Д О М

Я стою один в огромном доме,
Сыростью объятом по колено.
Звуки замирают комом в горле,
И в камине мертвое полено;

Птица не гнездится за оконцем,
Свет не освещает помещения,
Но сквозь щели ставней входит солнце,
Гостю предлагая утешение.

Вереница лестниц – все кружится!
Ввысь ползут, огромные, по стенам.
Наступить – и не остановиться.
Все переплетается мгновенно.

Я ступил. И выхода не видно:
Этажи сменяются подвалом.
Как все начиналось безобидно:
Под ногами – дерево с металлом.

В темя прямо с крыши черепица
Прилетела, птицею уставшей.
Потолок – дотронуться рукою,
А казалось, дом многоэтажный.

Ветхие картины в крупных рамах
Держат потускневшие портреты.
На одном – в пятнистом плате дама;
Справа, слева – сыновья атлеты.

На другом – взволнованный мужчина
Трость в руке сжимает в лихорадке.
И глаза – ну просто чертовщина –
Будто он со мной играет в прятки.

В комнату вхожу, здесь была зала.
Лепестки паркета изогнуты.
Чувство здесь остывшего вокзала,
Что служил для странников приютом.

Место дьявольское, сумрака обитель!
Скольких же ты смертных истязало?
Воздуха мне мало, помогите!
Будто меня душат одеялом!

Ног не чуя устремился к щели,
Из которой свет дневной сочится,
Только чую ватные колени,
И как мое тело волочится.

Я упал. И потолок с лепниной,
Люстрой, потускневшей от молчания,
Навалились на меня всей силой,
Поглощая проблески сознания.

Я очнулся где-то в середине,
Обрамленный деревом по краю,
Не в гробу, а образом в картине
Я теперь навеки замираю!

Вдруг глазами масляными вижу:
Тело мое движется навстречу!
Я ему кричу, а он не слышит!
Образ мой лишили дара речи.

Я вращаю бешено глазами!
Кажется, пора остановиться.
Пред моим портретом я же замер…
Тело странно на меня косится…

Знак подать! Вот трость со мною рядом.
Что ж выходит?! Сатана лукавый!
Ведь еще недавно своим взглядом
Сам играл я с этой дивной рамой

И сбежал от собственного взгляда!
Сколько же все это будет длиться?
Ожидает смертного пощада,
Или же все это повторится?

Мертвое полено, что в камине,
Вспыхнуло и тот час же умолкло.
Я на лестниц вижу середине
Тело, что от сырости намокло.

И оно несется по ступеням,
В череп прилетает черепица!
...Я стою, упавший на колени,
А в ладонях – раненая птица.

Кровь сочится, темя зажимаю,
Птицу из руки не выпуская,
Не рискую выше подниматься,
В сырости все больше увязая.

Спотыкаясь, вваливаюсь в двери,
Чуть с петель не сбросив, окаянных.
Голос говорит мне: «Полетели».
Я же – щурюсь от лучей внезапных.

Глаз привык, минуты не минуло:
Предо мною белая царица!
Наконец удача улыбнулась!
Может, это превратилась птица?

Но мгновением дальше понимаю:
Надо мною белые халаты,
Из болота транспорт вынимают,
В коем я летел, сносив кусты,

И деревья умерщвляя мигом;
Птица прилетела в лобовое.
И, с застывшим комом в горле криком,
Я стою один в огромном доме…