Каждому своё

           Всякий раз, перечитывая солоухинские «Чёрные доски», невольно возвращаюсь в семидесятые – годы бесшабашного студенчества, летнего лабания на басовом «Fenderе» с веранды городского парка, откуда по окончании сезона танцулек на свежем воздухе ВИА-банда перемещалась на заранее подготовленные рубежи – под крышу одного из местных кабаков с роскошной вывеской «Интим».
            «Это жизнь – живи и грейся!» – призывал с бобин известный всей стране хриплый голос. Мы и грелись ежевечерним па`рнасом, изрыгая порядком надоевшие «без двадцати восемь», мясоедовские и прочие разбитные песняки на потребу пьяни, которая млела от звуков всё ещё фаворных электрогитар, снисходительно прощая подвывания сакса, надо же чем-то завлекать и пенсионеров!?
            Там-то и свели пребывающего в академе студента госпожа-судьбина и её верный паж – случай с непьющим завсегдатаем заведения по фамилии Белолипецкий, для друзей же просто – Сашей Белым, по виду четвёртого десятка, уважаемый возраст и, стало быть, годы хвостов и сессий далеко позади, заказавшим... Шуберта. Это много позже он прославится на всю страну, отнюдь, не бригадным сериалом, а пока…
            Ничто не внезапно, ибо всё закономерно... Всему лишь своё время и встречам, в том числе. Оказалось, что и живём неподалёку: я – новосёлом в блочной хрущёвке, он с младшим братом и матерью в частном домишке, в ещё не полностью сметённым с лица города ураганом «улучшения» жилищных условий райончике с названием Чулково. Имел сей персонаж загадочную репутацию антиквара.
            И кто же, и чего только ни носил ему в тенистый дворик на просмотр: грошовые картины, послевоенные пластинки с Утесовым, Бернесом… Словом, чердачную рухлядь в надежде, а вдруг, что-то глянется и купит или одарит благом заморским за труды невеликие? Говорили, будто бы в «Берёзку» вхож?! Особенно усердствовали пацаны и льнувшие к нему девахи, но грань, за которой начинается панибратство и шашни, обозначал жёстко и сразу же. И ко всем внимателен, дружелюбен, угощал /сам некурящий!/ «Мальборо», благодаря, пусть и за пустые, но всё же старания. Иногда что-то и брал, дабы не обидеть «почтальона» и подвигнуть к дальнейшим поискам прочих. С моей лёгкой руки, я тоже посылал туда собственников «шедевров», ему даже удалось приобрести нечто не шибко стоящее, за что и всучил мне даром том... какого-то Булгакова с тремя романами и ярлычком чекового магазина. Не зря про валютник судачили! А в довес коробку пластов с польскими группами: Скальды, НоТоЦо, Небеско-Чарни… Счастье!
            Но главной его страстью были и оставались до самой… иконы, про которые он, казалось, знал всё. Мог часами, что называется, с листа читать детективные лекции в духе Адроникова (да простит меня мастер!) для мало-мальски сведущих, и без ухмылки превосходства разъяснять разницу между окладом и киотом «чайникам». При этом пользовался авторитетом и у музейных, точно определяя век и школу письма, а, значит, и цену. Теперь-то доподлинно известно: бывал приглашённым и в качестве эксперта в самые из… на предмет атрибуции. Завистников и врагов имел разных, могущественных тоже, опрометчиво, наверное, отказавшись работать в краеведческом музее, закончив заочно в местном институте историко-филологический факультет.
            Эх, дружище Белый!
Не знаю, как сума, но тюрьма тебя не обошла точно. Газеты писали, что он-де создал и возглавил преступную группу, которая пробавлялась кражами из церквушек и храмов и… определили его по самому пределу, как редко какого злодея или насильника, на три пятилетки, списав махом и многие глухари…
            Но… подули ветра перемен и чуть больше, чем через одну, встречаю на трамвайной остановке. И... ничего от зека, ни словца из «фени», как будто бы побывал на стажировке в Уффици, или Прадо…
          – Чего грустишь?! – пытаюсь глуповато озадачить.
          –  О, привет!
Радушие, участие, не надо ли чего… Прежний!
          – А дом и сад снесли, там теперь школьная купель... Как ты-то?
          – Да, вроде… Слушай, Сань! Я тебе не успел, ты тогда исчез внезапно, показать Спасителя в терниях, размер с ладошку, саксонский фарфор, вещь трофейная… Подожди, я домой заскочу и...
          – Давай завтра, здесь же? Спешу.
Обнялись. И...
Вскоре все телевизионные каналы надрывались: выставили квартиру известного коллекционера-фалериста, используя навыки скалолазов. Под чистую вынесли коллекцию орденов Российской империи, среди коих уникальные.
          – Ну, Саша, ну, жучара! – восхищались знакомые, – Не повторяется. Теперь – дрожите, купола!
          – Лысый кепочный мэр чуть ли ни коленках во всеуслышание: вернут – не сядут! Национальное достояние, хотя и в частных руках. А слово – тверже сухаря?
            И что ты думаешь? Вернул! Поверил.
И… снова закрыли, нашли повод, и снова вышел, и снова встретились.
          – Держи, обещанное! Вдруг это оберег? Бери, Белый.
          – Чем обязан?
          – Ты что, старый?! Мы же…
Больше не виделись. Года три, как его уже нет или... больше? Время незаметно. Жаль. Для меня – легенда, готовый и не выдуманный сериал. А Булгакова, кто только ни просил потом. Целёхонек. Память. Каждому своё? Видимо...
Как и серенада Шуберта.