Случай на станции

Вагоны так и продолжали нестись мимо,
весенним ветром кристаллики воды вжимало в бетон
заброшенной станции где-то в самом центре мира,
который, как известно, везде. Она услышала стон
и обернулась к лежащему в луже крови человеку.
Скорее всего, он выпал из поезда и сломал спину,
а то, и того хуже - душу. Помочь кроме нее было некому,
но это, наверное, была не единственная причина.
Сильный, другим словом не описать, взгляд его
не просил, не выдавал высоких нот, не пах дохлыми кошками.
Мужчина был некрасив, но что-то в нем было даже приятное,
что-то из ее далекого, старательно забытого прошлого.
Она подбежала к нему, в душе стыдясь сама перед собой
того, что потратила на эти мысли несколько секунд.
Это были не раны, как у человека, а пробоины,
как у корабля и она влюбилась. Быстро, как секут
по лицо прутья ветра, честно, как последний раз говорят с мамой
и неотвратимо, как встает, или заходит солнце над вокзалом.
Костлявые вывихи арматуры, выставленные на продажу ветрам,
тоскливо и скрипично свистели, когда она подбежала.
- Помогите, пожалуйста, - он произнес это раздельно и неспешно,
- я вернулся для вас с войны. Хотя мы и не знакомы с вами.
- Я, правда, не знаю вас, - было заметно, что она слегка опешила
от того, как уверенно он сказал это, и какими словами!
Для вас. Задумавшись на секунду, она оглянулась и поняла,
что под рукой совсем ничего нет, чем можно бы было
замотать раны и как-то остановить кровь. Только зола,
бетонная крошка и кости станции. Ей достало силы
только лишь для того, что поймать ветер и сплести его
в тугое, рвущееся из рук медицинское подобие жгута.
- Я вижу, - понял он её мысли, - но это - ничего,
что нету лекарств. Главное - что это не просто так,
понимаете? Не просто так я выпал из двухсотого вагона,
не просто так меня нашли в той расщелине между скал.
- Но, вы же... Вы же, - она недоверчиво тронула
его за руку, и в ужасе отдернула её, поняв, что он не солгал.
Только что выигранная война еще дымилась вокруг нее,
только что найденный капитан лежал, тихо, не шевелясь.
Лишь отойдя, сделав шаг назад можно разглядеть крупное.
- Но вы же... Вы же! - она кричала, но только выжженная земля,
похожая на паркет исторических вех, отдавалась эхом.
Она порвала свое платье на полоски и стала бинтовать его шею,
слезы - лучший в мире анестетик, не помогали. Мимо проехал
уставший танк. Нельзя останавливаться, нужно было быстрее
ехать, и молодой лейтенант провожал её взглядом, пока машина
не скрылась за холмом. А она все рвала и рвала ситец
своего подвенечного, обетованного счастья, что пошила
для нее лучшая в уездном приграничном городке мастерица.
Немцев давно прогнали, и уже полыхал ее личным горем Берлин,
а она сидела и рвала себя на новые и новые тряпочки.
Все мотала и мотала его руки, ноги, живот, голову и спину,
только сейчас поняв, для чего, на самом деле, предназначена
её собственная кожа. Для того же самого, для чего и он:
отдать себя. За так, за цветок, за Родину, за песню,
за право человека. И лишь на человеке держится бастион
последнего мира, третьей мировой весны и не забытой чести.
Он встал и осторожно поднял её на руки. Он, признанный
мертвым еще неделю назад, нес её туда, где врачей нет,
и никто не посмеет зафиксировать её смерть. Два призрака
плыли по ясному небу. Из-под ее ресниц мягко сочился свет.

9.09.2015, ночь