Тарас Бульба

Тарас Бульба

I

«Поворотись-ка сын, смешон –
- В поповский рясник обряжён.
Неужто все такие? Стойте,
Мне разгляденье успокойте.
Какие свитки – длиннота
Небось в них бегать суета».
- «Не смейся, то поколочу» –
«Как, батьку? Что ж, давай, плачу».
И завязались кулаки,
Пошли друг другу тумаки.
«Смотрите люди – одурел
Дитё бьёт – встретить не успел».
«Он славно бьется, не смахнется,
Как колотить коли кого придется.
Ну поцелуемся сынок,
А ты, молчишь что бейбасок?
Что не колотишь ты меня».
«Не ладно думать так с себя»
Сказала мать,
Как младшего обнять.
«Ему бы отдохнуть
Поесть, поспать».
«Да ты мазунчик,
То не слушай. Нежба тля.
Вам чисто поле, конь попутчик.
Под юбкой вам не прятаться зазря.
Вы эти книжки, академии презря
До Запорожья ехать в скорый час друзья,
Там наберётесь разумья.
Вот там наука, а ученье, что сопля с ноздря,
Сморкнуться и забыть.
При сабле быть.
Нас Сечь вскормила,
Лихою рубкой усладила.
И ровно мату,
Её не отдадим и брату.
Там от товарищей порука,
Там от товарищей наука.
Что в поле на охоте,
В бою ли по охоте.
Поход как собирать
И мертвых прибирать
Даст Сечь от веры в то приход,
На конный, сабли ход.
Когда идешь ты в рубку,
У жизни на зарубку,
Знать, понимать
Как, что за брата принимать,
И, что от брата ждать,
До смерти сечью целовать,
И даже в смерть не предавать,
Всё отдавать, а то соборовать.
Нет выше братства
Свыше Бог.
Нет в этом барства,
Честь в залог».
Повел в светлицу сыновей
Там девки – краской до бровей.
Живой намек на старину, был вкус
От брани, от времен тем был искус.
Предать себя или тебя
То смерть не разделит любя.
Ожесточение, презрение
А не добро и не призрение.
Вот унии цена,
Которую дал сатана.
Тут главное не кубки, ружья.
И не бутыли, окна, стулья.
Огромный стол и образа
Где Бог, семья – глаза в глаза.
И печка – для всего услада.
Порядок, благолепие от лада.
И в этот лад вшли сотники и чин
И за столы, горилку на почин.
Благословясь и наставления,
Какие ж детям поставления?
Бить басурман – понятно – татарва.
И ляхов бить у «веры рва».
Горелка пита,
Мысли на дорогу слиты,
Горшки побиты,
Старушка с этих слов прибита.
Тяжел и тем упрям был век,
Тут жили не смыкая век.
Стал здесь отважен человек
Лишенный боязни повек.
Копились села, сколицы и куреня
До общего плетня.
Нет городов и княжеских уделов
Всё уселилось казаками до пределов.
Где мир обранился на всё
И с сабли был расчет за всё.
И каждый был за всех про всё
Сказал – то русское – и ВСЁ.
Таков размах от силы сдюжен,
Он беззаветностью заслужен.
Был миру Польскому удружен,
А тем хотелось, чтоб был служен.
Тарас был груб до прямоты
И не боялся сволоты.
Холопом не был,
Православным был.
В трех случаях он саблей бил
В неуваженье, поглумленье, а турок вовсе не любил.
И вот везет он сынов в Сечь,
Уже сказалась речь.
Хмель не помеха подготовке,
Всё сделано в сноровке.
И храп, чуть сте;мнело, вошел во двор,
Не спит лишь мать, ведь утро – вор.
Сынков невзглядных заберет,
И в дальку жизнью унесет.
Она той далью жизнь всю сжила,
По мужу горькое стужила,
И сердце у нее ожило,
На время, что дитям служило.
«Коханы крохи,
Помнят очи трохи,
Когда вы были невелички
И как пекла я вам кулички.
Ах, сердце, вот две половинки,
Лежат кровинки.
И плачут очи и душа рыдает,
Они уж знают,
Что не обнять
Не сцеловать.
Возможно никогда уж не свидать?
Их в степь отдать!
Не раз так было и с Тарасом
Он уходил конями, разом.
Тоску печаль мне оставлял
И нелюбовью добивал.
Уж сколько мне ночей срыдало,
Но видимо, что было мало,
Одна большая ночь пришла,
Меня из жизни понесла.
Лишь безнадежная усталость
С нее осталась.
До утра этот плачь мне стал
Он мной устал,
Уж миг настал,
Разлукой встал.
Как ухватиться бы за стремя
Стреножить время.
Зачем Бог дал мне это бремя,
Уж лучше молния бы в темя.
С тоской и черною печалью,
Бежит мой взгляд за далью.
Я жизнь срыдала уж свою,
Живя у счастья на краю.
Опять ведет их Лихо в Сечь,
Дровами в эту печь.
Какая горькая судьба
На кроху радости в кусок беда.
Да вот уж утро и рассвет –
- Прощанья свет.»
Уж кони чуя от рассвета весть,
Легли на травы, перестали есть.
И верхний лист затрепетал,
И в утро что-то слепетал.
Ну что же ночь так коротка,
Любви в ней с малого глотка.
Уж располосилось в красно
В дорогу тем идти сдано.
Преобразились бурсаки
Вдев шаровары, сафьян сапоги.
Очкур на золоте, подковы в серебре
И побрякушки, трубки на ремне.
В чекане пистолет
И сабля на ответ.
Им черные усы в густо
Лиц белизна им не в пусто,
По молодости всё успех
И шапку метит златом верх.
Присесть в дорогу,
Благословение порогу.
Ах, как хваталась мать за стремя,
Но всё, в подковы бремя.
И было что, ушло за время,
Где дальний луг нам в память семя.


II

Понуро вспоминал Тарас,
Кого увидит он в сей час.
У сыновей другие мысли,
В свободе есть другие смыслы.
Остап был старший,
В бег бесстрашный.
Был порот, не напуган.
Но что в уйти монашество – испуган.
И в бесполезные науки
Он «погрузил по локоть руки».
Бурса у голода узнала
Как жить.
Бытьё познала
Можно пережить.
Ожесточило то характер,
Там твердость – хоть под розги в партер.
Товарища не сдаст
И от пирушки в пласт.
От добродушия смущен,
Не знал, что той слезой прощен.
Ах, меньший – резвый баловник.
И по мечтам его «плавник»,
По закоулкам проводник.
И в грязь упав не сник –
- В дом воеводский он проник,
Перед красавицей возник.
И стал игрушкой,
Сердце погремушкой.
Из расставанья что-то ждет
И конь его вперед несет.
«Эй, хлопцы, люльки закури,
Коней скорее пришпори;.
И сжим травы понёс следы,
Отстали юношей мечты.
Зелено-золотой тот океан,
Нам с первородности подан.
Лиловые волошки, желтый дрок
И куропатки скок.
И ястреб вверху, крик гусей
Озера, чайки, воздух – пей.
Как хороша Украинская степь,
Душой тебя лишь спеть.
Обед и снова на дорогу,
Лишь чарку на подмогу.
Степь ввечеру курилась с ароматом
Подневный жар опахнул «садом».
Темнело отблеском под тень,
С трав испареньем амбры пахнул день.
А небо изголуба потемнело
И с розова полосы сзолотело.
Белели  поклоками облака
И трогала прохлад щека.
И шумный день припал уж тишиной
Треськ «кузнеца», "свистулька" пред норой.
И серебром крик лебедя сдали,
Ночлег, кулиш по устали.
И в путы ноги у коней,
Лечь в свитку, что милей?
А сверху звезды, в шепот стрекотание
С травы благоухание, в сон унесло сознание.
Ночь их хранила всполохом каким –
- Мир был таким.
Бег по степи бескраен
Но вот татарин скачет от окраен.
С опаски речкою прошли,
След, от засады, замели.
Три дня поскоку,
Всё, до проку.
Днепр от порогов отскочив,
До края весь себя разлив,
Шумел как море
Весь в казацкой воле.
Там остров Хортица, там Сечь,
Не с караваем печь.
Там молоты бьют в наковальни
И тут же кожемяльни.
И крамари на подзарядку ружей
То всё для дружей,
Платки, горилка, тесто
И не понять чего тут вместо.
А средь дороги развалясь
Штанами алого сукна пылясь,
Откинув чуб на полдороги,
Лежали телеса – раскинув ноги.
- «Какая пышная фигура
Вся развернулося фактура».
Вот миновали, что кормило,
Сечь, одевало и поило.
И вот уж вал, засека, куреня,
Без стороженья у плетня.
По полю там пестрел народ
Их лица ссечены с невзгод.
И, эх, гульба, пыль, чуб по ветру
И стар и млад подобны ветру.
Навскидку, после мелкой пробы,
Неслись вприсядку, били дробы.
Земля гудела,
Музыка летела,
Горилка в забубенцах пела,
Пропить с себя уж всё велела.
И ноги, у Тараса, в пляс просились,
Дела и конь – и не пустились.
Да между тем пошли чубы седые –
- Печорица, Долото – до сердца родные.
И горькие известья, кто повешен,
Иль головой в Царьград отвешен.

III

Неделю как уж в Сече жили,
Не службою гульбой дружили.
Широкому размету, от души,
На беспрерывный праздник жизнь скроши.
То колдовство – отплюнуть всё былое.
И мотовство до беззаботности – нагое.
Был бешенный скок жизни и коня,
Когда с Украйны всех рубя, гоня.
Когда товарищи вокруг не забулдыги,
Рубиться могут до отрыги.
С того рассказ не трусом,
Кто слышит не моргнет и усом.
Побиты с жизни батогами,
Кто не сумел жить под «богами».
И кто с веревки оборвался,
И кто на так позвался,
Кто битвою призвался,
Кто с жадностью спознался.
Свобода умереть в бою
Свобода жизнью на краю.
И оттого гульба не пьяна,
Гульба и всё тут без изъяна.
На всех ведь вера была та –
- В Святую Троицу, жить во Христа.
И в церкву крест несли собой
И шли туда не в гости, а домой.
Отдать готовы ей всю кровь, изволь
А что постом и воздержанием уволь.
Не знает глубину, рука, кармана
Досталось что, так и отдана,
А нет, уж извини,
Так заберут, виною не вини.
Жиды, армяне так и жили
Что успевали, то копили.
Еще и драки были куренями,
Как пацаны махали кулаками.
Затем в обнимку победилку
И пить горилку.
Такие нравы, честь, законы,
Всё для душевной обороны.
Украл безделицу так привязать к столбу –
- Дубиной в смерть по молодцу.
За долг как без отдачи
На цепь жди, от товарищей подачи.
А за убийство ложили под гроб,
Убитого им – помнил чтоб.
Два брата всем зашлись в байде,
Стрельбою в степь как по нужде.
И с тони в сеть чего черпать,
И Днепр в против переплывать.
«Ну, что, Андрей,
Забыта уж бурса.
Жизнь тут быстрей
Нам правит два уса».
«Да так то так,
В заботу нам охота,
Но как то как,
Чего охота».
«Тю – девки, не спеши
Ты саблею судьбу сверши,
А дальше уж постель теши
Сердечные дела верши.
Не путай, путаница тут,
Сильнее рабских пут».
«Когда бы не было томления души
То так – руби, кроши.
В том память не утеха
И ночью не до смеха.
Мне руки, ноги вяжут сны
Кусают сердце – яко псы».
«Да брось ты глупости,
Поскачем на рыбалку,
Вот это трудности,
И рыбы тут не в жалку.
По тоне сетью мы пройдем
Сигов и стерлядь в пуды соберем.
Уха, затем в шинок пойдем
Там песни, сказки, пляс сберем».
«Да будет так,
Веселье в мах,
Когда уж ноги,
Не видят и дороги.
Но всё ж уста слагают слоги…»
«Да ну их, до берлоги!
Твои те слоги.
Скачи пока те ноги
Балуют стремя в строги».
В казацком круге закружились
Но батька мыслил – не сложились.
Казак учён на предприятьи
Рубить врагов в заклятьи.
Всегда в том стать
Всему под стать.
И ею б встать
Когда кого подрать.
Но вот не встать
Запрет на рать
Крестом ложили,
Христом божили.
Но как же быть,
Зачем и жить,
Ответа в то не получить,
Но и запрет не отменить.
Но Бульбу спорить –
- Не успорить.
Он так смекалкой всё устроит
И хмельным словом всех настроит.
Что кошевой не в кутерьму,
Убрать сопатку бы ему.
Попойка, хмель – старшины к Бульбе долят
И вот литавры уж полену вторят.
И собран круг.
Здесь кошевой и писарчук
Им поклонились, обратились,
Все к кошевому приступились.
И чтоб не сгинуть в кутерьму
Сопатку он унес в корчму.
Что ж, кошевой уже ушел от власти,
А остальные без напасти,
Ведь есаул, судья у власти,
Притихли страсти.
И тут пошла в брань перекличка,
Тарас сказал «Кирдыгу кличь ка».
И в кулаки, у Бульбы пито больше
И потому удары «толще».
И вот десяток козаков
Ведут Кирдягу для «даров».
И крикнула толпа «Солгасны»,
По полю эхо в гул… «опасны».
В три раза палицу внесли,
На голову насыпали святой земли
Вновь испеченному,
В кош обреченному.
Кирдяга – старый друг Тараса,
Весь от походного рассказа.
Но тут уж что – гульба,
Всю ночь всем пьяная судьба.
Под утро кто да где – вповалку
Сечь повалилась на поправку.

IV

А в день уж трудный разговор,
И прихетрецкий заговор.
Мол мы не мы,
А мы как вы.
Раз все про всё,
Так и на всё.
Не сгинул час.
Литавры зазвучали
И грянул «плач» тот час,
Как научали.
«Нет правды, жиром все заплыли
Лишь на боях мы в жизни были».
И кошевой взял слово
«- Да задолжались все бедово.
Поизносились, многие не бились,
Лишь по гульбе кружились.
Ну это же с брехни забота
Нам без войны не жизнь – колгота.
И мир порушить нам нельзя –
- И храм украсить бы в пользя.
С духовных завещаний
Нет Богу обещаний.
Нет  не зову вас на войну,
Мир обещали султану.
Вот, что с челнами молодых,
Послать по берегам каких,
Пошарпать на чуть-чуть,
А остальным чтоб здесь готовить путь.
Пока, что мало всем припасов,
Поделать надо бы запасов».
Так хитрый атаман отвел напасть,
В какую могла Сечь бы пасть.
Война большая грозью многа,
В ней Сечь одна себе подмога.
И закипело, застучало,
Труд в радость, то войны начало.
Да не в войну заряд, в набег,
Но был отставлен этот бег.
С паромом горе прибыло
И рассказало как и что было.
Что нам творят ксендзы-жидовки
За деньги  церкви, пасха не с христоски.
Всё в знак споганенной руки,
Святую веру на портки.
Уж православных в брички запрягают,
Всю Украину плетью погоняют.
А здесь пьют да гуляют,
«Постой, за что тут нас ругают?
Вы сами  сабель не имели?
Зачем вы Это поимели».
Так сила ж тысяч пятьдесят
И наши кто на ихний лад свистят.
Убили Гетмана – в быке сварили,
Полкоников на части порубили.
Их возят руки, головы;
На смех толпы.
Тут всколебался «океан»
Свирепой бурею был слан,
На униатов за расправу.
«Убить их всех нам по за то по праву».
И не продумавши про то,
Стопили жидов всех за то.
Один лишь вымолил себя,
У Бульбы, брата его назовя.
Которого знавал когда-то
И выкупал его с захвата.
Ну Бульба справедлив,
Тем жида сохранив,
Отправился в то, где толпа,
Уже готовить путь пришла.
Да вовремя был кошевой замечен
Им опыт битв годами мечен.
На битвах был он победитель,
Поэтому сейчас явился повелитель.
И главное казаки про то знали
И власть ту над собой признали.
И был наказ им про припас,
Какой запас и сколько коней в раз.
И чтоб волы, порядок в нас,
А то бывало с вас не раз,
Как где корысть,
Так дисциплина вхлысть.
Брать лишь червонцы, оружейку,
А не какую-то бездейку.
За пьянку взвесю на оглоблю,
И как лечиться молодым размолвлю.
Как залепуху залепить,
Сивухой с порохом запить.
И тем закончилась забота,
У казаков пошла работа.
Сечь отрезвилась,
Вся взбодрилась,
Кругом потопот,
Бряк с ружья, телеги обод.
И вот обоз уж с хлопот,
Коней подков лишь дробод.
Все окроплённые святой водой,
С святой мольбой,
Крест целовали.
И сечи матери сказали –
- «Прощай, храни тебя Христос
А с нас у Бога будет спрос».

Святая вера крест несла,
Себя пасла, себя спасла.
А, что у веры сабли, копья
Чтоб не было ознобья.
Прост наш народ в быту
Да сложен на беду.
И кто поделает нам срань
Получит в поле брань.

V

Нестройный и беспечный век,
На случай жил в нем человек.
Татары приучили к року –
- Бросать, бежать по сроку.
И буйно, бранная толпа,
Плясала всем там «трепока».
Свирепство шло за постраданья –
- Младенцы, груди, шкуродранья.
«Монетою» по долгу плата,
Та плата запорожцам свята.
(Другая вера клята,
Нет дружбы для прелата).
Сопротивление пошло какое
И бегство чуть ли не нагое.
Есть казакам с поляков радость,
Когда им бой давали – сладость.
Шли молодые казаки
Один в один, рубя полки.
В раз огрознели,
Духом осильнели,
С тем поумнели,
А уж добычей ополнели!?
Остап рожден для руководства,
Победу вымерял враз, точно,
Как бы в уклон, не срочно,
С уверенности верховодства.
Андрея боя музыка взяла в полон,
В том упоенье, сердца стон.
Пир там, где пули, сверк меча
Снимает лишнее с плеча.
И небо валится,
Сознанье сечью плавится.
Творят не разума веса
А безрассудства чудеса.
Приперлись в Дубно
Те уперлись трудно.
Вал, пушки, гарнизон,
Всяк страхом заряжен.
И приступ этим разрешен
Бой кровью напряжен.
Решили отступить в осаду,
Округе всей в досаду.
Всё выжигалось
И топталось,
Съедалось,
Убивалось.
Террор – вал выжженной земли,
Пощады слову не внемли.
Но скука скоро овладела
И даже вином не мелела.
Терпение по старости,
То молодости в напасти.
Тарасов полк привел Товкач
Четыре тысячи, все вскачь.
Своею волей и охотой
Все озаботились заботой.
Святые образа в благословление,
Пророчеством от матери, радение.
Им тем из будущего весть –
- То ли на жизнь, то ли на смерть.
Остап в делах на куренях,
Андрей с «духотой» в вечерах.
По стану сам чего не зная
Прошел в погляд до края.
Потухнул вечер уж давно,
Возы по полю, и вокруг славно;.
Вповалку, влежку
И в расстежку
Полёгли запорожцы на траве,
А ночь по далям в за;реве.
Горелый черный монастырь,
Не бога перст – упырь.
И город вроде бы уснул
Иль страх его угнул.
И стан беспечностью храним,
И наконец-то лег он с ним.
Но тут свет с Млечного путя,
Сна обояния, застя,
Лик изможденный глянул в очи,
Такое, да средь ночи.
На миг спугался,
Но тут лик назвался,
И вот уж памятью напрягся,
И в ней остался.
Вернулся и запнулся,
Он в брата отмахнулся
И об отца споткнулся,
Прошел не оглянулся.
Как взгляд полячки был силен,
Не знал Андрей, что так влюблен.
Хлеба под руку, на спину мешки
Ушел лощиной в лопушки.
В подземный ход,
Всем проклят тот уход.

VI

Подземный ход,
К светильнику приход.
Церковные пещеры
Кости да химеры.
Молитва ихняя до Бога,
О чуде, чтоб пришла подмога.
Алтарь в сиянье,
Музыка с душой в касанье.
Пора на ход, до сердца цели,
На улицах тела мертвели.
Уж все что было переели,
Уже и мертвечину ели.
На сдачу города была повестка,
Но в выручку идет поспешка.
И мимо слуг застывших для показки
И вот видение из сказки.
В ней красотой всё развилось
И чувством из очей свелось.
До сердца козака, червлёною косой
Сражен Андрей, да и она вся как с душой босой.
Серебряный звук голоса дрожал,
Прекрасны очи распускал,
С ресниц стрелами посылал,
Румянцем тонким рассказал.
Что мог сказать Андрей на это,
Про сердце, что не было спето.
Но звук запрятал те слова
О эта с брани голова.
Татарка хлеб внесла на блюде
И очи – явно не в остуде.
Умильное изнеможенье
В бессильи с пут освобожденье,
Забота к матери, к отцу.
Андрей вдруг вспомнил бесноватого – зуду,
Как он поел хлеб на плацу
И тут же умер. В ту беду,
Он побледнел, отвел ей руку,
Чтоб не иметь потом разлуку.
И снова взоры полновластны
О как они тут не напрасны.
«Царица жду приказ я твой
Я тут и весь я пред тобой.
Задай мне службу в невозмогу
И я приму это в дорогу.
Скажи что сделать не в посилья,
Я совершу то, порвя жилья.
Я погублю себя любя,
То сладко сделать для тебя.
Что с тем сравнить. Да есть богатства –
- Есть хутора и сабли, да хоть царства.
Всё брошу, откажусь, сожгу
Легко, за слово, взлет бровей, смогу.
Да речи не равны мои,
Где говорили короли.
Ты несказанное творенье.
Не в силах с казака реченье,
Возвысить до тебя себя,
Сравниться с ангелом нельзя,
И те лишь слуги до тебя.
А нам не годна даже рабская стезя».
Вся изумленная внимала дева слову
Из дна сердечного, разбив окову
И выдались к словам уста,
Но вспомнили, как смерть проста,
И слезы сполнили шелка,
Сидела с грусти из сколька.
Не выдержал Андрей, взял атлас-руку,
Ответа ждет, на жизнь поруку.
«Поведай мне печаль разлуку,
На счастие в судьбе, не в скуку».
Как песни ветра зажурчали,
Что тихо по полям звучали,
Утопнув в вечер в путниках,
Иль заблудились в тростниках.
Ее тут речи.
Зажглись как свечи.
«О, Матерь Божья, сожаленья с век,
Несчастье матери мне в век.
Моя свирепая судьба,
Какая тут была гульба –
- Бароны, графы, все у ног.
К ним взгляд был с равнодушья строг.
Всем витязям – дана отмена,
Судьбе с меня неотмолимая измена.
Родную кровь я отвела,
Чужую в сердце привела.
Зачем тогда роскошества, излишки,
Когда мне больше нищеты убытки,
Мне лютой смертью мало умереть,
Еще должна я посмотреть,
Как мать, отец от голода помрут,
Спесенья берег очень крут.
А тут еще в нечаянно любовь
Не веданная мною новь.
Та новь незнамо сердце брало,
Чтоб горше умирать мне стало.
И шлю попреки я судьбе,
И, Матерь Божия – тебе».
И безнадежностью лицо остыло,
Слезой застыло, жить постыло.
«Не слушай свет»
- Андрея был ответ –
Не может так тем быть,
Для самой лучшей, красно жить.
Не ты, клянусь что не тебе,
Но если ляжет по судьбе,
Так, что ничем ее не взять,
Мы вместе будем умирать.
Сначала я, колен твоих касаясь,
И так лишь только разлучаясь».
«Обманно это и тебе и мне,
Твой долг и зов отца, отчизны –
- Всё это для любви кривизны.
Ведь так. Все мы враги тебе?»
На то казак тряхнув чуприной
На невозврат махнул судбиной.
«Да, что мне то,
А если так, вот что –
- Нет у меня уж никого.
Отчизна Украина? Что с того?
Кто дал ее мне и зачем?
Ты заменила ее всем.
Отчизна, что душа зовет моля,
А это ты любовь моя.
Я в сердце тебя понесу
Я этим весь свой век снесу.
За эту отчину я жизнь отдам,
Всё погублю – продам».
Остолбененья миг
Потом рыданья, вскрик,
И вот уж шею руки вьют,
Не слыша трубы как поют.
Дыханья благовонное тепло
И слез ручьями натекло.
Густые волосы опутали чело
И поцелуями зачло,
В ответные уста.
И можно жизнь прожить до ста,
Не сзнав спасенья с упоенья,
Сердец незнающих сомненья.
И крик татарки – «Спасены»
Проклятье с клоком седины.

-//-
С любви родился тот позор
Беспутный на судьбе узор.
Казалось, что бывает чувство,
Когда ничто не нужно.
Но всё отринуть, этим быть,
Стоптавши мать и как в то жить.
Не в час сложилось это – геть,
Секла уж душу зависть – плеть.
Не зря мотало по брусчатке,
Чтобы потом пропасть на красоте – рогатке.

VII

У запорожцев табор взбудоражен,
Незнанья слухами заряжен.
Но вот же истина – пряма.
Сторожа у ворот была пьяна.
И полегла, и в плен взята,
Да, пьянка завсегда клята.
И собран круг,
И кошевого речь как плуг,
Вошедший в пашню до орала
Толпа незнамо что орала,
«Так вот, что братцы приключилось,
Как поругание случилось.
Грех выгнал в то упиться,
Да лучше б провалиться»,
«Постой батько – сказал тут Кукубенко –
- Мы не в походе, а в осаде – ленко.
Маячим попусту без дела,
Так может времечко приспело
Побить их в силье,
За засилье»,
"То добре - молвят казаки - сказал".
И Бульба тоже слово присказал.
«Что скажешь кошевой на это»,
«А, что скажу, то верно спето»,
Да «добре сказанное слово»
Нужней бывает, вовремя, как ново.
«Брать крепость – лишнее движение,
Мал их припас для прокормления
И невелико подкрепление,
Опять же коням где кормления.
Без вылазки им и не быть,
У трех ворот их будем бить.
Их разделить по куреням
Кто на засаду? К воротам?
Да задирать их словом, ведь у ляха,
Пустоголовая с самодовольства ряха.
Не выдержит и бросится на брань,
Вот тут ему и сделать срань.
И чтоб не кухоля сивухи,
Прибью на лоб свиные ухи.
Вот что в заботу,
Вам в работу».
Пошли и стали снаряжаться,
Возами окружаться.
В пороховницы сыпать порох, точить сабли,
Коней повыбрать, чтоб не слабли.
А у Тараса об Андрее думка,
От жида Янкеля пришла раздумка.
Поведал он, что сбегал в город
«Был у меня к вошедшим повод,
Червонцев много задолжали
Пошел просить, чтобы отдали.
И видел там Андрея – он в наряде –
- Весь в золоте и лучший конь в награде»,
«Врешь свиное ухо, чертов жид»!
«Пусть на меня проклятие бежит,
Могу сказать и в чем причина.
Дочь воеводская, красавица дивчина.
И будет свадьба, как вас сгонят.
Он обещал, что вас прогонят.
Вояка славный, всех взрачней.
И передать просил при правде всей,
Что будет биться он со всеми.
Отец и брат – ничто,
Товарищ – ни про что.
Со всеми будет биться,
Лишь бы с любовью слиться».
«Врешь, чертова Иуда,
Беги, убью приблуда»!
Тарас понурился, припомнил
Каким Андрея он запомнил.
И тех кто долг свой не исполнил,
Душонку сладеньким заполнил,
За ночь кто веру свою пнул.
«За, что, черт так меня лягнул».
Поднялся шум и шевеление,
И по валу движение.
Пришли там ляхи посмотреть
Кого взялись они бореть.
Один другого краше и спесивей
Наверно чтобы умирать красивей.
Сословье нищее принарядилось,
На деньги жидов как бы снарядилось.
Казацкие ряды под стенами стояли,
На них не злато, а победы их блистали.
Охрим с Мыкытой – зубоскалы,
Еще Попович и пошли  оскалы.
Но вывели на вал попавших в плен,
Нагих от сна, и стыд полякам в тлен.
И вот ворота отворились,
Ряды поляков в поле влились,
Шитьем гусар, кольчугой – копья, латы.
Отдельно шляхтичи и их наряды.
Став в строй, в ряды не будет им преграды
«Мешать и рознить их отряды».
Кричал в приказ,
Приказ – указ,
«Всем навалиться
Биться, не хвалиться».
И без стрельбы на ме;чи, копья,
Смешались в кучу, с коней хлопья.
И поединки
До смертинки.
Рубились страшно, не затейно
Один в один, но не келейно,
Тут погибаешь победив,
За всем, вокруг не уследив.
А кто в корысть упал
На землю безголовый пал.
Всё тут решает миг,
Иль ты, иль он тебя настиг.
Хорунжего, что Бородатого по кошелю застиг
Остап арканом враз постиг.
И уманцев позвал на прибиренья
И куренного избиренья.
И в голос все назвали Бульбенка Остапа,
«Хоть не дорос еще до права.
Он разумом, что старый с храпа,
Нам будет оберега справа».
И сразу, кинул всех, там где поляки в куче,
Тут показал, кто в рубке круче.
От неустройки, ляхам перестройки,
Картечь в бока быков
И те пошли в разгон, в поломки,
Но Бульба повертал волов с криков.
Те натоптались на врагов,
В рассыпу, конницы полков.
И тут уж их казаки порубали,
Сильны гусары строем лишь бывали.
И отступили битые в ворота,
Что, получили отворота?
Остап своих вдогонку не пустил
Кто не ослышал картечь получил.
И кошевой Остапа похвалил,
Тарас от радости испил.
Позубоскалили опять
И разошлися отдыхать.
Кто землёй раны засыпать,
Себя как чем перевязать.
Кто посвежее – мертвых прибирать
Последнюю честь отдавать.
А ляшские тела к хвостам коней
Остатки погани не в землю, а по ней –
- Буграм, протокам, рвам и бороздам,
Презренье мертвым «Аз воздам».
Курени сели вечерять
Тарас же начал размышлять
Что не было Андрея в поле,
Что может быть в неволе?
Но нет, из памяти нелады,
Полячке думы без пощады.
За косу полем проволочь,
Порвать в куски, в золу столочь.
Но завтра день, ко сну забрал
И только стражей он не спал.

VIII

Им утро гроздью от вестей
Казак Максим сбив мясо до костей,
Загнав троих коней
Снес весть им как быстрей.
«Татары Сечь избили, полонили
Скарб тайный вырыли, в Крым уносили»,
И всё – уснул,
Но круг пригнул.
В то стал Совет всем равный
И в речи кошевой был справный
«Идти, погнаться, скарб забрать
А с города как нечего и брать».
Тарас решил же, что совет неправный
И дал ответ исправный.
«Не прав совет твой кошевой
Там наши запорожцы, плен им в смерть.
Не дам их в ругань, хоть с собой пойду на бой»
«Но там же тоже, как не верть,всё смерть.
Что плен, что рабство у татар
Да и казна, нам с крови христианской дар».
Замолкли все, в то старый воин
Касьян Бовдюг седыми битвами покоен.
Он в рать в последочек пошел
И в то сгодил – совет нашел.
«Что ж дети – слушайте старого
Совет был мудр от кошевого,
Полон отбить и скарб забрать.
Но и Тараса слово не стоптать.
Мы с веку не бросали козаков,
Где меньше, больше не важно братков.
По перву нам и в перво долг и честь,
Вам в две дороги стала весть.
И разделенные бедой,
Вам лучше Бульбы над собой,
Как наказного атамана
Не будет лучшая исправа.
А кошевой пойдет собой
Догонит, даст татарам бой».
Враз шапки в небо полетели
«Спасибо батько – загалдели –
Сказал, что будешь годен нам
И тем пройдем мы по краям».
«Согласны!» «Да!»
Окончена рада;.
«Так, слушайте приказ
Делитесь, сердце вам в указ.
Чтоб куренной на большу часть
Остатку в другой курень впасть».
Эх, сколько добрых хлопцев остается,
А сколько унесется.
В то где хожали, разъезжали –
- Анатолийскими брегами,
Солончаками и степями
И речками, что в Днепр впадали.
Молдавскими, турецкими землями
И море Черное исчерпали челнами.
Топили корабли, галёры,
Беря цехины и талёры.
И были дорогие аксамиты
Как онучи в сапог забиты.
А сколько пропили и прогуляли,
А сколько пороху уж выстреляли.
Что не спустили, то зарыли,
Да и забыли.
Бовдюг остался от причины,
Что нет в бою славней кончины.
И стали половинки две
И стало души как бы две.
И глядя в очи все прощались
В последок может целовались.
Чтоб убыль днем не показать,
Походная с обеда легла спать.
А как стемнело – смазали телеги,
Пошапковались и ушли в добеги.
Уныние легло на кош и смута.
Тарас пождал чтоб вшла минута.
Ведь у славянского народа –
- Широкая, могучая порода.
Как море перед мелкими реками,
Коль бурно – рев и гром, бугрит валами.
А если тихо и скляннее,
Для тех очей яснее.
И повелел Тарас разбить возок
С вином – свой личный погребок.
Запас в торжественный случай
И наступил он – отмечай.
«А всё берите,
Всё несите,
Во что налить,
Хоть в горсти влить».
И взяли все поскольку и взяли всё постольку.
Вином креплёным дух скрепить
Еще и словом укрепить.
Решил Тарас удвоить силу
И слово молвил миру.
«Я угощаю вас паны – браты
Что атаманом быть в чести
И не в прощанье,
А в начинанье.
Великий пот нам предстоит
Что доблестью казацкою пролит.
Но впереди всего святая вера,
За Сечь, чтоб нам старым была там смена.
Да и за славу нашу, чтобы внуки и сыны
По нас не в стыду бы глядели сны.
И так – за веру – сгомонили
«За Сичь» - аж дали подхватили.
Глоток последний в славу христиан,
Всех и за всех кто светом дан.
И просиявшими вином очами
Все загадалися речами.
Не о корысте и прибытке,
А как орлы чей взгляд в избытке,
С гор всё увидит в окоём
И где-то с даль судьбу свою на нем.
Как будет поле с облагами
Покрыто их торчащими костями,
Разбитыми возами,
Поломанными саблями, копьями.
Обмывшись кровью, ссохлися губами,
Подставившись под клюв орла очами.
В ночлеге смертном добер лишь поминок,
Что льется песней славы с бандуринок.
Им по свету, в гул колокольный,
С молитвой в тот рассвет постольный.

-//-
Чтоб в православных храмах не плясали польку,
Отдав народу рабов рольку.
Они хоть крыльями махают,
А всё в дерьмо лишь улетают.
Христос им плюнул в ту скамейку,
С которой ксендз вещает ту идейку.
Про унию – предательство и гадство –
- В то смертно бьётся православья братство.
На том стоим чтоб тех порвать,
Кто рвет на части «мать».
Они ползут на Украину
И в душу уж залезли с тыну,
Чтоб посильней ударить в спину.
Брат брату враг, отец гроб долит сыну.
За очи черные он продал мать,
Что горше может стать.
Татарин что – понятно басурмен
А тут же вера на замен.
Чтоб отказаться от креста
И ссучить ручку до перста.
Тот перст Иуду только метит
На небе им ничто не светит.
Как Каину, могильное нытьё,
Все думы его в смерть – то жалкое бытьё.
И Бога он не благода;рит,
Ведь Бог же смертию ударит.
А если Бога в сердце нет
Вам с унии привет.
Она вас стопчет
И утопчет.
Не нужно там твоёго взвара,
Всё от кликушества базара.
Ты там ничто – марионетка –
- Прелату на обед котлетка.
А после знаешь как и где,
Через желудок и в земле.

IX

Вначале было всё утайно
Но что от жидов скроешь тайно.
Прознали всё и все узнали
И ободрение познали.
Тарас предвидя наступленье
Готовил из возов скопленье.
В три крепости – таборы
Два куреня – засады в споры.
Часть поля кольями «убил»,
Чтоб взять коней чужих посыл.
А после по сердцу сказал,
Казацку правду показал.
«Что есть товарищество наше,
От дедов и отцов нет краше.
Всем честь казали – грекам и Царьграду,
Князьями славились, богатством с ладу.
Всё взяли басурманы, Русь пропала
Сиротство нам, земле настало.
И только нам рука на братство –
- Святые узы, наше царство.
Лишь на Руси родство с души,
А не по злату, по крови.
В других краях есть тоже люди,
Но нет сердечности от сути.
Душа их как в какой-то студи,
От разума их души в мути.
Нет так любить никто не может.
Но подлость землю нашу гложет,
При ней, те хлебные скирды
И табуны, и в погребах меды.
Перенимают чуждую обычку
И с языком уж как в обвычку.
Свой своего за это бьет,
На чьем-то рынке продает.
Ждут милости с чужого короля
Да что там с короля, с паскудного нуля.
Который бьёт их чёботом, да в рыло,
Им братство русское не мило.
А ведь проснется же когда,
От подлой жизни то "беда",
Захочет искупиться,
Да сможет ль возвратиться.
Чтоб умирать, уж в то пошло
Как на Руси им не пришло
Не с их мышиною натурой
В товариществе стать фигурой».
Стряс речь он серебрёной головой,
До сердца всем она дошла слезой.
Как много им Тарас напомнил,
А каждый еще больше вспомнил.
И даже тот, кто молодел,
Жемчужною душой родителям родел.
Из города войска – литавры, трубы
Ряды тесны, полковник скалит зубы,
А таборы казацкие стоят,
На выстрел подпустив врага – палят.
Всё затянуло дымом
И мертвых и живых.
Тут пушки стали дыбом,
Остап сбил фитили с каких,
Остатни в незамайковский курень стреляли,
В нём в половину убивали.
Да много вдов по рынкам будет бегать,
Чтобы о милом, что, изведать.
И уж взрыдает стара мать,
Без взгляда сына будет помирать.
Как вскинулись казаки, как схватились,
За пушки бились, не разбились.
А незамайковцы в проходы рубят
И Шило уже ляха губит.
Слуга того хватил его ножом
Такой был бой победою сражен.
Пал Степан Гуска, Кукубенко,
Метелыця и Писаренко.
И пал Бовдюг и славный Балабан –
- На небе стал их стан.
И всяк кто в битве погибал,
За Русску землю поминал.
В веках любимая Христом земля,
Чтоб красовалась и цвела.
И славу ей в века,
И с гурт молодняка.
Уж третий раз Тарас вскричал.
«Есть еще сила казаки».
И третий раз ответ он получал.
«Есть еще сила от руки».
Но гатились мосты из тел
И кинул на врага, он, что имел.
Что было? Сын Остап с засады,
Крошить он начал ляшские отряды.
Уже они победе рады.
Но отворились ворота
И свежий полк гусар, ух, красота.
А впереди всех красивей,
Тарасов сын – Андрей.
И черны волосы с под меди,
Шарф дорогой в помети.
Тарас глядел как казаков он саблей метит,
Он счастлив, то красавица заметит.
И сам он только ею светит,
Свою, чужую жизнь лишь ею лепит.
Не вытерпел Тарас, вскричал,
Казаками в лес авангард загнал.
За повод конь его был схвачен
Он глянул в оторопь охвачен.
Порыв и ярость враз ушло,
В лик бледность безответностью нашло.
«Ну, что ж теперь мы будем делать,
Придется душу мне разделать.
За то, что сгадил ты измену,
Сменил ты веру,
Стыд тот закроешь ты очами,
Что жили подлыми ночами.
А коль возьму я город в плен,
С полячки тоже будет тлен.
Ты поменял святых отцов
На племя ляшское – скотов.
Вон все они лежат в бахвальство,
Без головы им пало панство.
Стой, как тебя я породил,
Так я же и убил».
И снял ружье с плеча,
Пли! Пуля! кровь пошла скворча.
Как хлебный колос он упал,
Лишь чьё-то имя он назвал.
И мертвый был прекрасен лик
«Пропал козак, бесславно сник».
Остап подъехал, чтоб похоронить
Но уж беда им бой вершит,
Подмога польская со стороны пришла
И множеством казаков занесла.
Голокопытенко конем спешит
И Вовтузенко, Писаренко сам бежит.
«Тарас тебя казаки повидать хотят,
По то за смертью не спешат.
Пред смертным часов ночи,
Хотят увидеть тебя в очи».
«На конь Остап!» - Тарас вскричал,
Пробиться к войску приказал.
Но окружили лес со всех сторон
И закружились в рубке на урон.
И видит как Остапа уже вяжут.
Бой в жарко, бандуристы, был тут, скажут.
Тарас рубил в лист встречных, поперечных
Но срублен был. Да! Нет средь нас ведь вечных.
Да разделилось войско во беду
И та решила их судьбу.

Х

Очнулся. «Долго же я спал?»
И вскрикнул, вспомнил, что, проспал?
Погибло войско, сын в плену
И жизнь его стояла на кону.
Такое пожелаешь лишь врагу
Проснуться из себя, в нагу.
Сорвало горе с ран повязки
И снова бред, безумные рассказки.
И снова верный друг Товкач
Запеленал, в седло и вскачь.
«Хоть неживого на Украйну довезу,
Глумление не допущу.
Орлу коль выйдет очи поклевать,
Пусть наш степной их будет брать.
Так говорил, дорогу гнал.
- Дни, ночи, в Сечь, все ж прискакал.
А там раздор, враги прошли,
Жену убили, дом сожгли.
И принялся лечить
Настоем трав всё смачивать, поить
И он поднялся, раны, те зажили,
Тяжелые, по лбу, морщины думы скрыли.
Погляд устроил,
Лишь себя расстроил.
Кто дорог был все перемерли.
Уж в память вмёрли,
Назад никто ведь не пришел.
Кто разделился и в догон ушел,
И в думы – как быть без того,
Но невозможно взять, из ничего.
Напрасны с времени уступки,
Коли не могут дать поступки.
Нещаден бил в нём тоски бой
Слезой крича «Остап, сын мой»,
Увидеть бы его хоть с час
И умереть потом сей час.
Сломала сила наше счастье
И полнит душу то ненастье.
По сердцу памятью прошло
Уже не в радость, что пришло.
Не та Сечь стала спозаранку,
Ей вот, как, кречету подранку,
Взлёт не дается, взмах крыла,
Не тот, что надо у орла.
А мне к орленку бы слетать
Миг повидать, жизнь обрыдать.
Что эти утлые рассветы,
И друга нудные советы.
Получит сердце только там ответы,
Да, будут горькие приветы.
Но лучше так,
Чем уж никак.
«Варшава! Что же будет так,
Иль я не Бульба, не казак».
И вот уж Умань, Янкель жид,
«Куда? В Варшаву?» жид дрожит.
Но сблеск с червонца,
Как приказ от солнца.
Две тысячи и три на обещанье,
После Варшавы – за старанье.
«Ах славная, ах добрая монета,
Хозяин их не дожил как до света.
Так, что, в Варшаву?
Сказать сыну слово?»
«Придумай штуку ту на славу
В то золото тебе готово».
«То пан непросто
Пана надо спрятать».
«Так прячь, из просто
Может в бочку тело мне упрятать»?
«Не можно, дырку лях протрет,
Горелку всю сольет,
Жида за то убью,
И вас увидя, и прибью.
И с рыбой не сойдет,
Кто есть захочет вас найдет.
А, вот, что. Ныне за гроши,
Везут  на стройку кирпичи
Тот воз уж что, не впотроши,
Кормиться будешь с дырки и в ночи».
И через час воз с Умани ушел,
На нем жид пейсами пошел.

XI

В то время ход был всем свободный,
Тем соблазненный и безродный,
Мог что-то предпринять,
Вот хоть кирпич в город таскать.
И вот уж главные ворота,
Жидовска улица – свобода.
Уж эта улица – Грязная
И без названия такая.
Три жида в тарабарку говорили,
В темницу к страже вход творили.
И тут надежда Бульбу опалила,
С отчаяньем слова проговорила.
«Жиды, со дна морского
И с неба голубого
Вы можете хоть что достать,
А надо – самого себя себе продать.
Освободите мне Остапа
Всё от себя отдам до скраба.
И, что добуду после за войну
Всё половиной на кону».
Два жида в вздох
«Нет, то не можно!»
А третий «Может быть? Хоть сложно!»
И вперебивку, в немцев хай
Сказали, жди, нам нужен «Мордахай».
Он всем умен.
Дождались, пришел он.
И снова тарабарщина до крика
Надежда появилась с клика.
И снова ожидание, явились,
Но не надеждой поклонились.
«Любезный пан, теперь совсем не можно
Три тысяч войск, им завтра казнь не в ложно.
А если свидеться, то завтра поутру»,
«Да, хорошо. Веди меня к нему».
Чуть небо бледностью предвестно,
Тарас уж на ногах одетый в графскую одежду
И изменил лицо на неизвестно,
Своих попутает, не то что там невежду.
По спящим улицам, в тюрьму,
В ворота, как в судьбу кому.
Там стража картами играла,
Их дальше в коридор впускала.
И коридором хоть и с лаем пропускала
Но гайдуком перед тюрьмою встала.
Жид начал грязью в казаков плевать
Чтоб гайдука словами уломать
Несдержанное слово от Тараса,
В то вербовалося без прикраса.
Гайдук тут понял кто пред ним,
Хотел уже скликать своих.
Но в сто червонцев руку запустив,
Прогнал их не пустив.
Шёл Бульба мерял неудачу.
И вновь еврею на задачу –
«- На площадь, казнь смотреть,
Как сына будут мучать» - сердце в плеть.
Жестокий век, жестоко и казнили,
Мучением народ дарили.
Старухи, дочери им эти грезы,
В ночь криком в слезы.
Кому-то мал уж взгляд из ряда
Душа же мясника работе рада.
Был жар и заключалися пари,
А боле, пальцы в нос – нетыпыри.
И в первых шляхтич молодой,
Костюм военный – с девой шелковой.
Ему ей в сказку рассказать,
Как будут казаков колесовать.
И палача тут в гордость показать.
«Он будет головы преступникам снимать».
И с крыш усеянных народом
Кидали в рыцарей пироженным иль плодом.
А те ловили, ели,
В одеждах праздничных потели.
И вот ведут,
Вокруг орут.
А впереди всех шел Остап
Он первым шёл на смерть в нахрап.
«Не издавайте христиане стона
Молчанье в на радость им – препона».
«То добре, сынку, добре», сговорил,
Тарас, а дальше, черт творил.
Хряск шел над мертвою толпой,
Страданья – мертвой тишиной.
Последнее мученье кем взять силы
И крик упал почти без силы.
«Батько! Где ты! Тебя не слышу!»
И с Бульбы эхом над толпою «Слышу!»

XII

Устала Украина от пинков,
Казалось нет у ней сынков.
За посмеянье прав и униженье,
Обычаев святых и веры оскорбленье,
За посрамление церквей,
В казаках ненависть вскормилась сурове;й,
И поднялась Украйна на врага
Сто двадцать тысяч «взяли батога».
Остраница хоть гетман молодой,
Уж верою в себя вел за собой.
А в старость Гуня как советчик
Везде чины, везде есть свой ответчик.
И полк Тарасов, ненависть цежа,
Врагу нес огнь, петлю, смерть от ножа.
Всех битв не перечесть
Их можно в летописях счесть.
Известна вера Русская, перу,
То как ломает всех и всё вору.
Бежали гарнизоны с городов
И вешали бессовестных хапуг – жидов.
Как пан Потоцкий войско потерял,
Так клятвы казакам давал.
Не вняли б казаки ей, вряд ли,
Да духовенство в распри встряли.
И подписали договор,
Тарас сказал – то приговор.
«Не верьте ляхам, «продадут псяюхи»
И саблю поломал и раскидал всем плюхи.
«Прощайте же, не встанут в саблю два конца
Ждать вам позорного конца
Сдерут с вас кожу,
Гречаной набьют рожу,
По ярмаркам в показ возить,
А вас полковники в котлах варить.
Как хлопцы, кто так хочет умирать,
Иль кто со мною, битвы собирать».
«С тобой полковник! За тобой»
«А коль со мной, так же за мной».
И грозно взглянул кто в остатке,
Увёл своё полк и тех кому те битвы сладки.
Со смутою осталось войско,
Им вскорости от крови стало скользко.
А что Тарас? Гулял по Польше,
Не знали горя ляхи больше.
Пощады от Тарасова плеча,
Не ждала даже в алтаре свеча.
С младенцами жёг дев красивых
Местечки, сорок костелов спесивых.
И вот уж Краков погоди,
Уж то столица впереди.
Мал полк на тот набег,
Потоцкий в пять полков пошел в разбег.
Тарасов полк уходит в бег,
Но проиграл забег.
Был окружен на круче у Днестра,
Была там битва не быстра.
Четыре дня, запасы истощились,
Пошли в пробой и уж пробились.
Но люльку он в траву сронил,
Себя презрением к врагу и полонил.
Набёгли, руки похватали
И силы с тем не совладали.
Не старость в этом виновата
Отбиться как с ста рук обхвата.
Те стали думать, чем же «честь» воздать.
Решили огнем в смерть подать.
И притянув железными цепями
Прибив гвоздями.
(Кого на крест, ты помнишь,  поднимали,
Прибив гвоздями?)
Костер под деревом ложили,
Но не о том глаза тужили.
Глядели как выходят с боя казаки,
Не слышен его крик с реки.
Но вот сменился ветер и слова донес,
Он тем спасенье казакам принес.
И бросились они к челнам,
И вот уж «скачут» по волнам.
Пришлось им правда спрыгнуть с кручи,
Ушли, хоть были им поляки в тучи.
Тарас за то и получил,
Очнулся, в радость, - научил.
И крикнул им в огляд,
Огнем объят.
«Проклято племя вяжет огнём руки,
Но не свидать духовные им муки,
Не вбить вам душу в погреба,
Не сжечь у жаркого столба.
Опутали вы Русь окрайно,
Хотите своровать потайно.
Напялить на себя чужой кафтан,
Ведь там с червонцами карман.
Огонь уж жарко ноги лижет,
Последний час всё ближе ближет.
Но не спалить в народе душу,
И я умру за Русь – не струшу.
И тот огонь в сердца войдет
И палом по степи пойдет.
И встанет час, спалятся воры,
Забьются в страхе в свои норы.
Искрой взлетает жизнь моя
Живи ж ты Русь – любовь тая,
В веках, в полях, реках,
На православных берегах.
Бог сохранит
И одарит.
Прощайте дети, Русь прощай,
Ты слово правды, правдой знай.
А вы товарищи сюда с весной плывите
Гульбой хорошей схороните.
Что взяло чертово отродье?
Нет страха, хоть завойте.
Наступит время,
Русской верой бремя,
Наложит на полмира Русь,
В то погибаю, не сдаюсь»!
Нет силы в мире Русь чтоб пересилить,
Тут главное себя бы ссилить.
Не отступить от веры Христианской,
Не стать игрушкой панской.
И всё и больше лишь чего?
Да лишь товарища плечо в плечо.