Лицеист тринадцатого выпуска

Его произведения и сегодня читаются так, как если бы были написаны двумя днями раньше. Жаль только, что читают мало, особенно с тех пор, как его произведения были изъяты из школьной программы. Напрасно: его повести стоят нескольких десятков «обличительных» стихотворений хоть Пушкина, хоть Некрасова. А меткие афоризмы актуальны и по сей день. Взять хотя бы вот это:
«Заговорил о патриотизме. Как видно, украсть что-то хочет».
А ведь родился Михаил Евграфович Салтыков (псевдоним – Н.Щедрин) почти двести лет тому назад,  27 января 1826 года в селе Спас-Угол Тверской губернии, в старинной дворянской семье. И дослужился впоследствии до титула тверского вице-губернатора. Но в историю России вошел как талантливый писатель и один из первых настоящих сатириков, по некоторым оценкам – по сей день непревзойденным.


Михаил Салтыков был шестым ребёнком потомственного дворянина и коллежского советника Евграфа Васильевича Салтыкова. Мать писателя была дочерью московского дворянина Забелина. Если сопоставлять факты из повести «Пошехонская старина» и жизни самого Салтыкова, можно обнаружить почти полное тождество.  Хотя в примечании к повести писатель и просил не смешивать его с личностью Никанора Затрапезного.
Первым учителем Салтыкова был крепостной его родителей, живописец Павел Соколов; потом с ним занимались старшая сестра, священник соседнего села, гувернантка и студент Московской духовной академии. Десяти лет от роду он поступил в Московский дворянский институт, а два года спустя был переведён, как один из лучших учеников, казённокоштным воспитанником в Царскосельский лицей. Именно там он и начал свою деятельность писателя, что было вполне в традициях этого заведения.
В 1844 году окончил лицей (переименованный к тому времени в Александровский) по второму разряду (то есть с чином X класса), семнадцатым из 22 учеников, потому что поведение его аттестовалось не более как «довольно хорошим»: к обычным школьным проступкам (грубость, курение, небрежность в одежде) у него присоединялось «писание стихов» «неодобрительного» содержания.
В лицее под влиянием свежих ещё тогда Пушкинских преданий каждый курс имел своего поэта; на XIII курсе эту роль играл Салтыков-Щедрин, но единственно за неимением лучшего: ни одно из его стихотворений Салтыкова-Щедрина (отчасти переводных, отчасти оригинальных) нельзя назвать талантливым, хотя два или три были опубликованы в разных журналах того времени под псевдонимом Н.Щедрин.
Салтыков скоро понял, что у него нет призвания к поэзии, перестал писать стихи и не любил, когда ему о них напоминали.
В августе 1844 Салтыков-Щедрин был зачислен на службу в канцелярию Военного министерства. «...Везде долг, везде принуждение, везде скука и ложь...» – такую характеристику дал он бюрократическому Петербургу.
Литература уже тогда занимала его гораздо больше, чем служба: он не только много читал, увлекаясь в особенности Жорж Санд и французскими социалистами, но и писал — сначала небольшие библиографические заметки (в «Отечественных записках» 1847), потом повести «Противоречия» (там же, ноябрь 1847) и «Запутанное дело» (март 1848).
Уже в библиографических заметках, несмотря на маловажность книг, по поводу которых они написаны, проглядывает образ мыслей автора — его отвращение к рутине, к прописной морали, к крепостному праву; местами попадаются и блёстки насмешливого юмора.
Гораздо интереснее «Запутанное дело», заключающее в себе несколько замечательных страниц. «Россия, — размышляет герой повести, — государство обширное, обильное и богатое; да человек-то глуп, мрёт себе с голоду в обильном государстве». «Жизнь — лотерея», подсказывает ему привычный взгляд, завещанный ему отцом; «оно так, — отвечает какой-то недоброжелательный голос, — но почему же она лотерея, почему ж бы не быть ей просто жизнью?»
Несколькими месяцами раньше такие рассуждения остались бы, может быть, незамеченными — но «Запутанное дело» появилось в свет как раз тогда, когда после Февральской революции во Франции в России был учрежден комитет, облечённый особыми полномочиями для обуздания печати.
В наказание за вольнодумие уже 28 апреля 1848 года Салтыков  был выслан в Вятку и 3 июля определён канцелярским чиновником при Вятском губернском правлении. В ноябре того же года он был назначен старшим чиновником особых поручений при вятском губернаторе, затем два раза занимал должность правителя губернаторской канцелярии, а с августа 1850 был советником губернского правления.
О службе его в Вятке сохранилось мало сведений, но, судя по записке о земельных беспорядках в Слободском уезде, найденной после смерти Салтыкова-Щедрина в его бумагах и подробно изложенной в «Материалах» для его биографии, он горячо принимал к сердцу свои обязанности, когда они приводили его в непосредственное соприкосновение с народной массой и давали ему возможность быть ей полезным.
Провинциальную жизнь в самых тёмных её сторонах, в то время легко ускользавших от взора, Салтыков-Щедрин узнал как нельзя лучше, благодаря командировкам и следствиям, которые на него возлагались — и богатый запас сделанных им наблюдений нашёл себе место в «Губернских очерках». Тяжёлую скуку умственного одиночества он разгонял внеслужебными занятиями: для дочерей вятского вице-губернатора, из которых одна (Елизавета Аполлоновна) в 1856 стала его женой, он составил «Краткую историю России».
Опала закончилась сравнительно быстро и без последствий: в 1855 году Салтыкову разрешено было покинуть Вятку, а в феврале 1856 он был причислен к Министерству внутренних дел. В июне того же года он был назначен чиновником особых поручений при министре и в августе командирован в Тверскую и Владимирскую губернии для обозрения делопроизводства губернских комитетов ополчения (созванного, по случаю Восточной войны, в 1855).
В его бумагах нашлась черновая записка, составленная им при исполнении этого поручения. Злоупотреблений при снаряжении ополчения им было обнаружено множество. Несколько позже им была составлена записка об устройстве градских и земских полиций, весьма смело подчеркивавшая недостатки действовавших порядков.
Вслед за возвращением Салтыкова-Щедрина из ссылки с блеском возобновилась его литературная деятельность. Имя надворного советника Щедрина, которым были подписаны появлявшиеся в «Русском вестнике» с 1856 «Губернские очерки», сразу стало одним из самых любимых и популярных.
Собранные в одно целое, «Губернские очерки» в 1857 выдержали два издания (впоследствии — ещё множество). Они положили начало целой отрасли литературы, получившей название «обличительной», но сами принадлежали к ней только отчасти. Внешняя сторона мира кляуз, взяток, всяческих злоупотреблений наполняет всецело лишь некоторые из очерков; на первый план выдвигается психология чиновничьего быта.
Юмор, как и у Гоголя, чередуется в «Губернских очерках» с лиризмом; такие страницы, как обращение к провинции, производят до сих пор глубокое впечатление. Чем были «Губернские очерки» для русского общества, только что пробудившегося к новой жизни и с радостным удивлением следившего за первыми проблесками свободного слова, — это легко себе представить. Обстоятельствами тогдашнего времени – канун отмены крепостного права - объясняется и то, что автор «Губернских очерков» мог не только оставаться на службе, но и получать более ответственные должности.
В марте 1858 Салтыков-Щедрин был назначен рязанским вице-губернатором, в апреле 1860 переведён на ту же должность в Тверь. Писал он в это время очень много, сначала в разных журналах, но с 1860 — почти исключительно в «Современник». Из написанного им между 1858 и 1862 годами составились два сборника — «Невинные рассказы» и «Сатиры в прозе»; и тот, и другой изданы отдельно три раза (1863, 1881, 1885).
В картинах провинциальной жизни, которые Салтыков-Щедрин теперь рисует, Крутогорск (то есть Вятка) скоро уступает Глупову, представляющему собою не какой-нибудь определённый, а типичный русский город — тот город, «историю» которого, понимаемого в ещё более широком смысле, несколькими годами позже написал Салтыков-Щедрин.
В феврале 1862 Салтыков-Щедрин в первый раз вышел в отставку. Он хотел поселиться в Москве и основать там двухнедельный журнал; когда ему это не удалось, он переехал в Петербург и с начала 1863 стал фактически одним из редакторов «Современника».
К этому же приблизительно времени относятся и замечания Салтыкова-Щедрина на проект устава о книгопечатании, составленный комиссией под председательством князя Д. А. Оболенского. Главный недостаток проекта Салтыков-Щедрин видит в том, что он ограничивается заменой одной формы произвола, беспорядочной и хаотической, другой, систематизированной и формально узаконенной. Весьма вероятно, что стеснения, которые «Современник» на каждом шагу встречал со стороны цензуры, в связи с отсутствием надежды на скорую перемену к лучшему, побудили Салтыкова-Щедрина опять поступить на службу, но в другое ведомство.
В ноябре 1864 он был назначен управляющим Пензенской казённой палатой, два года спустя переведён на ту же должность в Тулу, а в октябре 1867 — в Рязань. Частая смена мест службы объяснялась конфликтами с начальниками губерний, над которыми писатель «смеялся» в памфлетах-гротесках.
Своеобразные особенности характера Салтыкова, проявленные им во время руководства важным правительственным учреждением в Туле, наиболее выразительные черты его личности были запечатлены служившим под его началом тульским чиновником И. М. Михайловым в статье, опубликованной в «Историческом вестнике» в 1902 году. На административном посту в Туле Салтыков энергично и на свой манер боролся с бюрократизмом, взяточничеством, казнокрадством, стоял за интересы низших тульских общественных слоев: крестьян, кустарей-ремесленников, мелких чиновников.
Как и следовало ожидать, деятельность Салтыкова в Туле завершилась его удалением из города по причине остроконфликтных отношений с губернским начальством. Что не удивительно: сатирик изобразил своего непосредственного начальника, губернатора Шидловского, в памфлете под названием «Губернатор с фаршированной головой».
Тем не менее, пребывание Салтыкова-Щедрина в Туле отмечено мемориальной доской на здании бывшей казенной палаты (пр. Ленина,43).
Тула упоминается Салтыковым в его произведениях «Дневник провинциала в Петербурге» и «Как один мужик двух генералов прокормил». На тульский практический опыт Салтыков, видимо, опирался в одном из своих «Писем из провинции». Однако краеведы сходятся во мнении, что трудно учесть с документальной точностью, в каких еще щедринских произведениях отразились тульские впечатления.
После жалобы уже нового начальника, рязанского губернатора, Салтыков в 1868 году был отправлен в отставку в чине действительного статского советника. Этот «беспокойный человек» был по повелению императора Александра II окончательно уволен как «чиновник, проникнутый идеями, не согласными с видами государственной пользы».
Он переехал в Петербург и принял приглашение Н.А. Некрасова стать соредактором журнала «Отечественные записки». Салтыков-Щедрин стал одним из их самых усердных сотрудников и занял должность одного из главных сотрудников и руководителей журнала, официальным редактором которого стал десять лет спустя, после смерти Некрасова.
Теперь он мог целиком отдаться литературной деятельности. И в 1869-1870 годах появилась на свет «История одного города» - вершина сатирического дара Салтыкова-Щедрина.
Пока существовали «Отечественные записки», то есть до 1884, Салтыков-Щедрин работал исключительно для них. Редакционной работой он занимался неутомимо и страстно, живо принимая к сердцу всё касающееся журнала. Окружённый людьми ему симпатичными и с ним солидарными, Салтыков-Щедрин чувствовал себя благодаря «Отечественным запискам» в постоянном общении с читателями, на постоянной, если можно так выразиться, службе у литературы, которую он так горячо любил и которой посвятил в «Круглом годе» такой чудный хвалебный гимн (письмо к сыну, написанное незадолго до смерти, оканчивается словами: «паче всего люби родную литературу и звание литератора предпочитай всякому другому»).
Однако здоровье Салтыкова-Щедрина, расшатанное ещё с половины 1870-х годов, было глубоко подорвано запретом «Отечественных записок». Впечатление, произведенное на него этим событием, изображено им самим с большой силой в одной из сказок («Приключение с Крамольниковым», который «однажды утром, проснувшись, совершенно явственно ощутил, что его нет») и в первом «Пёстром письме», начинающемся словами: «несколько месяцев тому назад я совершению неожиданно лишился употребления языка»…
Незаменимой утратой был для него поэтому разрыв непосредственной связи между ним и публикой. Салтыков-Щедрин знал, что «читатель-друг» по-прежнему существует — но этот читатель «заробел, затерялся в толпе, и дознаться, где именно он находится, довольно трудно». Мысль об одиночестве, о «брошенности» удручает его всё больше и больше, обостряемая физическими страданиями и в свою очередь обостряющая их.
«Болен я, — восклицает он в первой главе „Мелочей жизни“. - Недуг впился в меня всеми когтями и не выпускает из них. Измождённое тело ничего не может ему противопоставить».
В 1875-1876 годах Салтыков-Щедрин лечился за границей, где в Париже встречался с Тургеневым, Флобером, Золя.
Последние его годы были медленной агонией, но он не переставал писать, пока мог держать перо, и его творчество оставалось до конца сильным и свободным: «Пошехонская старина» ни в чём не уступает его лучшим произведениям. В 1880-е годы сатира Салтыкова достигла кульминации: «Современные идиллии»; «Господа Головлевы»; «Пошехонские рассказы». В последние годы жизни писатель создал свои шедевры: «Сказки»; «Мелочи жизни»; «Пошехонская старина».
Незадолго до смерти он начал новый труд, об основной мысли которого можно составить себе понятие уже по его заглавию: «Забытые слова»
- Были, знаете, слова, — сказал Салтыков Н. К. Михайловскому незадолго до смерти, — ну, совесть, отечество, человечество, другие там ещё… А теперь потрудитесь-ка их поискать!.. Надо же напомнить!
Напомнить он не успел – скончался 10 мая 1889 года и был погребён, согласно его желанию, на Волковском кладбище, рядом с И. С. Тургеневым, с которым очень сдружился еще в Париже.
Сохранился целый ряд афоризмов Михаила Салтыкова-Щедрина, и по сей день не потерявших своей остроты и актуальности.

То не беда, если за рубль дают полрубля; а то будет беда, когда за рубль станут давать в морду.
 Если я усну и проснусь через сто лет и меня спросят, что сейчас происходит в России, я отвечу, - ПЬЮТ И ВОРУЮТ.
Человек без ума в скором времени делается игралищем страстей.
Система очень проста: никогда ничего прямо не дозволять и никогда ничего прямо не запрещать.
При открытом обсуждении не только ошибки, но самые нелепости легко устраняются.
Всякому безобразию свое приличие.
 Есть легионы сорванцов, у которых на языке «государство», а в мыслях - пирог с казенной начинкою.
Власть должна держать свой народ в состоянии постоянного изумления.
В деле распространения здравых мыслей не обойтись, чтобы кто-нибудь паскудой не назвал
Чего-то хотелось: не то конституции, не то севрюжины с хреном, не то кого-нибудь ободрать.
Отечество - тот таинственный, но живой организм, очертания которого ты не можешь для себя отчетливо определить, но которого прикосновение к себе непрерывно чувствуешь, ибо ты связан с этим организмом непрерывной пуповиной.
Талант сам по себе бесцветен и приобретает окраску только в применении.
Старинная мудрость завещала такое множество афоризмов, что из них камень по камню сложилась целая несокрушимая стена.
Стыд есть драгоценнейшая способность человека ставить свои поступки в соответствие с требованиями той высшей совести, которая завещана историей человечества.
 Литература изъята из законов тления. Она одна не признает смерти.
Идея отечества одинаково для всех плодотворна. Честным она внушает мысль о подвиге, бесчестных — предостерегает от множества гнусностей, которые без нее, несомненно, были бы совершены.