доппельгангеры

Садится мальчик на песок, сожмёт ладонь – и брызнет сок, могильник сохранит от склок, а большего не надо.
Меж городами десять миль, Восточный Мордор, Раутвилль, повисли флаги – мёртвый штиль, змеится эспланада.
Когда вас двое на весь мир, едва ли слышен звон секир, один раз в год – огромный пир и пляски на могилах.
Когда вас двое – будет смысл ползти по пеплу – вверх и вниз, и запах дыма лучший приз – дыхание в полсилы.
Над Мордором горит рассвет, и если виноватых нет, возьми вину и пистолет, сойди на землю смело.
Измерь шагами рой костей, нашедших на земле постель, и вязку висельных петель возьми с собой на дело.
Как доппельгангеры во тьме, похожи в силе, красоте, и если очень захотеть, удастся повстречаться.
Кто знает, сколько лет ползли, в пыли и боли, и в крови, а вот гляди, всего пять миль, есть время отдышаться.
Всего пять миль – огонь внутри, и Раутвилль уже горит, и Раутвилль уже кричит, и демоны смеются.
Пылают крыши, в первый раз светлей на западе сейчас, восход танцует без прикрас, над башней птицы вьются.
Когда ты город – что тебе до мелких уличных страстей, и мальчик с линзой в темноте крадётся на свободу.
Пять миль – и кости под ногой, и он дошёл, едва живой, в Восточный Мордор за собой он протянул дорогу.
Хрустит под пяткой белизна, и успевать едва-едва – такая, право ерунда, ведь выбор закольцован.
Последний  шаг – и дома он, ложатся ножницы в ладонь, один щелчок – оксюморон едва ли будет сорван.
Метафора, эпитет, троп – всё в языке, который вот, у ног его, как мёртвый плод, украденный в Эдеме.
Могильник заберёт себе и плоть, и слово – быть беде, когда огонь уже везде, и вытянулись тени.
Восточный Мордор будет жить, а тонкая из шёлка нить годами будет просто гнить, ведя на пепелище.
И одиночество своё немой мальчика понесёт, как знамя, начиная счёт, не зная, что он ищет.