наследственный недуг

                и дольше века длится тень...


Стёган белыми нитками каждый циррозный лоскут,
пылевые клещи сбились в складки одежд мешковатых,
вдоль безмолвия воска музейный проложен маршрут,
патологий смотрителям кители в талии жмут,
если только они не набиты технической ватой.   

Семь периметров ада, два ряда разорванных жил
вдоль колымских широт стерегут только вохры да волки,
мы в периоде полураспада от края могил,
тяжесть каторжных ржавых колод у музейных бахил,
чтоб отхаркивать в пол  бронхов слизь и моляров осколки.

Нам не выйти на свет по мерзотам острожных дорог,
с этих вечных мерзлот и костями усеянных просек,
в пальцах скрюченных стужей морошки румяной ледок,
истощеньем свобод здешний воздух давно занемог,
вдоль расстрельных откосов у эха нет многоголосья.

Градус огненных вод для вещателей чрева един,
бог всё время на шифре, заныкан заначкой за лацкан,
из бесовского воздуха часто сгущается джинн
как посланец теорий заклятий и тайных доктрин,
от апокрифов древних до станцов Елены Блаватской.

Есть смотрители залов блюсти иерархию нар,
чтоб на штык наколоть корешок от входного билета,
не в диковинку здесь неповинных смертей перегар,
барабан револьвера вращает колёса сансар,
с неизбежностью карм гильзы выплюнув в жижу рассвета.

У смотрителей ада есть водка, каптёрка и стул,
чтоб присесть после стрельбищ кровавых и наговориться
до блевотных потуг жёлтым воском обтянутых скул,
низвести до словесных отрыжек и карикатур
человечию речь и, прости меня господи, лица.

На безликость систем я всегда натыкаюсь лицом,
обнесён горизонтом событий кусок здешней суши,
у алхимиков смерти, колдующих над мертвецом,
золотые коронки из тел, начинённых свинцом,
превращаются в лом, равновесий ничьих не обрушив.

Я смотрю на себя из заполненных трупами ям,
я слежу за собою зрачками конвоя как недруг,
вбит гвоздём сквозь виски мне морозоустойчивый штамм,
что цингой геноцида по периферийным стволам
через пару мутаций цветёт как наследственный недуг.

Круглый год в этих залах и пустошах падает снег,
из-под панциря льда к лету реки не рвутся наружу,
в ночь шаг вправо, шаг влево из строя - и вот он побег,
от смотрителей смерти, воссозданных в воске калек
я скольжу по паркету, вощенному кровью и стужей.

Я валежником скрыт от бегущих по следу паскуд,
чтоб уйти от погонь, я от просек беру чуть левее,
вдоль безмолвия сопок тюремный проложен маршрут,
патологий смотрителям кители в талии жмут,
если только не снять после казни с себя портупеи.

                сентябрь-октябрь 2015 года