосту
ползли телеги. По холсту
небесного покроя
ползла ленивая луна
в холодном отчужденьи.
Очнувшись от дневного сна,
влезая на небо, она
не знала о сраженьи.

(Бык жив. Трибуны не ревут.
Закончилась коррида.)
Бивак - уступка естеству.
Пожитки, ранцы на траву,
а ружья в пирамиды.
Бивак. Количество огней
растёт в угодьях ночи.
А ночка ворона черней.
Театр бесчисленных теней
подвижных и не очень.
Пыхтят ворчливо котелки.
По кругу ходят кружки.
Мигают звёзды -  светляки.
Морфеем веет вдоль реки
и от лесной опушки.
Плывёт прозрачный сизый дым
с табачным ароматом.
Дух табака неистребим.
Живут и умирают с ним.
Он как душа солдата,
его услужливый приют,
его отдохновенье.
И только в нём, и только тут
его тревоги не найдут,
покинут огорченья.
Окончен боевой этап.
Сгодится для почина.
И дух нисколько не ослаб.
Над станом богатырский храп;
умаялись мужчины.               
   

       *      *      *


Изба. В избе горит свеча.
На карте капли воска.               
Фигуры за столом молчат.
Рубить в опасности с плеча               
не любит Неверовский.
 
-  Мы на свободе, господа.
   Примите поздравленья.
   Итак…, мюратова орда
   к утру пожалует сюда.
   Какие будут мненья?

-  Мосты спалить и уходить.

-  А броды?... Как же с ними?

-  На дне побольше кольев вбить.               
   «Чеснок» погуще «посадить»…

-  Мы их не проволыним.               
   Они способны навести
   иные переправы.
   Чтоб положение спасти,
   нам надлежит уже в пути…

-  Вы абсолютно правы…

-  Прошу к порядку, господа.
   Доклад поочерёдный…

(В те стародавние года,
в таком собрании всегда
считалось «правдородным»
дать слово каждому и всем
и выслушать сужденья
без исключенья. А затем,
избрав вернейшую из схем,
не медлить с воплощеньем.)
 
Беда…
Да что там говорить;
явилась, не отстанет
«Вломилась в избу волчья сыть»               
Ну как подобное простить?
Ну посудите сами.
Без приглашения пришли 
нежданно и незвано.               
Разбой в обозе привезли.               
Как – будто нет своей земли
а дома и подавно.
Пришла Европа, тут и там
«заваривая кашу»,
толпою жадной по пятам…               
               
Земля опорой будет нам.
Не чья – нибудь а наша.               

Не в первый раз пришла беда
в российские пределы.
А с ней трагедий череда.
И  укрепившись как всегда
душой, умом и верой,
Россия вскинула ружьё,
плечо обременяя.
То не в новинку для неё,
что топчет зрелое жнивьё
“L’arme’e” очередная.               
Она  отплатит, не чинясь,
без гонора и спеси.
Она «спешит не торопясь».
Зато, уж коли собралась,
оплатит каждый вексель.


   *      *      *
 

-  Нно – о…о!
Натянулись постромки
и тронулись подводы.
Пришли в движение полки.
Казаки рысью вдоль реки,
а пионеры в воду.

Восток по толике белел.
Туман белил овраги.
Бивак разбужено гудел.
(Пора.
Сегодня  уйма дел.)

-  Полягем…, все полягем.

-  Браток, заране не нуди.
   хлебни чайку покуда.
   не то помрёшь, того гляди…
   И впереди, и назади
   у нас не будет чуда,
   Но мы их всех в бараний рог,
   как попадут под руку.
   Накостыляем, дайте срок.
   Вот так – то от оно, браток.
   Сиди – от лутше, пей чаёк,
   на ус мотай науку.
   
   О - он… сколько подняли ворон.
   Оголодали птицы…               
               
В Росси знают испокон,               
(Такой от пращуров закон.)
слетелись таборы ворон,
знать, время причаститься.

Кружили птицы. Много птиц.
Нахальные вороны,
народ не знающий границ,
в Россию ото всех столиц
Европы, покорённой,
слетелся за обильный стол,
доселе не бывалый.
Туда, где враг свиреп и зол,         
где иноземный произвол
опустошенье произвёл,
где лихо погуляло.
 

               





• Неверовский Дмитрий Петрович,
генерал лейтенант русской армии,
2 августа 1812 года, командуя 27й
пехотной дивизией, в течение дня
успешно отражал натиск 30ти полков
(три кавалерийских корпуса) кавалерии
 Мюрата (отбил более 40 атак) и пехотной
 дивизии ген. Ледрю, на сутки задержал
 продвижение «Великой армии» к Смоленску.

• Паскевич Иван Фёдорович в августе 1812 года
генерал (будущий фельдмаршал) был послан
из Смоленска с малочисленным отрядом пехоты
навстречу отступающей 27й дивизии.

• Нансути, Этьен – Антуан – Мари, граф Шампион
генерал от кавалерии (франц.), в августе 1812 года
в деле при Красном командовал 1м резервным кав.
корпусом «Великой армии».

• Оленин Евгений Иванович генерал в отставке, в
августе 1812 года командовал смоленским земским
ополчением, которому была поручена оборона
города Красный.

• Полтавский гренадёрский полк (командир подполковник                Бобоедов) был придан на усиление в 27ю дивизию.

• Ладожский пехотный полк под командованием
полковника Либгардта был придан на усиление
в 27ю дивизию на смену бригады Ставицкого.

• Симбирский пехотный полк (командир подполковник
Рындин). Состав: рекруты и солдаты гарнизонной службы.

• Груши Эммануил в августе 1812 года дивизионный генерал
«Великой армии» командир 3го кав. Корпуса.

• Харьковский драгунский полк. В августе 1812 года командира в полку не было.

• «Мелочь кой – какая» - 49 егерьский полк (полковник
Кологривов), 14 орудий конной артиллерии, казаки,
отряд земского ополчения.

• Мюрат Иоахим наполеоновский маршал, герцог Берга.
Король Неаполитанский. В августе 1812 года командовал
28 тысячным кавалерийским корпусом в авангарде «Великой армии».

• Никитин (полковник) начальник артиллерии 27й
дивизии.

• Монбрен (Луи Пьер де Монбрен) генерал от кавалерии
французской армии. В августе 1812 года командовал
вторым  резервным кав. корпусом.

• Ней Мишель маршал Франции, герцог Эльхингенский.
командовал корпусом «Великой армии».

• Назимов полковник шеф 50го егерского полка «с отменной
храбростью противушёл на многочисленного неприятеля
ударил в штыки и остановил преследование неприятельской кавалерии, дав пройти дефиле всему отряду пехоты» (из реляции Неверовского).