Кто-то жил до меня...

На балконе цветет герань, в кресле плед, рядом книга – Бродский. Я проснулась в такую рань… Темнота по углам, в коробках. На перилах роса лежит, на стене – снимок милой леди. До меня здесь никто не жил, да и после навряд ли въедет. Я бесшумно открыла дверь. Пыль лежала на книжных полках. Что-то гложет меня теперь очень сильно – а я не помню. Я не помню, как я жила, как смотрела на ночь с балкона. Темнота меня всю сожгла через стены родного дома.

До утра еще два часа. В свете лампы читаю книгу: «цвет янтарный, графин, коньяк…» Через мысли границы мира разрываются: вдаль и вглубь. Кто-то раньше сидел здесь в кресле. Может, думал: прости, забудь, нам вдвоем тут не хватит места. Кто-то жил до меня. Давно. Любовался портретом леди. Может, пил по ночам вино и без света мечтал о лете.

На балконе цветет герань. До утра еще очень долго. В темноте мне не видно грань, где кончается тишь и холод. За балконом уютный сад, по траве раскидало листья. Я спускаюсь, шаги спешат. Мне как будто все это снится. Я как будто в чужой стране – все знакомо, но непривычно. Темнота на руках, спине, ее шепот такой трагичный… Возле вишни – вдруг слабый блеск от фарфоровых старых чашек. Как посылка из этих мест: забирайте, пусть будет ваше. Я смотрю на них – как в бреду, как на пленке на кадр лишний: кто-то жил до меня в саду и осколки зарыл под вишней.

На балконе почти рассвет, впрочем, вряд ли наступит утро. Каждый образ разбит, раздет, растревожен и виден мутно. На портрете у леди зонт от палящего света с неба. Я как будто бы вижу сон – это сказка, вранье и небыль! Кто-то жил здесь, искал в вине яркий свет – а теперь смеется…

Кто-то жил до меня – во мне
И ночами мечтал о солнце.