Его звали Клеопатра...

Вот и Клеопатра, – сказал Колька, выгружая из машины клетку и пакет с приданым, – это, правда, мальчик, но сей факт обнаружился совсем недавно… Может, назовёшь по-другому? С чего бы, – возмутилась я, – имя уже есть, значит так и будет – Клеопатра! 
   С ума сойти… А всё, Ира, твоя дурацкая репутация ответственного человека! Видимо, уловив ход моих мыслей, Николя, заметно волнуясь, добавил: а не то животинку об стену головой – я предупреждал! И не забудь: пристраивать только в хорошие руки! (Выдавить из меня обещание, что я заберу его сокровище насовсем, он не смог). Так Клеопатра появился у нас в доме, где ему предстояло прожить на передержке недели четыре.
   Месяц пролетел незаметно, и хорошие руки действительно нашлись. Но – не тут-то было: прежде вполне послушный, зверь растопырился в клетке, не позволяя мне её почистить на дорожку, и вытрясти его оттуда никак не получалось. Мы посмотрели друг на друга, посмотрели… Ладно, оставайся, – сдалась первой я. О, как он вдруг выскочил – сам, тут же начав наматывать бешеные круги по комнате, по которой прежде передвигался чуть не на цыпочках! Понял, что ли? Короче – прописка состоялась.
   Ну конечно, нашу радость мы стали звать просто Клёпой. Когда я перевезла к себе часто болеющую маму, первым делом Клёпка запрыгнул к ней на колени, обнюхал лицо, прижался… И не слишком сентиментальная моя мама пропала, уже не представляя себе: каким образом столько времени могла обходиться без его выходок и телячьих нежностей. С тех пор днём разбойник стал жить исключительно на мамином диване, всласть прыгая по её пуховым подушкам (Клёпик чистый! – возмущённо пресекались мои соображения о гигиене), забираясь в клетку только поесть и – на ночь, загоняемый туда моим жестоким «иди-иди-иди» и не нуждающийся ни в каких иных насильственных действиях.
   Удивительно, что животное, грызущее, по идее, всё, что под руку (вернее – под зуб) попадётся, ничего на самом деле не портило, один-единственный раз лениво сжевав упавшую и не поднятую мной сразу зарядку от телефона. Позднее Николай, бывший хозяин, мне признался – почему так желал избавиться от Клеопатры, хотя в семье, к слову сказать, жившей на съёмной квартире, его явно любили: обои везде сожрал, стервец, да если бы только обои… И, узнав, что у меня ничего подобного даже близко нет, затуманился: видать, он и вправду твой…
   Наверное, в те самые времена, когда мой зверик частенько ещё сидел на личном кресле перед включённым телевизором, особенно если шёл футбол (думаю – тут дело в активном движении на экране), когда воровал у меня тапок, чтобы поиграть с ним, когда норовил залезть ко мне на спину, если я мыла пол без швабры, сверху поглядывая на дело рук моих, когда вылизывал эти самые руки, порой чувствительно прихватывая кожу острыми зубками – блох у меня искал, имитируя, что нашёл их и выкусывает, я, тогда вполне счастливая, подумала впервые: как чудовищно, что животные живут слишком мало – меньше, чем их хозяева, впрочем – не хозяева – прирученные ими люди, так точнее.
   Прошло почти шесть лет нашего безоблачного совместного существования… К сожалению, то, что сегодня кажется нормальным или не слишком тревожным, назавтра порой оборачивается безнадёжным словом «поздно»…
   Его звали Клеопатра – я помню! И – год за годом – прошу: Господи, сделай так, чтобы мы где-то Там, за радугой, когда-нибудь опять встретились! Мы ведь узнаем с ним друг друга? Может, для чего-то лучшего в будущем душа (а я не поверю, что у животных её нет, потому что именно они очень часто любят нас так, как мы сами себя и других любить не умеем) переживает какие-то ломки, трансформации и здесь, на Земле? Как моя – сейчас…