Соломенка, октябрь 2015

Люди думают о разном: тот о Боге,
Тот о белке на сосёнке в лесопарке,
Тот мечтает развернуться в эпилоге,
Позакрасив позапрошлые помарки.

Чёрно-белой разгороженная жестью,
Бредит Чоколовка званием бульвара,
Бредит чокнутый философ цветовестью
По-над пропастью пустого самовара.

Вот и новая придумка-самокрутка:
Мыслю — стало быть, живу и умираю.
Ясен пень, полустолетняя погудка:
Вдоль обрыва, по-над пропастью, по краю.

Трудно истинного встретить атеиста:
В нём агностик, а в агностике — паломник.
Пышен хвостик, ясен день, кора слоиста —
Так и просится картинка в однотомник.

Стой, прохожий! Не уйдёшь, не взяв листовки!
Кандидаты-депутаты-татупеды…
Кто подруливает к вечной остановке,
Беспристрастно пожелает всем победы.

Люди думают о разном: тот о слоге,
Тот о том, как прегрешенья наши тяжки.
Дело милое — полёживать в берлоге,
Дело пошлое — стоять, совать бумажки.

Высоко круглится площадь Космонавтов,
Улетает в небеса, не вняв рекламе.
Между строчками всегда мелькает автор,
Точно белка в лесопарке меж стволами.

Он сегодня на земле, как на побывке.
Не жалеет: вон какие октябрины!
Вспомни, сударь, на обрыве, на обрывке
Пожелтевшие и свежие старины.

Ну и пусть, коли грошовая поделка:
Сердце в пазухе сидит — попробуй спрячь-ка!
По сосёнке вверх и вниз гоняет белка,
Нет, бесстыжие, не белая горячка.

Еле снится век минувший, век объятый
Недописанно-сезонным увяданьем,
И подкатывает шестьдесят девятый,
И Жилянская грохочет: со свиданьем!

Скачут пальцы, колотя клавиатуру,
Мышь-толстушка шевелится на подстилке.
Наступивший век наращивает шкуру,
Всё жуёт гематогенные пастилки.

Жмётся скверик с головою Доуэля,
Чья фамилия тускла на постаменте,
И торопится в отцветшей киноленте
Распоследняя погожая неделя.