Дневник

Я пишу на последней странице... Уголёк – вот почти отгорело...
Иссякают забытые лица – только контур, дрожащий несмело.
И, наверное, теперь не тревожно - пусть не с теми, кто больше не с нами.
Жаль, что это почти невозможно – ввысь умчаться за вечными снами.

Свысока в полупризрачной дымке смотрят звёзды не этого света.
Я такие видал – не с картинки, я закаты встречал и рассветы,
И под утро мы пели – все вместе, и как будто бы просто дружили...
Что осталось теперь? Только песня. Остальные – давно уж отжили...

Их ведь не было, кажется, рядом; может, жизнь моя только казалась?
Я ищу затуманенным взглядом те пределы, где радость осталась -
И с дыханием смятым и рваным прячу вздох за привычной улыбкой...
Мне не больно, я даже не ранен – просто стала земля очень зыбкой.

В непослушных изломанных пальцах раскрошился осколок графита...
И как будто рисунок на пяльцах, чернотою кровавой расшитый:
Я пытаюсь прорваться сквозь тучи, к берегам, где листва зеленеет.
Но туманы густы и тягучи... И опять, и опять я пьянею... 

Вновь – без звона бокалов – «За встречу!» 
                «Не сойти бы с ума...»
                Я пытался...
Мне хотелось бы петь в этот вечер, пусть я только один и остался...
Это звёзды звенят на ресницах и блестят, разрываясь, на веках...
Я пишу на последней странице: «Я ведь правда мечтал – человеком...

Я ведь шёл сквозь столетья, упрямо – выбираясь вперёд понемногу,
Не сдаваясь, так твёрдо и прямо... И в какой из моментов дорога   
Ощетинилась яростной болью, бесконечной и вечно опасной?..»
Я подчас не боялся неволи. Что ж, теперь понимаю: напрасно...

Догорают былые сюжеты... И огонь не распалится жарче...
То, что прожито – кануло в Лету. Лишь порой пробивается ярче,
Отболев сквозь последние слёзы – будто снег, опускаясь всё ниже:
«А в глазах отражаются звёзды...»
                Я, поверьте, давно их не вижу...


***

Мысль взвивается раненой птицей... Одиночество горестно воет...
Я пишу на последней странице... Может, кто-то другой их откроет? 
Мне давно уж не виден мой почерк – и давно позабыто искусство.
И успеть бы закончить тот очерк, чтобы сжечь его в пламени тусклом...

Ты лети, моя песня, под небом, достучись до последних чертогов!
Я не знал, что так будет, но мне бы умереть у родного порога.
Вроде не сумасшедший, но всё же... Я порою совсем не уверен,
Что мой сон, так на правду похожий, кем-то там, надо мною, отмерен...

Уголёк – вот почти отгорело... Очертания мира неясны...
Я и вправду пытался быть смелым... и, наверное, тоже напрасно...
Сердце бьётся – по-прежнему мерно...  И как будто не умерло, что ли?..
Я забыл уже просто, наверно, как живётся при свете, на воле...

...Стала память листвой осыпаться... Будто жизнь и моя – не со мною.
Я отвык по утрам просыпаться, то ль от водки, а то ли иное...
Этой жизни суровая школа каждый раз до конца убивает...
Мне бы петь, только жив ли мой голос? Или эхо в груди замирает?

Холодок вечерами и днями – и тоска, что сжимает мне душу.
Я тянусь, чтобы быть рядом с вами – но не в силах оковы разрушить
Чей-то взгляд, столь пронзительно синий – та, с которой навек я расстался.
Я простить не могу, как ни силюсь, что в тот день не ушёл, а остался.

Я давно уже жив – без надежды, без всего, что давало мне силы,
Незнакомый – хоть будто бы прежний... Существую, хоть невыносимо...
Оказалось, они дорогие... Я ведь верил, что будет иначе.
Мы не тоньше... Мы просто – другие... И уже не имеем удачи...

Мне давно это, впрочем, не снится; слишком трудно теперь оглянуться...
Я пишу на последней странице: «Я не знал, что мне нужно вернуться...»
Мне, поверьте, не станет больнее: я отвык уже чувствовать, правда!
Только руки дрожат всё сильнее... Да и петь теперь больше – не надо...