Бархатистые тембры и нервы

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . «Ночи белые в Петербурге
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Пахнут мякотью тёплой булки…»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Геннадий Миронов. «Триптих».



Серый мякиш июньского хлеба - белой ночи серебряный слепок
На востоке румянится в гренки, в бархат кожи весенней Горенко.
Умилённо и по-гумилёвски светят звёзды, их малые клёцки
Еле видно в небесной лучине, но от этого время значимей.

Стану нищим, клюющим по крохе антикварные горькие строки,
Где мой дух излечился и ожил, и родник забуянил под кожей.
Новых сказов шальная предтеча - тихий омут ахматовской речи,
В ней ключом закипают криницы и поют неуёмные птицы.

Дай то нам не терять эти трели, дай то Бог, чтоб вовек не сгорели
Бархатистые тембры и нервы, где твой голос во мне самый первый.
Жажду эры труда и отрады, чтоб узреть в каждом недруге брата,
Чтоб на первое в древней столовой подавали любимое слово.

Да нелепо, до боли обидно, этот лето слепит и не видно
Как судьба облучённым уловом лепит сказку для мира иного.
Дай и мне тех лучей прикоснуться, чтоб вовек от беды не согнуться,
Не растратить на мелкие нужды ... небеса, что поэту не чужды.

2015