Черты благодарности

1

В заточеньи древесных башен
Голубиная грудь черна,
И провал за губами страшен,
И улыбки страшна черта.

Но под небом, синей марины,
Металлический твой анфас
Открывает печаль ранимых
Голубых, но зелёных глаз:

Оказалось, Тогда и Нынче
(Не твоя, не моя вина)
Разошлись навсегда и вычли
Друг из друга тебя – меня,

Разошлись не пути, а Космос,
Преломился спектральный ряд,
И секунды уводят врозь нас,
И чужие глаза глядят,

Возникают иные виды –
Вероятно, других планет,
Где палитры красот Ириды
Изменяют начальный цвет.

Так и в радужке той глубокой
Процветал изумруд, нефрит –
Мой правдивый глазной бинокль
О сапфирах теперь твердит.

Но за то, что однажды зелен,
Я тебе не однажды спел,
И теплом наводнился север
В заточеньи древесных стел.


2 Ольха

На горе на коре древесной
Описание чьих-то дней,
На горе на листе над бездной
Я написан рукой твоей,

Синевой на тетради летней,
Синевой на листве ольхи,
Ораторию нежно пел в ней
Соловей на мои стихи.

Но соловушка нынче тихий –
Воцарился мотив иной,
Потому что забрал пиррихий
Из речей твоих голос мой,

Обесценил и предал имя.
Обернись, обернись назад –
Никогда не найти с другими
Наш знакомый ольховый сад.

Вихревой круговертью месяц
Закружился, но я – стою,
Так под вечер ольха в плюс десять
Провожает весну свою.

Оттого, что кора и листья –
Абсолютно различный холст,
В октябре облетели мысли,
Вместо листьев с ольховых вёрст.

Оттого, что листы над бездной
Не сумеют в траву упасть,
Беспокоится милый лес мой,
Вспоминая про нашу страсть.

Но за то, что однажды в кронах
Прозвучала строка про нас,
Я согласен лететь с короны
Вдохновенной горы Парнас

Пожелтевшим ольховым листиком.


3 След Иоанны

Иоанна на папском троне
Не отринула женской доли.
Почему же, о ты, папесса,
Отошла от святого места?

Почему же и я покинул
Берега с океаном примул,
Берега, где бродила дрёма
С ароматом чужого рома?

Потому что чужое – дико,
Орхидей мне милей – гвоздика,
Иоанне роднее – дети
И святее всего на свете

Нарождённое чудо божье.
Иоанна, прощайся с ложью!
И ведь правда, что Богу – богово,
Как и зверю любому – логово,

Так и женщина – та же Ева,
Так и всякому плоду – чрево,
Так и Кесарю – знаешь сам,
Так и слёзы идут к глазам

Безразлично, какого цвета
Оболочка – слезой узрета,
Оболочка слезой омыта:
Иоанна хотела быта

Материнского – выше сана
Богомольного и «Осанна!» –
Не призывнее плачей, громко
Прозвеневших из губ ребёнка.

Но за то, что однажды вместе
Иоанна с рождённой песней,
Благодарная мать молилась,
Уповая на божью милость.


4

И не холодно, даже жарко!
Ни к чему надевать тулуп!
Даже ворон, на крыше каркнув,
Не сумел заморозить губ

Не влюблённых, а так, ну, просто…
Даже слов подобрать нельзя!
Мне не важно, какого роста,
Родословной (ладьи, ферзя,

Короля, хоть последней пешки!)
Безразличен мирской показ:
Мне важней и больней усмешка
Из твоих не зелёных глаз.

Безразлично, какого камня
Согревать бессердечный лёд:
Точно яда испивший Гамлет,
Изумрудный кристалл умрёт,

А за ним поцелуй горячий…
Чьи глаза голубым горят?
Почему изумруды прячет
От меня иолита взгляд?

Как давно между нами иней,
Ледники и моря, моря?..
Я в тебе отвергаю синий:
Я в зелёный влюбился (зря!)

Навсегда за спиною спины,
И ни в ком не сыскать вины.
В октябре цветники остыли –
Навсегда охладели мы.

Но за то, что однажды пылок,
Вспоминай кареглазый ад,
И, пронзая зрачком затылок,
Не прищурься, очей смарагд!


5

Было бы в радужке цвета побольше,
Каплю пигмента, чуть-чуть,
Ровно на столько, сколь крови из Польши
Вены мои берегут,

Жизнь всё равно оставалась бы прежней –
Та же дорога, печаль,
Только в глазах океанских прибрежий
Был бы прославленный чай

Лучших традиций Китая…