Конкурс. Я желаю тебе добра! И. Бродский

     Здравствуйте, дорогие Друзья, с Вами Арина Бастракова.



Мы продолжаем серию конкурсов под общим названием "Я желаю тебе добра!".
Эта строка принадлежит Веронике Тушновой, наш первый конкурс был посвящён её творчеству, далее, мы провели конкурс, посвящённый Ю. Левитанскому, Б. Пастернаку, Марине Цветаевой.


     Наш новый конкурс посвящается творчеству Иосифа Бродского.



БЕССМЕРТИЯ У СМЕРТИ НЕ ПРОШУ...

Бессмертия у смерти не прошу.
Испуганный, возлюбленный и нищий, -
но с каждым днём я прожитым дышу
уверенней и сладостней и чище.

Как широко на набережных мне,
как холодно и ветрено и вечно,
как облака, блестящие в окне,
надломленны, легки и быстротечны.

И осенью и летом не умру,
не всколыхнётся зимняя простынка,
взгляни, любовь, как в розовом углу
горит меж мной и жизнью паутинка.

И что-то, как раздавленный паук,
во мне бежит и странно угасает.
Но выдохи мои и взмахи рук
меж временем и мною повисают.

Да. Времени - о собственной судьбе
кричу всё громче голосом печальным.
Да. Говорю о времени себе,
но время мне ответствует молчаньем.

Лети в окне и вздрагивай в огне,
слетай, слетай на фитилёчек жадный.
Свисти, река! Звони, звони по мне,
мой Петербург, мой колокол пожарный.

Пусть время обо мне молчит.
Пускай легко рыдает ветер резкий
и над моей могилою еврейской
младая жизнь настойчиво кричит.


     *   *   *


ЗАЖЁГСЯ СВЕТ. МЕЛЬКНУЛА ТЕНЬ В ОКНЕ...

Зажёгся свет. Мелькнула тень в окне.
Распахнутая дверь стены касалась.
Плафон качнулся. Но темней вдвойне
тому, кто был внизу, всё показалось.
Была почти полночная пора.
Все лампы, фонари - сюда сбежались.
Потом луна вошла в квадрат двора,
и серебро и жёлтый свет смешались.
Свет засверкал. Намёк на сумрак стёрт.
Но хоть обрушь прожекторов лавину,
а свет всегда наполовину мёртв,
как тот, кто освещён наполовину.

     *   *   *

 ЗИМНИМ ВЕЧЕРОМ В ЯЛТЕ

Сухое левантинское лицо,
упрятанное оспинками в бачки,
когда он ищет сигарету в пачке,
на безымянном тусклое кольцо
внезапно преломляет двести ватт,
и мой хрусталик вспышки не выносит;
я жмурюсь - и тогда он произносит,
глотая дым при этом, "виноват".

Январь в Крыму. На черноморский брег
зима приходит как бы для забавы:
не в состояньи удержаться снег
на лезвиях и остриях атавы.
Пустуют ресторации. Дымят
ихтиозавры грязные на рейде,
и прелых лавров слышен аромат.
"Налить вам этой мерзости?" "Налейте".

Итак - улыбка, сумерки, графин.
Вдали буфетчик, стискивая руки,
даёт круги, как молодой дельфин
вокруг хамсой заполненной фелюки.
Квадрат окна. В горшках - желтофиоль.
Снежинки, проносящиеся мимо.
Остановись, мгновенье! Ты не столь
прекрасно, сколько ты неповторимо.



*Все стихи и отрывки взяты с сайта - http://www.askbooka.ru/stihi/iosif-brodskiy.html

Биография: Иосиф Бродский
(24.05.1940 - 28.01.1996)

Иосиф Александрович Бродский – единственный ребенок в семье ленинградских интеллигентов – родился 24 мая 1940 г. в Ленинграде. Отец, Александр Иванович Бродский (1903-1984), был фотографом-профессионалом, во время войны – военным корреспондентом на Ленинградском фронте, после войны служил на флоте (капитан 3-го ранга), мать, Мария Моисеевна Вольперт (1905-1983), во время войны в качестве переводчика помогала получать информацию от военнопленных, после войны работала бухгалтером.

Уже в отрочестве проявились его самостоятельность, решительность, твердый характер. В 1955 году, не доучившись в школе, поступил работать на военный завод фрезеровщиком, выбрав для себя самообразование, главным образом, многочтение: «Начиналось это как накопление знаний, но превратилось в самое важное занятие, ради которого можно пожертвовать всем. Книги стали первой и единственной реальностью» (И.Бродский). В 1956 г. впервые, как многие в его возрасте, попытался рифмовать.

Пережил в юности сильное влияние Лермонтова. Часто менял места и виды работы (сочетания самые неожиданные – через восемь лет, в марте 1964 г. на суде (обвинение в тунеядстве!) были озвучены 13 опробованных им профессий: фрезеровщик, техник-геофизик (по оценке Л.Штерн, 1959-1961 гг.; география – Якутия, Тянь-Шань, Казахстан, Беломорское побережье), санитар, кочегар, фотограф, переводчик и т.п.), пытаясь найти такой заработок, который оставлял бы больше времени на чтение и сочинительство: в геологической поездке в Якутске в 1959 г. он приобрел в книжном магазине том стихотворений Е.А.Баратынского в серии «Библиотека поэта», прочитав который, окончательно укрепился в желании стать поэтом: «Читать мне было нечего, и когда я нашел эту книжку и прочел ее, тут-то я все понял: чем надо заниматься.

Интенсивно изучал новые языки (прежде всего – английский, польский), посещал лекции на филологическом факультете ЛГУ, изучал историю литературы, начал переводить (с начала 60-х гг. заключил договора с издательствами и работал как профессиональный поэт-переводчик), и непрерывно писал свои, оригинальные стихи – не пытаясь угодить социальному заказу, напрочь отвергая всяческую банальность, но дерзая непрерывно искать новую тему, свежие интонацию и звук, неожиданную (часто смысловую) рифму, сильный запоминающийся образ. Быстро оброс огромным количеством разновозрастных друзей («полтысячи знакомых», Л.Штерн), на которых обкатывал все свои новые «стишки, стишата».

В машинописных и переписанных от руки списках, из рук в руки, в среде читающей поэзию интеллигенции быстро распространялись замечательные, ни на чьи не похожие, отличавшиеся ранней зрелостью, зоркостью, узнаваемой индивидуальностью и резкостью письма, исповедальной открытостью, лирической пронзительностью, удивительным тончайшим мастерством огранки стихи и поэмы неведомого большинству ленинградца Иосифа Бродского – «Рождественский романс», «Шествие», «Пилигримы», «Стихи под эпиграфом» («Каждый пред Богом наг...»), «Одиночество», «Элегия», «Теперь все чаще чувствую усталость...», «Романс», «Лети отсюда, белый мотылек...», «Гость», «Памяти Е.А.Баратынского», «Уезжай, уезжай, уезжай...», «Петербургский роман», «Июльское интермеццо», «Бессмертия у смерти не прошу...», «Закричат и захлопочут петухи...», «Стансы городу» («Да не будет дано умереть мне вдали от тебя...») и многие другие.

Несмотря на отсутствие весомых публикаций, у Иосифа Бродского была скандальная для того времени широчайшая известность лучшего, самого известного поэта самиздата.
 
С грустью видел, что эти задачи подавляющему большинству современников не просто не по плечу, но даже неведомы: «Невозможно отстать. Обгонять – только это возможно». Круг общения его очень широк, но чаще всего о стихах в 1960-1964 гг. он беседовал с такими же юными поэтами, студентами Технологического института Евгением Рейном, Анатолием Найманом, Дмитрием Бобышевым. Именно Рейн познакомил его с Анной Андреевной Ахматовой, уверенно выделившей Бродского из его окружения, одарившей его дружбой и предсказавшей ему блестящее поэтическое будущее.

В 1963 году обострились его отношения с властью в Ленинграде. «Несмотря на то что Бродский не писал прямых политических стихов против советской власти, независимость формы и содержания его стихов плюс независимость личного поведения приводили в раздражение идеологических надзирателей» (Е.Евтушенко).

29 ноября 1963 г. в газете «Вечерний Ленинград» за подписью А.Ионина, Я.Лернера, М.Медведева был опубликован пасквиль «Окололитературный трутень» на Бродского, где о нем и его ближайшем окружении было сказано, в частности, следующее:

«...Несколько лет назад в окололитературных кругах Ленинграда появился молодой человек, именовавший себя стихотворцем. <...> Приятели звали его запросто – Осей. В иных местах его величали полным именем – Иосиф Бродский. <...> С чем же хотел прийти этот самоуверенный юнец в литературу? На его счету был десяток-другой стихотворений, переписанных в тоненькую тетрадку, и все эти стихотворения свидетельствовали о том, что мировоззрение их автора явно ущербно.

Он подражал поэтам, проповедовавшим пессимизм и неверие в человека, его стихи представляют смесь из декадентщины, модернизма и самой обыкновенной тарабарщины. Жалко выглядели убогие подражательные попытки Бродского. Впрочем, что-либо самостоятельное сотворить он не мог: силенок не хватало. Не хватало знаний, культуры. Да и какие могут быть знания у недоучки, не окончившего даже среднюю школу? Как видите, этот пигмей, самоуверенно карабкающийся на Парнас, не так уж безобиден. Признавшись, что он «любит родину чужую», Бродский был предельно откровенен. Он и в самом деле не любит своей Отчизны и не скрывает этого. Больше того! Им долгое время вынашивались планы измены Родине.»

В конце статьи содержался прямой призыв к органам оградить Ленинград и ленинградцев от опасного трутня:

«Очевидно, надо перестать нянчиться с окололитературным тунеядцем. Такому, как Бродский, не место в Ленинграде. <...> Не только Бродский, но и все, кто его окружает, идут по такому же, как и он, опасному пути. <...> Пусть окололитературные бездельники вроде Иосифа Бродского получат самый резкий отпор. Пусть неповадно им будет мутить воду!»

Организованная травля разрасталась; оставаться в Ленинграде Бродскому было опасно; во избежание ареста друзья в декабре 1963 г. увезли поэта в Москву.

2 января 1964 г., в квартире переехавшего в Москву Е.Рейна на Кировской, Бродский узнал от Л.Штерн, что его невеста Марина Павловна Басманова (родители молодых с обеих сторон резко отрицательно относились к их встречам) встретила Новый год вместе с Д.Бобышевым на даче общих друзей Шейниных в Зеленогорске (под Ленинградом). Поэт, полный дурных предчувствий, срочно вернулся в Ленинград, где узнал о постельной измене невесты и низменном, бытовом предательстве своего друга.

Двадцатитрехлетний Бродский чрезвычайно тяжело пережил этот двойной гадкий удар от очень близких ему людей (возможно, исключительная сила этих переживаний, которые он выносил в себе, в значительной степени усугубила его сердечную болезнь, ставшую причиной его преждевременной смерти).

Вскоре его ждала другая беда: вечером 13 февраля 1964 года на улице Иосиф Бродский был неожиданно арестован.

После первого закрытого судебного разбирательства 18 февраля в районном суде на улице Восстания поэт был помещен в судебную психбольницу («психушку»), «где три недели подвергался издевательским экспериментам, но был признан психически здоровым и трудоспособным» (Л.Штерн).

Второй, открытый, суд состоялся 13 марта 1964 г. Решение суда – высылка на 5 лет с обязательным привлечением к физическому труду.

Ссылку поэт отбывал в Коношском районе Архангельской области, в деревне Норинской. Я.Гордин вспоминает: «Деревня находится километрах в тридцати от железной дороги, окружена болотистыми северными лесами. Иосиф делал там самую разную физическую работу. Когда мы с писателем Игорем Ефимовым приехали к нему в октябре шестьдесят четвертого года, он был приставлен к зернохранилищу – лопатить зерно, чтоб не грелось. Относились к нему в деревне хорошо, совершенно не подозревая, что этот вежливый и спокойный тунеядец возьмет их деревню с собой в историю мировой литературы».

После примирения, в Норинскую к Бродскому приезжала М.Басманова, родившпая в 1967 г. от него сына Андрея (несмотря на протесты Бродского, Андрей был записан в метриках Осиповичем с фамилией Басманов).

В период ссылки им были написаны такие известные стихотворения, как «Одной поэтессе», «Я заражен нормальным классицизмом», «Два часа в резервуаре», «Новые стансы к Августе», «Северная почта», «Письмо в бутылке», «Брожу в редеющем лесу…», «Тебе, когда мой голос отзвучит...», «Орфей и Артемида», «Гвоздика», «Пророчество», «24.5.65 КПЗ», «В канаве гусь, как стереотруба...», «В деревне бог живет не по углам...», «Чаша со змейкой», «В деревне, затерявшейся в лесах...», «Северный край, укрой…»,

«С грустью и с нежностью» и другие.

В 1965 г., под давлением мировой общественности, решением Верховного суда РСФСР срок высылки сокращен до фактически отбытого (1 год, 5 месяцев).

В 1965 г. в Нью-Йорке вышла первая книга Иосифа Бродского на русском языке «Стихотворения и поэмы». Поэт в 1972 г. отзывался об этом событии так: «Я очень хорошо помню свои ощущения от моей первой книги, вышедшей по-русски в Нью-Йорке. У меня было ощущение какой-то смехотворности произошедшего. До меня никак не доходило, что же произошло и что это за книга».

Вернувшийся досрочно из ссылки (сентябрь 1965 г.), Бродский попытался активно включиться в литературный процесс.

Он упорно и напряженно учился на образцах, анализировал удачи и неудачи других поэтов, осваивал новые ритмы и строфику, чрезвычайно продуктивно работал творчески, писал оригинальные стихи, переводил, читал стихи и переводы на литературных вечерах. Оказии и творческие командировки вели его из Ленинграда в Москву, Палангу, Ялту, Гурзуф...

Его интерес к поэтическому пограничью – стыку белого стиха и ритмической прозы – привел к созданию знаменитого стихотворения «Остановка в пустыне», давшему позднее название его первому поэтическому сборнику, вышедшему в 1972 г. за рубежом.

Его освоенным и закрепленным жанром становится легко узнаваемая длинная элегия, своего рода полупоэма – афористичная, печально-грустящая, иронически рефлексивная, с ломкими, как слюда, языком и синтаксисом, несущими (не в меньшей мере, чем содержание) функцию освежения и столь желанной новизны. В качестве примера можно привести «Прощайте, мадемаузель Вероника», «Фонтан», «Памяти Т.Б.», построенное на рубленном ритме, однообразных армейских обращениях и армейских же умозаключениях «Письмо генералу Z», «Строфы», «Элегия», поэму «Горбунов и Горчаков» (специальное поэтическое задание – диалоговая форма), «Посвящается Ялте» (спецзадание – обновленный синтаксис), «С видом на море», «Конец прекрасной эпохи», «Из «Школьной антологии»», «Разговор с небожителем», «Пенье без музыки», «POST AETATEM NOSTRAM», «Литовский дивертисмент», «Натюрморт» и другие.

За каких-то десять с небольшим лет Бродский чрезвычайно быстро вырос в виртуознейшего мастера русского стиха и труд по созданию очередного шедевра приносил ему, очевидно, колоссальное творческое удовлетворение.

При попытках публикации стихов Бродский сталкивался с жестким давлением цензуры, уничтожавшим все своеобразие его стихов и всю проделанную титаническую работу; все попытки цензурного вмешательства поэт не принимал ни в каких формах.

Тем временем российские спецорганы ускоренно готовили высылку неудобного, несломленного, бескомпромиссного поэта Иосифа Бродского за рубеж.

Рано утром 4 июня 1972 года, покидая страну, как казалось и оказалось, навсегда, собираясь в аэропорт "Пулково", Иосиф Бродский написал письмо Генеральному секретарю КПСС Леониду Брежневу, в котором выразил надежду, что ему разрешат публиковаться в русских журналах и книгах: "Уважаемый Леонид Ильич, покидая Россию не по собственной воле, о чем Вам, может быть, известно, я решаюсь обратиться к Вам с просьбой, право на которую мне дает твердое сознание того, что все, что сделано мною за 15 лет литературной работы, служит и еще послужит только к славе русской культуры, ничему другому.

Я хочу просить Вас дать возможность сохранить мое существование, мое присутствие в литературном процессе. Хотя бы в качестве переводчика – в том качестве, в котором я до сих пор и выступал. Смею думать, что работа моя была хорошей работой, и я мог бы и дальше приносить пользу. В конце концов, сто лет назад такое практиковалось. Я принадлежу к русской культуре, я сознаю себя ее частью, слагаемым, и никакая перемена места на конечный результат повлиять не сможет. Язык – вещь более древняя и более неизбежная, чем государство.

Я принадлежу русскому языку, а что касается государства, то, с моей точки зрения, мерой патриотизма писателя является то, как он пишет на языке народа, среди которого живет, а не клятвы с трибуны. Мне горько уезжать из России. Я здесь родился, вырос, жил, и всем, что имею за душой, я обязан ей. Все плохое, что выпадало на мою долю, с лихвой перекрывалось хорошим, и я никогда не чувствовал себя обиженным Отечеством. Не чувствую и сейчас. Ибо, переставая быть гражданином СССР, я не перестаю быть русским поэтом. Я верю, что я вернусь; поэты всегда возвращаются: во плоти или на бумаге.

Я хочу верить и в то, и в другое. Люди вышли из того возраста, когда прав был сильный. Для этого на свете слишком много слабых. Единственная правота – доброта. От зла, от гнева, от ненависти – пусть именуемых праведными – никто не выигрывает. Мы все приговорены к одному и тому же: к смерти. Умру я, пишущий эти строки, умрете Вы, их читающий. Останутся наши дела, но и они подвергнутся разрушению. Поэтому никто не должен мешать друг другу делать его дело. Условия существования слишком тяжелы, чтобы их еще усложнять.


Я надеюсь, Вы поймете меня правильно, поймете, о чем я прошу. Я прошу дать мне возможность и дальше существовать в русской литературе, на русской земле. Я думаю, что ни в чем не виноват перед своей Родиной. Напротив, я думаю, что во многом прав. Я не знаю, каков будет Ваш ответ на мою просьбу, будет ли он иметь место вообще. Жаль, что не написал Вам раньше, а теперь уже и времени не осталось. Но скажу Вам, что в любом случае, даже если моему народу не нужно мое тело, душа моя ему еще пригодится ".

О своем пребывании в Вене Бродский вспоминал: «Я очень ясно помню первые дни в Вене. Я бродил по улицам, разглядывал магазины. В России выставленные в витринах вещи разделены зияющими провалами: одна пара туфель отстоит от другой почти на метр, и так далее... Когда идешь по улице здесь, поражает теснота, царящая в витринах, изобилие выставленных в них вещей. И меня поразила вовсе не свобода, которой лишены русские, хотя и это тоже, но реальная материя жизни, ее вещность.

Я сразу подумал о наших женщинах, представив, как бы они растерялись при виде всех этих шмоток. И еще одно: как-то я плыл из Англии в Голландию и увидел на корабле группу детей, ехавших на экскурсию. Какая бы это была радость для наших детей, подумалось тогда мне, и ее украли у них навсегда. Поколения росли, старели, умирали, ничего так и не увидев...»

Через месяц после приезда в США, 9 июля 1972 г. Бродский прибыл в Анн-Арбор, где занял должность приглашенного профессора на факультете славистики (tenured professor in the Slavic Department) Мичиганского университета, где девять лет занимал эту должность вплоть до отъезда на постоянное жительство в Нью-Йорк в 1981 г. Он читал курс лекций по истории русской поэзии, русской поэзии 20 века, теории стиха, вел семинары, принимал экзамены у будущих американских славистов.

Там же, в Анн-Арборе в 1972 г. вышел его сборник русских стихотворений и поэм «Остановка в пустыне» – первый самостоятельный сборник Иосифа Бродского, в составлении которого он проявил чрезвычайную придирчивость и высокую требовательность. В 1973 г. вышел том избранных стихотворений Иосифа Бродского, переведенных на английский язык профессором Джорджем Клайном. Уже в год приезда в Америку Бродский дал первые запоминающиеся интервью.

Американские собесед¬ники, как правило, совершенно не чувствовали, что имеют дело с самоучкой, с по¬мощью самообразования далеко перешагнувшим университетские горизонты: «Брод¬ский демонстировал беспредельные познания в мировой литературе, искусстве, музы¬ке и других интересующих его областях» (Анн-Мари Брамм).

В 1975 г. к 200-летию США было написано программное стихотворение «Колы¬бельная Трескового мыса» (с посвящением А.Б. – сыну Андрею). В 1977 г. Иосиф Бродский написал рецензию «География зла» на книгу А.И.Солженицына «Архипелаг Гулаг».

В 1978 г. после путешествия в Бразилию Бродским написано эссе «После путешествия, или Посвящается позвоночнику». В июле 1989 г. перед выпускниками Дартмутского колледжа произнес речь «Похвала скуке», вошедшую в книгу избранных эссе «О скорби и разуме» (1995). Бродского приняли почетным членом в Американскую Академию искусств, из которой он вышел в знак протеста против приема в нее Евгения Евтушенко.

В 1977 г. в издательстве «Ardis» в Анн-Арборе были опубликованы два важнейших сборника стихотворений Иосифа Бродского «Конец прекрасной эпохи. Стихотворения 1964-71 / Сост. В.Марамзин и Л.Лосев» и «Часть речи. Стихотворения 1972-76 / Сост. В.Марамзин и Л.Лосев».

В полученном 14 мая 1977 г. ответном письме А.И.Солженицына Бродскому в первом же абзаце было выражено восхищение профессиональной работой поэта: «Ни в одном русском журнале не пропускаю Ваших стихов, не перестаю восхищаться Вашим блистательным мастерством. Иногда страшусь, что Вы как бы в чем-то разрушаете стих, — но и это Вы делаете с несравненным талантом».

К 24 мая 1980 г., т.е. к сорокалетию Бродского, его друзьями был издан альманах «Часть речи», в который вошли, в частности, стихи Бродского, посвященные М.Басмановой: «Ты, гитарообразная вещь со спутанной паутиной / струн...», его эссе «Ленинград», написанное по-английски и переведенное на русский яызык Л.Лосевым, интервью Бродского Соломону Волкову под названием «Нью-Йорк: душа поэта».

В 1980 г. Бродский получил американское гражданство («Американским гражданином я стал в Детройте. Шел дождь, было раннее утро, в здании суда нас собралось человек семьдесят-восемьдесят, присягу мы приносили скопом. Там были выходцы из Египта, Чехословакии, Зимбабве, Латинской Америки, Швеции... Судья, присутствовавший при церемонии, произнес небольшую речь. Он сказал: принося присягу, вы вовсе не отрекаетесь от уз, связывающих вас с бывшей родиной; вы больше не принадлежите ей политически, но США станут лишь богаче, если вы сохраните ваши культурные и эмоциональные связи. Меня тогда это очень тронуло – тронут я и сейчас, когда вспоминаю то мгновение». – И.Б.).

В 1981 г. перенес операцию на сердце (шунтирование). Врачи запрещали ему много курить, но он продолжал это делать, непременно отламывая у крепких сигарет фильтры.

«В 1981 году он <...> прожил несколько месяцев в Американской академии в Риме, и это время оказалось для него очень плодотворным» (М.Бродская).

В 1983 г. в издательстве «Ardis» в Анн-Арборе опубликована книга лирики Иосифа Бродского «Новые стансы к Августе. Стихи к М.Б. 1962-82». В 1984 г. в том же издательстве опубликована пьеса Бродского «Мрамор».

В 1986 г. его английская книга «Less then one» признана лучшей литературно-критической книгой года в Америке.

Название поэтического сборника Иосифа Бродского 1987 года "Урания" – это, по его свидетельству, дань Баратынскому ("Поклонникам Урании холодной...").

В ходе жизни в Америке Бродского беспокоили постоянные проблемы с сердцем. К маю 1987 г. поэт перенес три сердечных приступа. Инфаркты залечивались в Пресвитерианской больнице (штат Нью-Джерси).

В 1987 г. поэт так оценивал свое изгнание: «Те пятнадцать лет, что я провел в США, были для меня необыкновенными, поскольку все оставили меня в покое. Я вел такую жизнь, какую, полагаю, и должен вести поэт – не уступая публичным соблазнам, живя в уединении. Может быть, изгнание и есть естественное условие существования поэта, в отличие от романиста, который должен находиться внутри структур описываемого им общества.

Я чувствовал некое преимущество в этом совпадении моих условий существования и моих занятий. А теперь из-за всех этих «изменений к лучшему» возникает ощущение, что кто-то силой хочет вторгнуться в мою жизнь. <...> Как если бы ты на рынке, к тебе подходит цыганка, хватает за руку, пристально смотрит в глаза и говорит: «А теперь я тебе скажу, что будет...» Я привык жить в стороне и не хочу это менять. Я так давно живу вдали от родины, мой взгляд – это взгляд извне, и только; то, что там происходит, я кожей не чувствую... Напечатают меня – хорошо, не напечатают – тоже неплохо. Прочтет следующее поколение. Мне это совершенно все равно... Почти все равно».

В декабре 1987 г., в возрасте сорока семи лет, награжден Нобелевской премией по литературе (вслед за Буниным и Пастернаком он стал третьим русским поэтом, получившим Нобелевскую премию): «за всеохватное авторство, исполненное ясности мысли и поэтической глубины» (Бродский – один из самых молодых лауреатов Нобелевской премии за все годы ее присуждения).

Прочитанная им «Нобелевская лекция» стала (и остается) интеллектуальным и эстетическим бестселлером, трактующим проблему независимости творческой личности от социального окружения, духа преемственности и моральных обязательств, трагичности бытия и уроков истории грядущим поколениям.

В декабре 1988 г. перед выпускниками Мичиганского университета в Анн-Арборе Бродский произнес знаменитую «Речь на стадионе» с пожеланием молодым точности в языке, любви к родителям, скромности, отсуствия жалоб, игнорирования неприятелей и др.

В июле 1989 г. перед выпускниками Дартмутского колледжа произнес речь «Похвала скуке», вошедшую в книгу избранных эссе «О скорби и разуме» (1995).

11 октября 1990 г. прочел в Британской Академии первую ежегодную лекцию «Times Literary Supplement», легшую в основу опубликованного эссе «Altra Ego». В 1991 г. в университете Лейдена прочел Хёйзинговскую лекцию «Профиль Клио». В этом же году написал эссе «Коллекционный экземпляр».

В Париже в 1991 г. Иосиф Бродский познакомился с итальянской аристократкой Марией Соззани и женился на ней. В 1993 г. у супругов родилась дочь Анна Александра Мария.

В 1991 г. стал профессором литературы в колледже Маунт Холлиок в городке Саут-Хедли, штат Массачусетс (Andrew Mellon Professor of Literature at Mount Holyoke College).

С мая 1991 г. по май 1992 г. назначен Поэтом-Лауреатом Библиотеки Конгресса США, что требовало его почти постоянного присутствия в Вашингтоне. Город Бродскому не понравился, что он отразил в стихотворении «Вид с холма», расшифровав в нем строку с датами ("За два года, прожитых здесь") следующим образом: «это номинально: 91-й и 92-й годы. Лауреатский год – один, но по календарю были два года». 2 октября 1991 г. в Библиотеке Конгресса Бродский прочел лекцию «Нескромное предложение», вошедшую в книгу избранных эссе.

9 сентября 1993 г. на Гётеборгской книжной ярмарке Иосиф Бродский и американский поэт Дерек Уолкотт провели беседу «Власть поэзии».

9 апреля 1995 г. Бродский провел последний авторский вечер для русских эмигрантов в Морз Аудиториуме Бостонского университета.

Еще одна важная деталь - Иосиф Бродский был против публикации сводного тома своих интервью. И вот почему: «Иосиф был против такой книги. И перед смертью он написал письмо профессору Полухиной, в котором просил ее этого не делать. Мы не знаем, почему он был против этого конкретного проекта - тогда он ничего нам об этом не говорил. Но я твердо знаю, что интервью как форма печатного выражения его очень раздражали. Прежде всего потому, что человек, у которого берут интервью, обычно не имеет возможности контролировать перевод и конечный текст, нередко редактируемый журналистами, и в результате часто его слова существенно искажаются» (М.Бродская).

Иосиф Бродский умер в возрасте 55 лет, 28 января 1996 г.


* Взято с сайта - http://www.parta.com.ua/stories/writers/62/



Строфы и отрывки для Ваших текстов выбирайте здесь:


1. Брожу в редеющем лесу.
Промозглость, серость.
Уже октябрь. На носу
Ваш праздник, Эрос.
Опять в Ваш дом набьётся рать
жрецов искусства
"Столицу" жрать и проверять
стабильность чувства.

2. Осень. Оголённость тополей
раздвигает коридор аллей
в нашем не-именьи. Ставни бьются
друг о друга. Туч невпроворот,
солнце забуксует. У ворот
лужа, как расколотое блюдце.

3. В деревне Бог живёт не по углам,
как думают насмешники, а всюду.
Он освящает кровлю и посуду
и честно двери делит пополам.

4. Коньяк в графине - цвета янтаря,
что, в общем, для Литвы симптоматично.
Коньяк вас превращает в бунтаря.
Что не практично. Да, но романтично.
Он сильно обрубает якоря
всему, что неподвижно и статично.

5. Конец сезона. Столики вверх дном.
Ликуют белки, шишками насытясь.
Храпит в буфете русский агроном,
как свыкшийся с распутицею витязь.
Фонтан журчит, и где-то за окном
милуются Юрате и Каститис.

6. Пустые пляжи чайками живут.
На солнце сохнут пёстрые кабины.
За дюнами транзисторы ревут
и кашляют курляндские камины.
Каштаны в лужах сморщенных плывут
почти как гальванические мины.

7. Вот я вновь принимаю парад
посветлевшей листвы на участке,
и, приветствуя этот возврат,
гулко дятел стучит для острастки.

И с берёзы прозрачной на дверь
опускается лист полусонный.
Закрываю воду, теперь
пусть дожди поливают газоны.

8. Воротишься на родину. Ну что ж.
Гляди вокруг, кому ещё ты нужен,
кому теперь в друзья ты попадёшь?
Воротишься, купи себе на ужин

9. какого-нибудь сладкого вина,
смотри в окно и думай понемногу,
во всём твоя, одна твоя вина,
и хорошо. Спасибо. Слава Богу.

10. Как хорошо, что некого винить,
как хорошо, что ты никем не связан,
как хорошо, что до смерти любить
тебя никто на свете не обязан.

11. Второе Рождество на берегу
незамерзающего Понта.
Звезда Царей над изгородью порта.
И не могу сказать, что не могу
жить без тебя - поскольку я живу.
Как видно из бумаги. Существую;
глотаю пиво, пачкаю листву и
топчу траву.

12. "Больница. Ночь. Враждебная среда...
Всё это не трагедия... К тому же
и приговоры Страшного Суда
тем легче для души моей, чем хуже
ей было во плоти моей... Всегда,
когда мне скверно, думаю, что ту же
боль вынесу вторично без труда.
Так мальчика прослеживают в муже...
Лисички занесли меня сюда.
А то, что с ними связано, снаружи.

13. Зимний вечер. Дрова
охваченные огнём -
как женская голова
ветреным ясным днём.

Как золотится прядь,
слепотою грозя!
С лица её не убрать.
И к лучшему, что нельзя.

14. Да, сердце рвётся всё сильней к тебе,
и оттого оно - всё дальше.
И в голосе моём всё больше фальши.
Но ты её сочти за долг судьбе,

15. Ты знаешь, с наступленьем темноты
пытаюсь я прикидывать на глаз,
отсчитывая горе от версты,
пространство, разделяющее нас.

16. И цифры как-то сходятся в слова,
откуда приближаются к тебе
смятенье, исходящее от А,
надежда, исходящая от Б.

17. Дни бегут надо мной,
словно тучи над лесом,
у него за спиной
сбившись стадом белесым.
И, застыв над ручьём,
без мычанья и звона,
налегают плечом
на ограду загона.

18. Мир одеял разрушен сном.
Но в чьём-то напряжённом взоре
маячит в сумраке ночном
окном разрезанное море.
Две лодки обнажают дно,
смыкаясь в этом с парой туфель.
Вздымающееся полотно
и волны выражают дупель.

19. Зачем опять меняемся местами,
зачем опять, всё менее нужна,
плывёт ко мне московскими мостами
посольских переулков тишина?

20. И вечный бой.
Покой нам только снится.
И пусть ничто
не потревожит сны.
Седая ночь,
и дремлющие птицы
качаются от синей тишины.

21. Лети отсюда, белый мотылёк.
Я жизнь тебе оставил. Это почесть
и знак того, что путь твой недалёк.
Лети быстрей. О ветре позабочусь.
Ещё я сам дохну тебе вослед.
Несись быстрей над голыми садами.
Вперёд, родной. Последний мой совет:
Будь осторожен там, над проводами.

22. Я дважды пробуждался этой ночью
и брёл к окну, и фонари в окне,
обрывок фразы, сказанной во сне,
сводя на нет, подобно многоточью
не приносили утешенья мне.

23. Мне говорят, что нужно уезжать.
Да-да. Благодарю. Я собираюсь.
Да-да. Я понимаю. Провожать
не следует. Да, я не потеряюсь.

Ах, что вы говорите - дальний путь.
Какой-нибудь ближайший полустанок.
Ах, нет, не беспокойтесь. Как-нибудь.
Я вовсе налегке. Без чемоданов.

24. Страницу и огонь, зерно и жернова,
секиры остриё и усечённый волос -
Бог сохраняет всё; особенно - слова
прощенья и любви, как собственный свой голос.

25. Холуй трясётся. Раб хохочет.
Палач свою секиру точит.
Тиран кромсает каплуна.
Сверкает зимняя луна.

26. Когда теряет равновесие
твоё сознание усталое,
когда ступеньки этой лестницы
уходят из под ног,
как палуба,
когда плюёт на человечество
твоё ночное одиночество,

27. Осенний вечер в скромном городке,
гордящимся присутствием на карте
(топограф был, наверное, в азарте
иль с дочкою судьи накоротке).

28. ...И тишина.
И более ни слова.
И эхо.
Да ещё усталость.
...Свои стихи
доканчивая кровью,
они на землю глухо опускались.
Потом глядели медленно
и нежно.
Им было дико, холодно
и странно.
Над ними наклонялись безнадежно
седые доктора и секунданты.

29. Октябрь. Море поутру
лежит щекой на волнорезе.
Стручки акаций на ветру,
как дождь на кровельном железе,
чечётку выбивают. Луч
светила, вставшего из моря,
скорей пронзителен, чем жгуч;
его пронзительности вторя,
на вёсла севшие гребцы
глядят на снежные зубцы.

30. Уже темно, и ручку я беру,
чтоб записать, что ощущаю вялость,
что море было смирным поутру,
но к вечеру опять разбушевалось.




         Итак, ИНФОРМАЦИЯ ПО КОНКУРСУ:


* Участник должен подтвердить своё участие в конкурсе на этой странице в рецензии.


НА КОНКУРС принимаются только новые тексты, от 1 до 3 стихов.
Вы можете выбрать любые строки Иосифа Бродского из предложенных выше и использовать их:

  1. Как эпиграф.
  2. Можно включить 1-2 строки в Ваш текст со знаком копирайта (С), указывающим, что строка принадлежит другому автору.
Строку можно немного изменить, чтобы она легче вписалась в Ваш ритмический рисунок.
  3. Можно выбрать строки самостоятельно из любого источника.

* На голосовании будут выставлены Ваши тексты под номерами, без имён авторов.

* Голосование - народное, открытое.


ВНЕ КОНКУРСА:

Если у Вас есть ранее написанные стихи, которые так или иначе касаются творчества Иосифа Бродского или о самом поэте, размещайте ссылки на них в рецензии, эти стихи пойдут Вне конкурса, приз за внеконкурсное, набравшее большинство голосов - 200 стихобаллов. По этим стихам возможны и редакторские призы.

Заявка на стихотворение вне конкурса:

Имя автора, название стихотворения, ссылка на стих - всё в одну строку.

Пример: Александр Пушкин "Я помню чудное мгновенье..." Ссылка.



* Фото из интернета.
* Анонс и фотоколлаж Арины Бастраковой.



         Условия приёма произведений на конкурс:

* Вы подтверждаете участие в конкурсе, выбираете строки, НЕ сообщая Ваш выбор.


* На конкурс принимается лирика от 8 до 40 строк.

* От одного автора принимается только одно-три конкурсных произведения.
Вне конкурса - ранее написанные стихи в виде ссылок на них.


* Готовые работы высылаются Ведущей на адрес arina.brig@yandex.ru
В разделе Тема прошу писать - Бродский, дабы не потерять Ваши произведения.


* Победители определяются народным голосованием участников и гостей конкурса.


*Призовой фонд конкурса  - 3000 стихобаллов!


*Награждение за призовые места:

1 место - 500 стихобаллов + диплом МЛГ
2 место - 400 стихобаллов
3 место - 300 стихобаллов
4 место - 200 стихобаллов
5 место - 150 стихобаллов

               
Если призёров несколько, призовые баллы делятся поровну с надбавкой из призового фонда. 1550 баллов - призовые, остальная часть призового фонда - 1450 стихобаллов - редакторские призы.


Участие в конкурсе бесплатное, но любая помощь стихобаллами принимается с благодарностью.


        Логин площадки - geroivmaske


Заявки принимаются с 7 октября до набора не менее 20-25 работ.


Уважаемые авторы, после подачи заявки, пожалуйста, нажмите кнопочку "понравилось", чтобы о нашем конкурсе узнали другие авторы.


                Удачи Вам и вдохновения!




Ведущая конкурса - Арина Бастракова.





Уважаемые поэты и поэтессы, приём  продлится до набора 25-и заявок, затем, я дам всем одну неделю на дописывание текстов и приступим к голосованию.


С уважением, Арина.