Разговор с Некрасовым

   Время разное наше, Некрасов,
   но душа однозначна у нас.
   На плохое не скажет: «Прекрасно!»
   Правду выскажет, зла не боясь.

   Хлещут розгами бедную музу,
   как крестьянку твою на Торгу.
   Но безгласным рабом быть в Союзе
   не могу! не могу! не могу!

   Пусть судьба человека пустынна
   или водкой она залита,
   но поэта с душой гражданина
   в наше время не сняли с креста.

   Он рождается рано иль поздно,
   чтоб развеять сгущённую тьму.
   В тело нежное длинные гвозди
   для острастки вгоняют ему.

   Понимающе, ясно и скорбно
   сверху вниз он глядит на людей.
   Не винясь. Не ругаясь. Не горбясь
   под трагической ношей своей.

   Пишут разно… Но редкое свойство
   за живущих брать сердцу ответ.
   Начинаешься ты с беспокойства.
   В равнодушье – поэзии нет!

   И наград нам особых не надо,
   кроме тех, что лежат на листах.
   Может строчка служить баррикадой,
   может песня оружием стать!

   Слог с годами становится крепче,
   слово – точно, а разум – остёр.
   Ничего, что стихи, словно вещи,
   люди часто бросают в костер.

   Ничего, что порой к нам суровы:
   людям трудно, а в жизни темно...
   Но за душу зацепится слово,
   будто брошенный якорь – за дно.

   Наши судьбы во многом не схожи,
   Но питает нас муза одна:
   я, как ты, ненавижу до дрожи.
   я, как ты, сознаю, чья вина.    

   Полон  мир заблужденья и боли
   Как в нем горечи много и зла!
   Так что даже Грешневская школа
   -та, что строил ты, -  не помогла.

   В суете, славословиях, съездах,
   где вершится уверенный суд,
   есть немало парадных подъездов,
   у которых с отчаяньем ждут...

   Но поэты не пишут об этом,
   не желают уродовать слух.
   Ты прости, что у русских поэтов
   слепо зренье и немощен дух.
   
   Успокоены, сыты и горды,
   копошатся на дачах своих.
   Но гремит динамитным аккордом
   твой, за душу хватающий стих!

   То, что сердце напишет, - то точно.
   А что точно – то примет душа.   
   Ты прости наше время за то, что
   за душой у него – ни гроша.

   Мы  идем через годы тугие,
   через дни, что свинца тяжелей.
   Михалковых – так много в России,
   Пастернаков – так мало у ней!

   Есть умы, что к продаже привыкли,
   позабыли про честь и про стыд.
   Но нельзя ликвидировать мысли.
   Пепел Клааса в сердце стучит!

   Поднимаются новые травы,
   зреют души и бродят сердца.    
   В Пантеоне примером поставят
   Гражданина. Поэта. Борца.
 
   А Россия, как образ Христовый,
   будет вечна, покуда жива.
   Ведь не зря мыты кровью густою
   в ней печали и гнева слова.

   Время строит, и ставит, и сносит...
   И не знал: я поэт – или нет?
   Тридцать лет я жил с этим вопросом…
   Ты сегодня даешь мне ответ!