Одесский Челлини. гл. 5. Звёздный час

5. Звёздный час

К ответственности за продажу
Израиль не был привлечён,
Продав её, считал пропажей,
И в деле не был уличён.

В Одессу, будто «Луврский пленник»,
Со славой мастер возвратясь,
Он стал одесский «именинник»,
И за судьбу уж не боясь.

К нему посыпались заказы
От самых знатных фирм и лиц,
Но, несмотря на все «экстазы»,
Хотя он – «ювелирный принц».

Боясь волнений, революций,
И страх попасться под погром,
Семья приняла «резолюцию»:
В Париже основать свой дом.

Он в Лувр был принят на работу
В античных древностей отдел,
Его, конечно, там заботой –
Вся реставрация удел.

Но знаменитая подделка,
Его творенье, этот шлём,
Как историческая сделка,
Почти забыта «песнь о нём».

Она стоит в другом отделе,
Он – не античности отдел,
Её оставить в нём не смели;
Отдел декоративных дел.

На ней и надпись с гравировкой:
Изделье – Рухомовских рук;
Но с мастерской своей сноровкой,
Ценил и замыкала круг;

Скелет из злата в саргофаге,
Суставы гибкие на нём,
Сей гроб подобен, будто «саге»
Изделий всех и их объём.

Из серебра и с позолотой,
Его вершина мастерства,
За сей шедевр с его работой,
На «Сотбис» привела молва.

Цена, достойная изделья,
Под тысяч триста шестьдесят,
Ценил всех выше он творенье,
И славу мастеру дарят.

Его искусство ювелира
Уже давно признал весь мир,
Он сотворил себе кумира,
И, наконец, он «справил пир».

На выставке одной в Париже
Златую получил медаль,
Но вот в Одессе, к сердцу ближе,
Та память «улетела вдаль».

Из небытья вернул то имя
Исследователь-филантроп,
Тиара «возродила семя»,
Не дав ему «ложиться в гроб».

Таким историком честнейшим
Стал некто Александр Гунн,
Он случай посчитал важнейшим,
И даже для гитары струн.

Четыре года его жизни
«Пленил» наш мастер-ювелир,
Но он помог родной отчизне,
Чтоб не забыл его весь мир.

«Копался» долго он в архивах,
Потомков мастера нашёл,
Встречался с ними, еле живых,
Он тяжесть жизни предпочёл.

Теперь наследники тиары --
По разным света все концам,
Кой-кто почил от жуткой кары,
Судьбой отправлен к праотцам.

Сумел собрать он документы,
Собрал и фото о семье,
Узнал он многие моменты,
Издельях многих, их судьбе.

Германия, Москва, Одесса,
И Минск, и США, и сам Париж,
Везде поймал он интересы,
Чтоб воссоздать во всём престиж.

Общался с внуком ювелира,
Нашёл ценнейший материал,
Столетней давности кумира,
Записки деда передал.

По записям издали книгу
Лишь на еврейском языке,
Тем самым создали интригу –
Та книга – как бы «вдалеке».

Но книга – в русском переводе,
Её внук Пикман перевёл,
И отдадим мы дань свободе,
Он до изданья не довёл.

Итогом всей работы Гуна:
Не впало имя в забытьё,
Пред ним открылась, как «лагуна»,
Со всем своим бытьём-житьё.

В музее выставка в Одессе;
«Тиары тайна золотой» --
Та книга в полном интересе,
Что представляет он собой.

На собственные средства книгу
Издал его биограф Гун,
Он как бы вновь создал картину,
Известность всю ему «втолкнув».

В неё вошли: о нём брошюра,
Девятисотых тех годов,
Она, как крупная «купюра»,
Привлекла на этот зов.

И мемуары ювелира,
Все вместе, жизнь всю охватив,
Тем самым Гун создал для мира:
Вся жизнь попала в объектив.

И вновь той книги презентация:
«Тиары тайны золотой»,
Цветёт молва, как та акация,
Гудит, как тот пчелиный рой.

Теперь же в русском магазине,
Точнее – русской книги – «Глоб»,
Все книги были на витрине,
Они смотрели прямо в лоб.

А книг, штук двадцать экземпляров,
В цветных картинках лучших сцен,
К великой чести юбиляра –
Наград, дипломов, высших цен.

Гунн подарил их магазину,
И во французский нацмузей,
А далее – и всем «по чину»,
И даже – кто ему важней.

В искусств истории библиотеку,
Дирекции музея Лувр,
Как память ювелира века,
Тиарой вновь он всех «встряхнул».

В Париже внучку ювелира
Гун также разыскал с трудом,
Почти сто лет ей – честь мундира
Хранит её семейный дом:

Бесценные семьи предметы
В наследство ей оставил дед,
Хранить их – вот его заветы,
Как можно дольше лет.

Гун побывал и на могиле:
Известный миру ювелир,
Во «всей непревзойдённой силе»,
Он кладбища Баньо – кумир.