Базар гоблинов Goblin Market,

перевод с английского поэмы Кристины Россетти. 1858. Англия.

На закате, на рассвете,
Слышат сестры крики эти -
Хитрых гоблинов призывы:
«Ароматнейшие сливы!
Яблоки и дыни!
Лимоны, апельсины!
Округлые, тугие
Вишни налитые!
Малины зерна красные,
И персики щекастые!
Лесной тутовник!
Клюква и шиповник!
Яблочки райские!
Ягоды майские!
Ананасы, ежевика,
Абрикосы и клубника!
Фрукты сладчайшие
Солнце впитавшие
Утро канет, день растает,
Покупаем! покупаем!

Грозди винограда,
Ядрышки граната,
Сочный тернослив,
Белый налив,
Финики, арбуз!
На любой вкус!
Любой каприз!
Огонь-барбарис,
Инжир медовый,
Сироп кленовый!
Взгляд ласкает, во рту тает;
Покупаем! Покупаем!"

За вечером - вечер
В камышах у ручья
Крики гоблинов встречных
В ушах их звучат.
Лора в сильном волнении,
Вертит головой,
Лиззи прячет смущение,
Прячется за травой.
«Тише, милая, тише»,-
Лиззи тянет сестру,-
«Свою голову ниже
Опусти на траву».
В щеки больно втыкаются,
Стебельки камыша,
Колет в кончиках пальцев.
И лежат не дыша.
«Хитрых гоблинов лица,
Не должны мы узнать,
И плоды их, сестрица,
Не должны покупать.
Как узнать, что за прок
Им от этой торговли?
Как узнать, что за сок
Пили жадные корни?»
«Подходи, покупай!»
Кричат гоблины хором.
Ковыляют в даль,
Да в ущелье под гору.

«Лора, сестрица», - Лиззи шепчет ей,-
«В гоблинов лица глянуть не смей!".
Жмурится, к траве припав,
Чтоб не видеть ничего.
Лора, голову задрав,
Шелестит как ручеек:
"Лиззи, Лиззи, ну взгляни!
Под горой толпа бредет.
Тянет полный тюк один,
А другой кувшин несет,
Тащит тот корзину
Спелых апельсинов,
Золотое блюдо
Весом сотню фунтов.
Гоблинов чудесен сад!
Посмотри -  волочат
Крупный круглый виноград;
Что так дивно сочен!
Как должно быть мягок, светел
Дул на сад тот теплый ветер!»
 «Нет, нет, нет, нельзя им дать
Нас вконец околдовать!
Их дары приносят горе!»
И с сестрой уже не споря,
Уши пальцами зажала,
И, зажмурясь, побежала.

Любопытная девица
В гоблинов всмотрелась лица.
Один с лицом как кот,
Другой слепой как крот,
Как крыса третий семенит,
Четвертый как слизняк блестит,
А пятый в шкурке меховой,
Шестой с барсучьей головой.
И голоса их хором
Вливались в душу Лоры. 
Еще милей, еще нежней,
Чем воркованье голубей,
Ушей ее касаясь,
Те голоса казались.
Лора, выступив на шаг,
Словно лебедь в камышах,
К их прислушалась словам;
Словно лилия из топи,
Как к луне, сияя, тополь,
Потянулась на их зов,
Как корабль, волны коснувшись,
Что теряет нитку с сушей,
Раскрепляясь от оков. 

Из ущелья поросшего мхом
Потянулись торговцы рядком.
«Подходи, покупай!» -
Кричат хором.
И дошли – там, где пряталась Лора,
Где стучит ее сердце чуть слышно.
Встали молча вкруг, неподвижно.
Искоса переглянулся
С братом брат и ухмыльнулся,
Один с хвостом змеиным
Вдруг опустил корзину.
Другой – поднос поставил
И песню загнусавил.
А третий плел венок
Из листиков и веток,
Влетая в узелок
Скорлупки от орехов
Иные продадут
Еще и не такое!
И вот тяжелый фрукт
Он тянет ближе к Лоре.
«Купи его, купи!»,-
Поет ей зазывала.
А Лора отступить
Уже и не желала.
Закусывая ус,
Мурлыкает ей кот:
«Попробуй-ка на вкус!»
И предлагает мед.
С крысиной головой
Ощерившись слащаво,
Манит ее рукой,
И соком угощает.
Но те плоды тугие
Ей не на что купить.
«Простите, дорогие,
Мне нечем вам платить.
И не было и нету
Тяжелых кошельков,
Серебряных монеток,
И гнутых медяков.
Все золото мое
В лугах качает ветер –
В осенних листьях клён,
Да золотистый вереск!»
«А золото волос?», -
Ей закричали хором.
Жемчужинки из слез
Посыпались у Лоры.
Но гоблины толпой
Вдруг стали собираться
И локон золотой
Сама вложила в пальцы.
И принялась глотать,
Спеша, нектар из чаши,
Которого достать
Нельзя душистей, слаще,
Ликуя, как дитя,
Как пьяница от хмеля,
Еще, еще, хотя
Уж губы заболели.
Чудесных тех плодов
Густую мякоть ела,
А из каких садов -
И думать не хотела.
А корки бросив прочь,
Пошла домой, сбиваясь.
День нынче или ночь.
Уже не сознавая.

Лиззи ждет ее в воротах
И бранит в сердцах:
"Лора, милая, ну что ты,
Ходишь поздно так!
Могут гоблины явиться
Это гибель для девицы!
Ты не помнишь как однажды,
Встретила их Джини?
Дал ей по подарку каждый,
Лучший в ее жизни.
Лил на фрукты лунный свет,
Был прекрасен вкус и цвет,
А с каких чудесных гряд
И садов чудесных
Вызревает все подряд,
Разве нам известно?
Закатилась та луна,
Джини бедная одна.
Чахнет, сохнет с каждым днем,
Лишь глаза горят огнем,
Гоблинов она ждала
Сколько сил хватало.
Только больше не могла
Слышать зазывал их.
В день, как лег на землю снег,
И она легла навек.
И на холмике пустом
Только ветер злится.
Не растет травы, цветов,
Не поют там птицы.
Я сажаю маргаритки
За оградой у могилки.
Не ходи гулять в ночи!»
«Тише, Лиззи, замолчи!
Тех плодов ела всласть я,
Каждый ела я фрукт!»
И, сияя от счастья,
Обнимает сестру.
«Я пойду этой ночью
К своим гоблинам милым!
Принесу тебе, хочешь?
Прямо с веточкой сливы,
Горсти вишни бардовой!
И инжир бесподобный!
И кусочки медовой
Желтой дыни холодной.
На расписанном блюде
Сладких фруктов гора
Золотая посуда,
Вилки из серебра
Ты представь, дорогая,
Как прекрасен их сад
Где прозрачен, как капля
Зрел такой виноград,
Где рос бархатный персик,
В нежных лилиях луг,
Вижу сад их чудесный
Будто бы наяву…"

Золотые перепутав локоны,
Как в одном гнезде два белых голубя
Словно крыльями перемешавшись,
Спали вместе, накрепко обнявшись.
Два бутона на едином стебле,
Словно первый снег, что лег на землю,
Белых палочек сияющее золото
Что на стол тирану подано.
Звезды в них гляделись из созвездий,
Ветер колыбельную пел песню.
Совы грузные летать не стали,
Чтобы сестры бедные поспали.
К щеке - щека и грудь - плотней к груди.
Не зная, что же будет впереди.

На заре пропели звонко
Петухи. За горизонтом
Солнце потянулось ввысь.
Лиззи с Лорой поднялись.
Привели в порядок дом,
Словно пчелки над цветком
Так усердно и легко.
Процедили молоко,
Дали пить скотине всей.
Накормили кур, гусей.
Сбили масло и творог.
Бродит тесто на пирог.
Сели рядом, стали шить,
Песни петь и говорить.
Лиззи - благости полна,
Лора - будто бы больна.
Лиззи – солнцу веселясь,
Лора – мучась и томясь,
Лиззи – песенки поет.
Лора – страстно ночи ждет.

Вот и вечер; сестры из ручья
Набирают воду в камышах:
Лиззи – безмятежная душа,
Лора – пламенея, как свеча.
Забурлил живительный поток
В их кувшины. Головой встряхнув,
Лиззи, ставит ношу на мосток,
И торопит младшую сестру.

«Смыл закат утесов дальних след,
Мы одни остались у ручья,
Даже своенравных белок нет –
Некому и ветку покачать.
Птицы спят, и звери спать пошли.
Лора, дорогая, ночь идёт».
Лора смотрит, смотрит в камыши,
Лора ждет, о, как же Лора ждет.

И  не соглашается с сестрой,
«Время раннее, и вечер не сырой
Ветер не холодный, что спешить?»
Слушает еще, но нет в тиши
Гоблинов манящих голосов.
И не слышит Лора сладких слов,
И не видит Лора сквозь туман
Гоблинов веселый караван.
Хоть один бы милый и родной
Ковыляющий, крадущейся, кривой!
Спотыкающийся, ищущий ее,
Что в ущелье мглистом запоет!

Вдруг Лиззи встревожилась:
«Лора, бежим!
Уж крики торговцев я слышу  в тиши.
Нельзя больше мешкать, ты где? Отзовись!
Уж первые звезды на небе зажглись.
Луна изогнулась горячей дугой.
Пойдем домой, Лора, пойдем же со мной.
Пока светлячки над тропинкой мигают,   
Пока ночь не стала черней,  дорогая!
Пока еще тучки не стали одной,
И дождь не размыл нам дорогу домой!»

Встало сердце и не бьется,
Лиззи слышит крик торговцев
«Покупаем, покупаем!»?
Лора замерла как камень.
Может ли случиться это?
Неужели ей одной
Став слепой и став глухой
Фруктов больше не отведать?
Как ударом топора
На корню срубили счастье
«Лора, милая, пора!»
Взяв кувшин, пошла, качаясь.
Сквозь туман в глазах, трудясь
Различить во мраке тропку.
И вода лилась, лилась
Из кувшина всю дорогу.
На кровать упав ничком,
Сжала зубы и сдержалась,
Как сестра забылась сном -
Сев в кровати, разрыдалась,
Горько, словно от тоски
Сердце рвется на куски.

Лора не спит. Дни пролетают.
Каждую ночь от зари до зари
В мрачном молчании от боли внутри
Тщетную вахту несет, ожидая
Гоблинов звонкий призыв: «Покупаем!»
Но больше увидеть ей не придется
В мшистом ущелье хитрых торговцев.
Луна разгоралась – она седела,
Вся сжалась, высохла, похудела.
Таяла быстро луна по ночам,
Жизнь ее таяла как свеча.

Однажды, вспомнив о твердом зерне,
Она посадила его в горшок.
На южном выставила окне,
Слезами поила, ждала росток.
Молила о корне ввалившимся ртом,
Запавших глаз не сводила она.
Мечтала о сахарном фрукте том,
Который вырастет из зерна.
Грезила, бредила как наяву:
Дыни холодной куски ароматные.
Как путник в пустыне, что видит вдруг
В волнах песчаных - волны прохладные,
И добегает едва дыша,
Сожженный жаждой, до миража.

Но мертвое семя увы, не растет.
Больше Лора пол не метет.
Больше Лора не доит коров.
Больше она не печет пирогов.
Больше с кровати она не встает.
Молча лежит, не ест и не пьет.

Лиззи выносить невмочь -
Боль сестру как язва точит
И ничем ей не помочь.
Слышит утром, слышит ночью
Вопли гоблинов бродячих
Нараспев в кустах кричащих:
«Покупаем, покупаем!»
Слышит, как они шагают,
Из ущелья, вдоль ручья
Свою песенку кричат.
Лиззи тяжкое ярмо,
То, что Лоре не дано.
Рада бы помочь, купить,
Фруктов Лоре подарить,
Но ценой своею жизни…
Лиззи вспомнила о Джини.
В самый пик ее расцвета
Не повенчана – отпета.
Не на свадьбе ей гулять,
Под землей сырой лежать,
В белом платье не венчаться,
Белым снегом  покрываться.

Истаяла Лора, от боли сгорев.
Лежит, невесома, на смертном одре.
Седа, одинока, в нездешней тоске,
Серебряным пенни в пустом кошельке.
Как свечка готова погаснуть вот-вот.
И Лиззи решается. Лиззи встает.
И гладит сестру и целует ее.
И в сумерках прямо в ущелье идет.
И гоблинов ищет и гоблинов ждет.

Гоблины возликовали,
Лиззи в травах повстречав.
К ней, спеша, подковыляли,
Подлетели, топоча.
Подскочили, подбежали,
Окружили, гогоча.
Веселясь, пыхтя и скалясь,
Корча рожи и крутясь.
Строя глазки, запинаясь,
Словно до смерти смутясь.
Как сорока тараторя,
И кулдыча как индюк
Гоблин в шкурке меховой, и
Тот, с барсучьей головою,
Приобняли ее вдруг.
Словно курица кудахча,
Голубицей трепеща,
Тот, с хвостом змеиным, начал,
Руки в складках платья пряча,
Что-то жарко обещать.
Подскользнув в ночи как рыба,
Мелко, как желе, дрожа,
В той неразберихе дикой
Ей слизняк к щеке с ухмылкой
Губы склизкие прижал.
Выудили свои блюда,
И корзины, и тюки:
«Посмотри, какие фрукты
Запусти в них ноготки,
Наши яблочки тугие
Багровеют как закат.
Наши вишни налитые,
И прозрачный виноград.
Персик бархатный зовется
В рот к красавице – кусай!
Груши гладкие на солнце
Вызревали – покупай!
Сливы с ветки, апельсины,
Финик сладкий, словно мед.
Оборви их, пососи их,
Погрузи их себе в рот".

"Мои дорогие," - Лиззи в ответ,
(память о Джини держа в голове):
"Дайте мне фруктов чудесных побольше!»
Фартук раскрыла и кинула грошик.
«Нет, ты присядь на часок, не спеши
С нами поужинать честь окажи»,
Ей отвечают, смеясь, торгаши.
«Пир наш великий начнется вот-вот.
Каждый вкуси восхитительный плод,
Ночь еще ранняя, ночь так тепла,
Роса ожерельем на листья легла.
Плоды унести невозможно никак:
Померкнет их цвет в человечьих руках,
Усохнет их сок, улетит красота,
Отведай их здесь, порадуй уста!
Будь гостьей  желанной на нашем собранье!
Садись, раздели этот пир вместе с нами!»
Но храбрая Лиззи торговцам в ответ:
«Мои дорогие, спасибо, но - нет, -
Меня дома ждет человек, и коль скоро
Товар невозможно купить ваш, ну что ж:
Прошу без дальнейших пустых разговоров
Вернуть мне обратно заплаченный грош».

Гоблины вмиг перестали плясать.
Сердито сопя, стали репы чесать,
Уже не мурлыкая и не кривляясь,
Но, очевидно, не соглашаясь.
Хрюкая злобно кошачей мордой,
Один назвал ее слишком гордой.
Другой назвал через чур строптивой.
Третий – грубой и неучтивой.
Визгливы стали их голоса.
Злые стали у них глаза.
Стуча хвостами, словно хлыстами,
Они наступали, ее обступали.
Давили, пинали, толкали локтями,
Смеялись в лицо ей, шипели бешено.
Вырвали волосы ей с корнями,
Ноги ее растоптали нежные,
Платье ее на куски порвали.
Измазали грязью чулки с заплатами.
Руки схватили и фрукты смятые
В сжатые губы впихивать стали.

Тонет Лиззи в лютой злобе
Словно лилия в потопе,
Словно камень в жилках синих,
В натиске приливов сильных, - 
Как маяк в воде ревущей,
Бури мечущей и рвущей,
Что стоит на месте твердо.
Как цветущий медоносный
Сад в душистой позолоте
Облепили злые осы.
Словно город осаждённый,
Купола поднявший гордо,
Окруженный грозным флотом,
Чтоб сорвать его знамёна.

Может человек любой
Лошадь напоить водой,
Но и двадцать пять кобылу
Не заставят пить насилу.
И хотя торговцы злые
Лиззи бедную избили,
И пинали, и пугали ее,
И царапали, и рвали ее,
И стращали, и пихали ее,
Защипали до чернильных следов,
Расцарапали когтями лицо,
Потешались и смеялись над ней,
Сокрушали ее градом камней,
Лиззи губ своих ни на миг
Не разжала, сколь не длился их крик.
И не вырвался ни стон, ни упрек,
Чтобы в рот не затолкнули кусок.
Но смеялась, ликовала в душе –
Тек нектар от фруктов злых торгашей
По лицу, как яд, свернувшись на щеках
И полосками по шее стекал.
Наконец, толпа торговцев-бродяг
Ярость тщетно на нее изведя,
Ей швырнули ее пенни назад,
На дороге свой товар побросав,
Ни росток с собой не взяв, ни цветок,
И один вкрутился в землю винтом.
И в ручей проворно прыгнул другой,
Только дымка пронеслась над водой.
Остальные влились в ветра порыв,
Растворились в мгле ущелья горы.

Через ноющую, жгучую боль
Лиззи тут же поспешила домой,
Из ущелья и на берег ручья.
Прыгал пенни в ее сумке, бренча.
И как музыка был ей этот звон,
И бежала через лес, через дерн,
Через рощу и лощину скорей,
И не знала то ли ночь, то ли день.
И боялась, что за каждым кустом
Злой торговец со змеиным хвостом
Вдруг напрыгнет, обсмеет, проклянет
Или что-нибудь похуже, но вот
Дом родной уже стоит впереди.
Гоблин больше не сновал ни один.
Запыхалась, добежав до двери,
И сияла, и смеялась внутри.

Забежала в огород, закричав,
«Лора, Лора, ты скучала? Встречай!
Целовать меня скорее беги,
Ничего, что на лице синяки.
Обнимай меня, целуй, оближи:
По щекам моим тек смятый инжир,
И от гоблиновых фруктов роса
По моим стекала вниз волосам
Ешь меня, и пей меня, и люби!
Для тебя ходила фруктов купить!
На базар к торговцам в сумерках дня
Я ходила для тебя, для тебя!»

Лора глядит на нее замерев,
Лора в небу руки воздев,
Волосы в страхе жмет в кулаках.
«Милая Лиззи, ну как же ты так!
Ах, неужели торговцев плоды
Видя меня, захотела и ты?
И свет твой, как мой, так же скоро угаснет,
И жизнь твоя так же пройдет в одночасье?
Иссушена, источена, отравлена
И гоблинами хитрыми ограблена?»
Сестру свою в объятьях сжала,
И целовала, и целовала.
И слез печальные потоки
Из старых глаз текли на щеки,
Как после засухи в полгода
Дрожа от страха ртом голодным
От боли сжавшись вся в комок
Она сестры коснулась щек.

И горечь едкая, не мед,
Ей сразу опалила рот.   
Полыни сок, а не арбуз,
Ей ненавистный гадкий вкус.
Вскочила, словно пробудилась.
Плясать по комнате пустилась.
Одежду в клочья свою рвать
И руки тонки ломать.
И локоны ее седые
Вдруг стали снова золотые.
Как лошадь в скачках, разгоняясь,
В нее обратно жизнь вливалась.
Как, крылья расправляя, птица
Бросая вызов, к солнцу мчится,
Освободившись от преград,
Как в новый бой бежит отряд
Под развевающийся флаг,
Когда уже повержен враг.

Быстро огонь по крови побежал,
В сердце больное ее постучал,
Встретил там тлеющий чуть огонек,
Факелом заново сердце разжег.
Яд без названия съела со щек,
Ах, неужели хотела еще?
«Ради той горечи (гадкий товар!)
Я так хотела опять на базар?
Душу отдать за такие плоды?
И умереть от смертельной беды?»
Как высокое строенье
Рухнув от землетрясения,
Как от молнии удачной
Вниз летит, сгорая, мачта
И шипя уходит в море,
Как несет деревья с корнем
Ураган и бьет о скалы,
Она, наконец, упала.
Удовольствие и боль
Все ушло само самой.
Больше нечего терпеть.
Это жизнь? А может смерть?

Жизнь из смерти. Долгой ночью
Лиззи рядом – ни на шаг:
Чтобы ей дышать, дышать,
Ей воды к лицу подносит,
Слезы льет ей на лицо,
Пульс слабеющий считает.
Но, лишь голоса жнецов
Издалёка зазвучали,
Птицы лишь защебетали,
Чаши лилий белоснежных
Приоткрыли венчик нежный,
На траву легла роса,
Как очнулась ото сна.
Так невинна, как ягненок,
Засмеялась как ребенок,
Крепко Лиззи обняла,
Так прекрасна и светла,
И дыханье было сладким,
И лицо родным и гладким,
И как в мае свет в глазах
Ее радостно плясал.

Пролетели дни, недели,
Годы долгие, и вот
Каждая теперь живет
Со своей семьей отдельно.
Но когда за малых деток
В сердце материнском страх,
Сказку каждая сестра
Им рассказывает эту,
Про расцвет их юных лет,
Время, что уж не вернется,
Про долину и торговцев,
И их фруктов вкус и цвет,
Мед на горле, яд - внутри,
Про коварство и соблазны,
И про то, как в миг опасный
Насмерть выстоять смогли.
Как сестру смогла спасти
Страшный путь пройти и взять ей
Горькое противоядье,
Ей спасенье принести.
Ручки их соединя,
Их учили точно так же,
Что в жестокой жизни нашей
Счастье, если есть семья.
Их учили, для родных
Быть поддержкой и опорой,
И в любой беде и горе
Не жалеть себя для них.
Ведь никто еще другой
Не преодолеет путь,
Чтобы к жизни вновь вернуть
И спасти любой ценой.