Русалки

Мать-метелица, кружится-стелится белая лента пены —
близок срок пробуждения зимних штормов, барабанная дробь грозы.
Серебристый жемчуг ложится снегами на мраморные ступени
сквозь дрожащую плоть неспокойной воды и тревожную ее зыбь.
У русалочьих песен недолог век — сотня лет не зачтется сроком,
но за них каждый стих словно стали шипы заостряется, как кинжал.
Молодым девицам в дворце из кораллов так грустно и одиноко,
но куда в пору зимнюю, мерзлую пору по холоду убежать?

У морской царицы тонкие пальцы, кожа нежного перламутра,
она волосы перебирает нежно девам, спящим на ложе трав.
Дин-дон. Звенят колокольцы.
- Спите. Скоро наступит утро.
Пусть расчешут свалявшийся в волны простор леденеющие ветра.
Спите, тысяча тысяч холодных принцесс, белоликих и белокожих,
до тревожащих вскриков далекой весны, плача чаек и парусов.
Далеко над дворцом ходит-бродит шторм, но он сон ваш не потревожит.
Разыгравшийся в буре, резвящийся бог не нарушит ваш хрупкий сон.

Дин-дон. Звенят колокольцы, и им вторят смычки и струны.
Королева плетет косы девам своим, на них нижет свет и хрусталь.
- Спите, спите, дети мои. Ночью бархатной и безлунной,
горизонт не забрезжит огнем маяка. Даль, хрустя на ветру, пуста.
На холодных камнях морякам не петь — они все по своим квартирам
переждут-перетерпят морозный сезон, их не стоит напрасно ждать.
Не послышится криков «На абордаж» и не плюнет огнем мортира —
бледной длани зимы не сильнее война, ни отчаянье, ни вражда.

Дин-дон. Арфы перебор, серебристая песня ветра.
Королева касается белых рук, гладит младших по головам.
- Как увидится мне парус белый и борт за неровной каймой рассвета,
Я приду разбудить вас грядущей весной и шепну, что пора вставать.