Светлана Алексиевич. Голоса великой Утопии

Нобелевскую премию по литературе 2015 года 8.10.15 присудили одной из самых моих любимых писательниц: Светлане Алексиевич (Минск). Слежу за ее творчеством с младых ногтей, очень уважаю ее писательский и человеческий подвиг всей жизни: цикл из 5 книг "Голоса великой Утопии" потрясает до глубины души - читаю и перечитываю: ""У войны не женское лицо", "Чернобыльская молитва" "Цинковые мальчики", "Последние свидетели", "Время секонд хэнд". Правдивые свидетельства великой и страшной эпохи - они никого никого не могут оставить равнодушными...

--------------------------

По мнению писательницы, она "получила премию не за какую-то конкретную книгу, а за всю творческую деятельность, и в частности, за пять произведений из цикла «Красный человек. Голоса утопии»: «У войны не женское лицо», «Последние свидетели», «Цинковые мальчики», «Чернобыльская молитва» и «Время секонд хэнд».

Светлану Алексиевич объявили лауреатом Нобелевской премии в четверг, 8 октября, с формулировкой «за многоголосое звучание ее прозы и увековечивание страдания и мужества». Саму награду ей вручат на торжественной церемонии в Стокгольме 10 ноября 2015 года, где она должна произнести "нобелевскую" речь.

-----------------------------------------------

Нобелевским лауреатом по литературе в этом году названа русскоязычная белорусская писательница Светлана Алексиевич. Ее книга «У войны не женское лицо» давно уже стала классикой. «Цинковые мальчики» и «Чернобыльская молитва» вызвали неоднозначную реакцию читателей. «Время секонд хэнд» вышла в финал российской литературной премии «Большая книга» и победила по результатам читательского голосования. О непредсказуемости премиальных сюжетов и выборе Нобелевского жюри рассуждает обозреватель «Ленты.ру» Наталья Кочеткова.

Эта Нобелевка войдет в историю, потому что так не бывает.

Потому что постоянными секретарями Шведской академии на протяжении 200-летней ее истории были мужчины, и только мужчины. Однако летом этого года эту должность внезапно заняла женщина. Писатель, литературовед и литературный критик Сара Даниус сменила на этом посту историка Петера Энглунда. Как член Шведской академии она обладает креслом №7 — это место раньше принадлежало писательнице Сельме Лагерлеф, которая, в свою очередь, стала первой женщиной, получившей Нобелевку по литературе.

Потому что составляемые из года в год списки фаворитов по данным букмейкерских контор — это фикция и гадание на кофейной гуще. Обычно они не имеют ничего общего с реальным перечнем кандидатов, который, впрочем, все равно держится в строгом секрете.

Нобелевская премия — из числа закрытых и устроена так. В начале года в списке кандидатов фигурирует порядка 300 имен. К осени из них остаются всего 15-20. В октябре члены академии выбирают голосованием победителя. До последнего момента, пока не распахивается белая с позолотой дверь и секретарь академии не объявляет имя лауреата, предсказать в общем-то ничего нельзя. Предавать огласке имена претендентов на любом этапе строго запрещено. Тайны премиальной кухни будут обнародованы лишь 50 лет спустя.

Так что тот факт, что Светлана Алексиевич ходила в фаворитах букмейкеров сейчас, не свидетельствовал ровным счетом ни о чем. До этого два года подряд на нее тоже ставило большинство, а нобелиатами стали «канадский Чехов» Элис Манро и французский классик Патрик Модиано.

Правда, есть два расхожих мнения о Нобелевской премии, которые выбор Алексиевич скорее поддерживает, чем опровергает.

Первое: писатель-нобелиат должен быть не просто видным литератором, но и занимать активную гражданскую позицию. Быть в непростых отношениях с родной страной, как отданный под суд за неосторожные высказывания о геноциде армян в Турции Орхан Памук. Или в книгах и в жизни двигать феминизм в массы как австрийская романистка Эльфрида Елинек. Но и это правило не без исключений. Скажем, умерший в этом году шведский поэт Тумас Транстремер ни в какой особенной социально-политической активности замечен не был. А в последние годы даже с журналистами не общался.

И второе: не столько оценочное суждение, сколько важный фактор. Чтобы быть куда-то выбранным, нужно сначала быть оцененным. А чтобы тебя оценили, неплохо, чтобы тебя для начала просто знали. Светлана Алексиевич известна в Европе не просто не меньше, а возможно даже больше, чем в русскоязычном пространстве. Ее книги переведены на 20 языков. Совокупный тираж переводов составляет миллионы экземпляров.

У Алексиевич вообще очень примечательная и можно даже сказать «нобелевская» биография. Она идеальный гражданин мира. Родилась в белорусско-украинской семье на Украине. Ребенком переехала в Белоруссию. Во взрослом возрасте долгое время жила в Италии, Германии, Франции, Швеции. Два года назад вернулась в Минск.

И ее писательский голос абсолютно органично сочетается с ее жизнью. Сама про себя она говорит, что «она —ухо». Слушает, вслушивается, записывает, воспроизводит, выстраивает. Делает достоянием общественности частное, рассказывает о неизвестном, напоминает о забытом. «У войны не женское лицо» — истории женщин-фронтовичек, «Цинковые мальчики» — книга о воинах-афганцах, «Время секонд хэнд» — свидетельства о 1990-х.
 

Но это особого рода тексты. Есть книги, которые читать тяжело. Есть книги, над которыми плачут. Есть те, которые хочется закрыть и больше никогда не открывать. Все это в равной степени относится к документалистике Алексиевич. Она — на разрыв аорты. О той «окопной правде», которую нужно заставлять себя узнать. О жизни, которая хуже смерти. Это повествование, за которым истерики и ночные рыдания в подушку. Сломанные и украденные жизни. Опыт, который меняет навсегда и заставляет сводить счеты с этой действительностью.

Вот эпизод из книги «У войны не женское лицо»: «С нами была радистка, она недавно родила. Ребенок голодный... Просит грудь... Но мама сама голодная, молока нет, и ребенок плачет. Каратели рядом... С собаками... Собаки услышат, все погибнем. Вся группа — человек тридцать... Вам понятно?

Принимаем решение...

Никто не решается передать приказ командира, но мать сама догадывается.

Опускает сверток с ребенком в воду и долго там держит... Ребенок больше не кричит... Ни звука... А мы не можем поднять глаза. Ни на мать, ни друг на друга».
 

А это история из книги «Время секонд хэнд» про 1990-е:
Умирает старуха. У семьи — дочери и внучки — нет денег. Совсем. Не то что на похороны, а даже на то, чтобы отвезти тело в морг. И заплатить врачу за справку о смерти они не могут. Поэтому дочь и внучка неделю живут в квартире с покойницей. Бальзамируют, как могут: обтирают тело марганцовкой, накрывают мокрой простыней, задраивают окна, подтыкают двери мокрым одеялом. Денег на похороны дают бандиты. Они же отбирают квартиру. Мать и дочь становятся бомжами.

В недавних интервью Светлана Алексиевич говорит, что хотела бы написать две книги. Одну о любви, вторую о старости.

Наталья Кочеткова
("Лента.ру")

Россию нельзя долго держать униженной — это очень опасно. Годы унижений, пережитые Россией, не могли пройти бесследно. Пружина должна была разжаться. И разжалась вот так. В этом еще очень много русского характера, совершенно никем не понятого. Во «Времени секонд хэнд» у меня есть рассказ о любви: женщина бросает детей, все, что у нее есть, и идет к какому-то заключенному, не зная его, но жертвуя всем ради него. Меня это настолько поразило… Мы-то представляли себе какое деление страны? Коммунист, капиталист, социалист. А в глубине народного бытия — там вообще все про другое: как писали, так и пишут письма этим тюремщикам, да? Они приходят, черт знает что с этими женщинами делают. А женщины ждут, ждут, ждут чего-то. И вот это — про жизнь. Не про какую-то там свободу и демократию. Идешь по деревне: двое сидят, один пьет, здесь умерли, там поубивали кого-то. Туда даже эхо больших перемен не долетело. Все то же самое. И нескоро переменится. Потому что тот культурный слой, который мог бы всерьез и с любовью заниматься просвещением страны, был уничтожен в 1917 году. Потом — репрессии. Потом — война. И все. Никого не осталось. Совсем. И веры в то, что все снова будет, — тоже.

— Вы давно это поняли?

— Я впервые об этом задумалась, когда писала «У войны не женское лицо». Я смотрела на женщин, с которыми разговаривала, и понимала: таких уже больше не будет. Во многих отношениях, но прежде всего в том смысле, как они верили в свою страну, в ее будущее, вот в это «мы победили».


— Мне казалось, что истории в этой книге как раз про то, насколько маленький человек, его жизнь и смерть, важнее того, что «мы победили».

— Нет, конечно. Эта книга создана из того, про что они мне говорили: «Света, это не надо печатать». И у меня были конфликты вначале, когда я им давала читать то, что выбрала. Потом перестала, представив, что было бы с «Архипелагом ГУЛАГом», если б его дали переписать героям. Многие мои героини, читая, были в шоке, отказывались от своих слов. Потому что, конечно, «мы победили» стояло за всеми теми историями, которые они рассказывали. Какой ценой победили — не важно. И то, что ничего из этого, никакие эти страдания не конвертировались в свободу — это тоже не важно. Понимаете? Цены жизни — никакой. Весь XX век старательно сводил в нашей стране цену человеческой жизни к нулю.


— Но запрос на перемены все же был. Куда все делось? Почему, если мысленно приклеить 1984-й к 2014-му, то как будто бы никаких драматических перемен и не произошло? Все так же удобно перемещаться строем, голосовать единогласно, коллективно презирать, изгонять или чествовать.

— Я тоже об этом думаю. Никакого урока, никакой награды за такие тяжелые переживания, выпавшие на долю людей в девяностые. Ни-че-го. Это очень сложный вопрос. С одной стороны, понятно, что причиной этому отчасти какие-то ментальные вещи: исторически рабская психология, например. А с другой — инерция жизни. Инерция уютного мира, зарывшись с головой в который, не хочется никаких переживаний, не хочется ничего замечать и ни во что вмешиваться. Вот, например, мы живем сейчас среди жестокого абсолюта несправедливости и воинствующего бескультурья. То, что произошло на наших глаза в Манеже, то, что каждый день происходит на улицах и в тюрьмах. От этого разрывается сердце, и об этом надо кричать. Но у нас есть работа, у нас есть близкие люди, у нас есть любимые вещи. И вот человек заполняет свое пространство этим. И молчит.

Интервью С.Алексиевич (отрывок)
Записала Е.Гордеева ("Медуза")